Сад сходящихся троп, или Спутники Иерофании. Вторая связка философических очерков, эссе и новелл - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЧЕ-ЛО-ВЕК!!! Если же говорить о моей родне, то у меня есть только старший брат, которому вы поклоняетесь. Это Иисус Христос. Беда только в том, что Он рожден, а я, как и вы все, сотворен. И все же я признаю наше сотрудничество плодотворным, особенно в том, что касается наших совместных «Рассказов Вельзевула своему внуку». Вы тогда лихо обвели меня вокруг пальца посулом еженедельных шахматных сеансов, чтобы не подписывать со мной договор, как это сделали Фауст, современный композитор Шёнберг, да и много кто еще среди тех же пресловутых англосаксов, в том числе и Ваших учеников. Ваша музыка, написанная совместно с Фомой фон Гартманом, божественна; но она недооцененная, поскольку людям нравится больше вакхическая оргиастическая какофония Нововенской школы вместе с тем же Шёнбергом, которая отражает мои реальности. А у вас с Гартманом все гармоническое и орфическое, а стало быть, божественное. За сим я откланиваюсь, мой друг. Надеюсь, не очень утомил Вас своими откровениями. Прощайте, хотя и не исключаю там нашей возможной встречи, ну и, конечно же, игры. Не отрицаю вероятность того, что Вам придется воспользоваться моим гостеприимством». «Какой же все-таки у него прекрасный русский язык, – подумал, вдруг резко смирившийся с ближайшей будущностью и мгновенно успокоившийся Гурджиев, – прямо как у нашего гимназического учителя из Карса Федора Стефановича Кастальского, сына благочинного из Курской губернии».
Приоратский замок в Авоне-Фонтенбло, где в 1940-е гг. располагался Институт гармонического развития человека Георгия Гурджиева. Современный вид. Ныне здесь дом престарелых
О смерти Гурджиева ходят легенды, как правило, довольно позднего происхождения, вышедшие из среды его сторонников или считающих себя таковыми, но по существу ими не являющимися. Эти анекдоты, к сожалению, распространяемые многими книгами и статьями, нет смысла комментировать, когда мы располагаем свидетельством последних часов его жизни со стороны его ученика и его лечащего врача доктора медицины Уильяма Дж. Уэлча:
«Я вижу его истощенное тело, прислоненное к краю больничной койки, его ноги раздвинуты, его крошечные ступни в тапочках покоятся на стульях, стоящих по бокам от меня с обеих сторон. Я сидел между ними на скамеечке для ног, глядя на него снизу-вверх, когда готовился выпустить часть жидкости, раздувавшей его живот, давившей на диафрагму и тем самым затруднявшей дыхание. Его красная феска была сдвинута набок на его смуглой лысой голове, пальто из верблюжьей шерсти было наброшено на плечи.
Пожилая русская медсестра склонилась над ним, ее рука поддерживала его, пока он жонглировал маленькой чашечкой горячего черного кофе и деревянным мундштуком для сигарет. Два молодых врача помогали мне вместе с чопорной шотландской медсестрой <…>.
“Только если вы не устали, доктор”, – сказал он, его дыхание было затрудненным, а печальные глаза тепло смотрели на меня сверху вниз. – “Продолжайте”.
Он усмехнулся, когда я сказал ему: “Не только никогда раньше в этой больнице, но, возможно, никогда раньше нигде не было такой сцены”. Даже в экстремальных ситуациях у него был вкус к абсурдности человеческой драмы.
Чему можно научиться из смерти человека, который действительно был человеком? Он жил с неизбежностью своей смерти, которая была для него повседневной реальностью, и все же он жил, если вообще когда-либо жил человек в столь полной мере <…>».
И далее:
«Я слышал, например, и даже видел в печати, что его тело было еще теплым много часов после его смерти, а его веки подняты, и он смотрел на все как бы зрячими глазами. Его тело подверглось бальзамированию в течение нескольких часов после его смерти, будучи перенесенным в маленькую часовенку на заднем дворе госпиталя, где оно пролежало в таком состоянии по русскому обычаю в течение нескольких дней перед заупокойными службами в русском православном соборе на улице Дарю. Оттуда тело было перевезено для захоронения в Фонтенбло за пределами Парижа, недалеко от замка в Авоне, где размещался его Институт гармоничного развития человека.
Похороны Георгия Гурджиева 31 октября 1949 года. Валун как медведь
Действительно несколько сот человек около часа молча и неподвижно отстояли под куполом собора, ожидая прибытия тела: священников искренне тронуло необычное зрелище большого количества людей в настолько смиренном состоянии духа.
Незапланированная задержка объяснялась возникшими техническими трудностями с доставкой гроба. Верно и то, что в конце церемонии отпевания огни в этом квартале Парижа внезапно погасли, и многие восприняли это событие как нечто большее, нежели случайное отключение электричества, почитая последнее предзнаменованием» (отрывок взят из издания: Dr. Welch’s autobiography, What Happened in Between: A Doctor’s Story, New York: George Braziller, 1972, pp. 132–142).
Георгий Иванович Гурджиев скончался от рака 29 октября 1949 года в американском госпитале, располагавшемся в парижском пригороде Нёйи-сюр-Сен, и был отпет в кафедральном соборе Святого Александра Невского Русской православной церкви заграницей французской столицы, где до сих пор поминается в день своей смерти.
Игра увенчана завершением: ее участники и зрители испытали катарсис, ради которого скитался, трудился и жил, исполняя свою миссию, «пчелиный волк», человек-медведь Георгий Гурджиев, сам создававший и охранявший сладкую сущность познания. Его шахматные часы замерли на плане земного бытия.
О Гурджиеве можно много
