Начало пути - Денис Старый

— Вы не находите, Алексей Борисович, что нам не стоит распространяться о тех словах, что нынче произнес его величество? — спросил Зубов.

— Пожалуй, Николай Александрович. Лишнее напряжение и досужие разговоры в эти сложные дни ни к чему, — ответил Куракин.

Многие аристократы, взращенные екатерининской эпохой, искренне переживают и сожалеют. Петербуржские церкви отрабатывают молебны, стоимость которых резко возросла. Монастыри получают, или с самое ближайшее время получат, большие пожертвования. Многие обращаются к Господу, чтобы тот явил чудо и императрица выжила.

Философ Конфуций некогда говорил о том, что самое худшее время для жизни — это время перемен. Можно было бы еще добавить, что еще хуже, приходится, когда долгое время перемен не было и вот они настали.

Чего ждать от Павла Петровича — неизвестно. Большинство высшего общества пока не знает о том, что Александр и вовсе отказался участвовать в интригах и идти вперед отца к престолу Российской империи. Отсутствие четкой информации, как и то, что императрица все еще жива, рождало множество слухов и пересудов.

Некоторые жители Петербурга, которые уже «слышали звон, да не знают, где он», выходили на заснеженные улицы Петербурга и бесцельно прогуливались, стараясь проложить свой путь чуть ближе к Зимнему дворцу. Жажда первыми услышать о серьезнейших изменениях за последние тридцать три года вынуждала людей выходить на улицу. Нервозности в столице добавлял тот факт, что в город стянуты значительные воинские силы, которые перекрыли мосты через реки, взяли под охрану некоторые государственные учреждения. И никто толком ничего не знает и не берется выяснять. Ситуация могла быть похожая на том, что возможна при государственных переворотах. Лишь только за тем исключением, что гвардия полностью не вышла на улицы и нет четкого понимания кто за кого.

Основная версия такова: императрице стало резко хуже, а власть хотели взять в свои руки братья Куракины, чтобы передать Павлу. Не зря же именно возле дома Николая Куракина на Мойке постоянно появляются гвардейцы, в основном преображенцы и лейб-керосиры. Уже распространяется слух о том, что некие силы воспрепятствовали возвышению фаворита Платона Зубова и его братьев. В Платона стреляли. Теперь гадают, кто же эта третья сила. Еще больше все осложнялось тем, что офицеры и сами не знали, кто за кого и что им делать. Задача была лишь одна: не выпускать по мостам мужчин и досматривать всех подозрительных личностей, особенно, если у этих людей есть поклажа.

В Петропавловской крепости назревает аншлаг и тотальная распродажа «гостиных номеров». Правда, в этом есть и некая польза, так как, оказывается, в Петербурге вполне себе разъезжают дворяне с ружьями и пистолями, хотя последнее не так, чтобы возбраняется, но нельзя.

Между тем, уже через два часа после приезда Николая Зубова в Гатчину, двумя колоннами, гатчинский полк выдвинулся к Петербургу. Красивым строем шли прусские полки в столицу России. Именно так оно выглядело, учитывая, что гатчинские солдаты и офицеры были одеты в мундиры, которые некогда носили гренадеры прусского короля Фридриха Великого.

Аракчееву была поставлена задача взять под охрану мосты, государственные учреждения, в особенности Зимний дворец. Планы подобных маневров отрабатывались не раз, обсуждались, корректировались, доводились до сведений всех офицеров. Как бы то ни было, но гатчинский полк можно было считать, может быть, и не боевым, но точно самым вышколенным в Российской империи.

Новоиспеченный император, понукаемый Николаем Александровичем Зубовым, после недолгих сомнений и размышлений взял сотню гатчинских драгун и на рысях, насколько позволяла дорога, обильно сдобренная снегом, поскакал в Петербург. В лучшем случае гатчинский полк будет входить в столицу рано утром и то лишь авангардом. Пусть гатчинцы в день были способны преодолеть большое расстояние и у каждого солдата был свой сухарь и ломоть солонины, но зима могла скорректировать время прибытия. Вместе с тем офицеры-гатчинцы уже не один год учились и тренировались именно для этого рывка.

Эпилог

Эпилог

Петербург

15 декабря 1795 года. Утро

Я почти не спал ночью. Вот считал, что имею стальные нервы, да и реципиент не отличался излишней эмоциональностью, но волновался, как девственник перед запанированным сексом. Просто в моменты переживаний отчего-то начинаю думать именно о сексуальных потребностях.

Как-то в будущем читал статью о подобном состоянии, так вот там есть очень оригинальное объяснение, почему мужчины в период стресса и с похмелья особо сексуально активны. Все просто: организм считает, что он в опасности и спешит размножиться. Вот и я этой ночью был готов размножаться.

Общение с Агафьей на сегодня не были запланированы. Нет, она бы пришла и все мое волнение могло бы аккумулироваться в иную, скорее, сексуальную, энергию. Но, нет. Такая ночь, что всякое может случится. Была вероятность того, что мне придется бежать, либо действовать иным образом. Если приедет Куракин, а это должно было случиться, то общаться с ним.

Основная причина моей нервозности заключалась в том, что я находился в информационном вакууме. Не знал, как обстоят дела, получился ли сердечный удар у Екатерины, каков окончательный результат моего выстрела. Понятно было то, что какие-то события имеют место. Дом князя находился на берегу Фонтанки, на углу Невского проспекта. Из окон мне было видно, что на Невский проспект «высыпали» гвардейцы. Причем, это не пьяные компании, а самые, что ни на есть трезвые серьезные патрули.

Меня ищут. Конечно, человек склонен любые события ассоциировать, прежде всего, с собой. Но здесь объективно — ищут убийцу. Это стало понятно и после того, когда я увидел, как задерживают какого-то улана и уводят в сторону.

Вот шел молоденький офицер от любимой дамы, муж которой испортил