Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

– И что? – спросил Шурец. – Я тебя тоже обложил?

– Слава богу, нет. Со мной ты только мычал.

– Не помню, – сказал Шурец.

– Еще бы, – сказал продюсер. – Но ты не расстраивайся. Жизнь наладится. Выпей еще. Кто из нас «не падал, не блевал и не ругался», – процитировал он Есенина. – Выпей!

Саша допил свой стакан и потянулся за тарталеткой с печенкой.

– Во-во, закуси, – одобрил Гаткин, – и слушай, что я тебе скажу. Твоя жизнь может наладиться прямо сегодня.

– Каким образом? – без особого интереса прошамкал Шурец набитым ртом.

– Если ты с сегодняшнего дня завяжешь и сделаешь ту работу, на которую я тебя подпишу. Завяжешь?

– Смотря какая работа, – проявил Шурец неуместную в его положении капризность.

– Да не кобенься ты, – разозлился Тимур. – Тебе сейчас любая подойдет. А тут бабки хорошие.

– Ну что за работа, выкладывайте, – сказал Саша и был вознагражден еще одним доливом водки, но теперь уже в рюмку как человеку воспитанному.

– Я тебе из-за нее и звонил, – сказал Тимур. – Мы делаем серию музыкальных номеров для Северной Кореи.

– Для кого-о? – поперхнулся Шурец.

– Для Северной Кореи, – внушительно повторил продюсер Сева Гаткин. – И ничего в этом смешного нет. Очень серьезный заказчик. Бабки – немереные! Заказ – с самого верха, сечешь? Может, даже от самого Ким Чен Ира. Все через их посольство идет.

– А я-то тут при чем, – естественно изумился Шурец, – я ведь стихи пишу. Ну сценарии иногда. Но на русском же языке!

– А тебя на корейском писать никто и не заставляет. Слушай сюда. Вот тебе технология производства, та, что лично тебя касается. – Гаткин наклонился через стол и, понизив голос, стал объяснять Саше, что ему предстоит делать, будто выдавая в данную минуту главный секрет Северной Кореи – есть ли у них ядерное оружие или нет. – Существует множество корейских песен, преимущественно о борьбе корейского народа… И о вожде, – зачем-то оглянувшись, добавил Гаткин.

– О каком вожде? – оторопев от сообщаемой тайны, тоже шепотом спросил Шурец.

– О каком, о каком! Дурак, что ли? У них один вождь, Ким Ир Сен. А теперь его сын, понял?

– Ким Чен Ир? – уточнил поэт.

– Да тихо ты… Конечно. Ты слушай лучше внимательно. Тебе дается краткое содержание песни, буквально две-три строки. А нужно на тему уже существующей корейской песни сварганить симфоническое произведение, скажем, сюиту. Но сюита длится минимум полчаса и, как ты догадываешься, без слов.

– Тогда на кой им русский поэт? – перебил инструктаж Саша не без шовинистического пафоса.

– Русский поэт должен сейчас заткнуться и не перебивать, – зловеще прошипел Сева, – не перебивать, если хочет заработать. Русский поэт, – добавил Сева в голос немного сарказма, – должен послушать когда-нибудь скромного еврейского предпринимателя.

– Я слушаю, – усмирил Саша национальную гордость.

– Во-во! Повторяю: сюита идет полчаса, а у тебя всего две-три строки перевода. И ты должен развернуть содержание песни на полчаса. В красивом лирико-патриотическом духе. Не стихами, подчеркиваю, а в прозе. Ты пишешь прозаическое, но очень красивое либретто, понимаешь? Не только для их публики, но в первую очередь – для дирижера и для музыкантов оркестра, чтобы они знали, в каком характере или настроении исполнять ту или иную часть. А для публики – чтобы они проникались настроением. Настроением, которое талантливо опишет русский поэт для простых корейских тружеников. Понял теперь наконец?

– Теперь понял, – подтвердил поэт, не переставая удивляться необычности заказа. По заказу он писал, конечно, и неоднократно, но чтобы вот этакое…

– Подожди, а почему я? – вновь выразил Шурец недоумение, не лишенное, впрочем, логики. – Ведь такое может написать любой, – тут он постеснялся сказать «русский поэт» и поэтому скромно произнес: – Литератор.

– Потому что мы к тебе неравнодушны, – ответил Гаткин и пояснил с несвойственным ему благородством, – потому что ты – наш друг. А друзьям надо помогать, особенно когда от них отвернулось общество.

– Спасибо, – поблагодарил Шурец и сделал вид, что растроган.

Гаткину это было бы приятно.

– То-то, – удовлетворенно сказал Сева, – продолжим. Делать из корейской песни сюиту или даже симфонию будет он, – Сева ткнул пальцем в Тимура. Тимур, улыбаясь, церемонно поклонился. – Он будет оформлять их музыку. Кстати, у них там оркестр 100 человек, и все играют так, что музыканты Карояна или там Гергиева отдыхают.

– Правда? – позволил себе Шурец недоверие.

– Правда, – вступил в разговор Тимур, – у них потому что дисциплина. Они пока до совершенства свою партию не доведут, не успокаиваются.

– Но это не все, – сказал Гаткин, – кроме того, надо будет писать либретто и для других, непесенных произведений.

– Для каких таких других? – обеспокоился Саша.

– Ну для танцевального номера, например, и даже для целого балета. Да не волнуйся ты, не напряжешься особенно. Содержание балета в прозе для настроения. Скажу тебе честно, мы к тебе обращаемся не только потому, что ты друг, а еще потому, что ты – лирик. У тебя получится про балет так рассказать, что корейцы всплакнут. Работа непыльная. И, между прочим, по 500 баксов за каждую песню-сюиту и по штуке за балет. И это только тебе! – добавил он весомо. – Нам с Тимкой отдельно. Тебе такое бабло и не снилось никогда, я правильно мыслю?

– И по 300 за танец, – подмигнул Тимур, – давай еще накатим.

Они выпили и вновь наполнили рюмки.

– Например, у них балет есть, – жуя огурчик, продолжал просвещать Сева поэта в вопросах северокорейской культуры. – Балет называется «Море крови». Про их войну, конечно, с капиталистическими троглодитами.

– С кем именно? – проявил Саша чисто академический интерес.

– А хер их знает, – честно ответил уже опьяневший Гаткин, – я не вникал и историю их не изучал. Мне главное – сколько бабла. То ли с американцами, то ли с южными соседями, то ли еще с кем. Да это и неважно, понимаешь? Ты, главное, напиши красиво, сделай из трех строчек поэму в прозе, ясно? И сразу бабки в карман.

– С песнями не очень понимаю, – сказал Саша, – как из трех строчек…

– А чего тут понимать, – засмеялся Тимур, – помнишь, когда-то крутили на радио, – и он вкрадчиво, теплым и ласковым голосом воображаемого диктора объявил: – А сейчас послушайте удэгейскую народную песню «У-ду-ду». Краткое содержание песни: «Пойдем со мной в камыши», – предлагает парень девушке. – «У-ду-ду», – отвечает девушка. – Ответ девушки Тимур исполнил кокетливо и с согласием «пойти в камыши», затем, когда все отсмеялись, сказал: – Ну вот, тут две строчки, даже одна. А ты пишешь, допустим, как девушка шла по берегу реки, как любовалась ею, как вообще красивы просторы родины, которой руководит такой замечательный человек, как Ким Чен Ир. Но сердце девушки жаждет любви, пишешь ты дальше, и она мечтает родить ребенка от любимого человека, и лучше мальчика, потому что Родине нужны солдаты, чтобы защищать ее. А ей навстречу идет простой корейский парень, тоже солдат, который любит Родину всей душой, но хочет полюбить кого-то еще. И тут они встречаются. Крещендо! Глаза в глаза. Рука в руке. Любовная тема. Но в другой, незанятой руке у каждого из них – карманная книга каждого жителя этой прекрасной страны – идеи чучхе обожаемого полководца Ким Ир Сена. Чего тут сложного, не понимаю.

– Да, действительно, – облегченно уже смеялся Саша.

– Ну вот, а ты боялся, – Гаткин снова наполнил рюмки. – Если бы тебя не нашли, если бы ты сегодня сам не нашелся, мне бы пришлось срочно искать кого-то другого. Первую порцию произведений нужно сдать в конце недели. Музыку Тима уже потихоньку пишет. Настроение музыки и текста должно быть общим, так что надо координировать ваши усилия. Ну так как? Берешься? Если берешься, аванс сейчас же.

– Сейчас? Здесь? – Саша посветлел.

– Не спеши радоваться, – успокоил продюсер, – при одном условии: ты завязываешь. И с завтрашнего дня не пьешь ничего, пока мы с этим делом не покончим. Давай, думай, ты в силах?

– Да о чем речь? – заторопился Шурец. – Я и сегодня могу начать писать.

– Сегодня не надо. Ты уже хорош. И я тоже. Но вот завтра… И пойми, дело серьезное. Если ты меня своей пьянкой подставишь, тебя никто не спасет, я позабочусь. Да никто и спасать-то тебя не захочет. Ты понял меня?

– Да, вполне, – сказал загнанный своей жизнью в угол Шурец и отвел глаза, понимая всю справедливость угрозы и заранее боясь, что не выдержит и сорвется.

– Да не станет он нас кидать, верно, Саш? – вступился за друга аранжировщик Тимур. – Он же понимает, что ему сейчас друганы руку помощи протянули, ведь так, Саш? – Саша кивнул. – Ну вот. Что ж у него, по-твоему, совсем совести нет, – обратился он к продюсеру. – Что ты его пугаешь-то?

– Я не пугаю, – ответил ему Гаткин, – а предупреждаю. Потому что выхода другого у меня не будет. И у него не будет, как только возьмет аванс. Ты берешь? – обратился он уже к Саше.