Солдаты невидимых сражений - Михаил Козаков

— Слушай, лейтенант, тут такое дело… — Седых подошел ближе, покосился на окна буфета и попросил: — Идем-ка в дежурку. Что скажу…

Немного погодя, лейтенант, оставив Седых в дежурке, заглянул на минутку в билетную кассу, а затем отправился в буфет. Он вошел, остановился в дверях, поприветствовал буфетчицу, добродушно оглядел знакомых посетителей, которых было человек шесть-семь, сказал: «Ну что, идет торговля?» и, посчитав предисловие достаточным, прямо подошел к столику, за которым сидел охотник.

— Здравствуйте, товарищ! — вежливо сказал Дородных.

— Здравствуйте.

— В гости к нам? Надолго ли?

— А что?

— Да так. А то я думал — проездом…

— Вы угадали. — Он не был расположен к дружеской беседе.

— Документики есть? — спросил Дородных менее любезно.

Оскорбленный охотник полез в карман, достал паспорт.

— Так, так, все в порядке, — сообщил Дородных, посмотрев и возвращая документ. — Где работаете?

Появилась справка, удостоверяющая, что податель ее является нештатным переводчиком.

— А это что в чехле? Не ружье ли?

— Да.

— Охота еще запрещена. Вам известно?

Ему скорее всего не были известны сроки охоты. Он сказал:

— Я не стрелял.

— Не стреляли? — удивился Дородных. — Разрешите посмотреть!

Охотничек неумело извлек из чехла ружье. Дородных принял его в руки почти с благоговением.

Андрей Седых ошибся ненамного: стволы были еще в заводской смазке, но это оказался не «зауэр», а ижевская двустволка шестнадцатого калибра.

— Спасибо, благодарю вас. — Он вернул ружье. — Правильно, не стреляли. Все в порядке.

Дородных заранее сам с собой договорился, что выходить за пределы охотничьей темы не будет, чтобы охотник не догадался об истинных причинах особого интереса, проявленного к его личности. Это было бы тактически неграмотно.

То, что хотел выяснить, он выяснил: фамилия — Ступин, Альберт Николаевич. Москвич, прописка в порядке.

Полагалось бы спросить охотничий билет, но Дородных уже и без того видел, что билета наверняка нет. Еще напугается, навострит уши. В общем тактика — великая вещь.

Через полчаса, когда Алик, успокоившись, допивал свое вино, лейтенант Дородных говорил по селектору с городом. Вот какой произошел разговор после того, как лейтенант сообщил сведения, почерпнутые из паспорта, и внешние приметы подозрительного гражданина по фамилии Ступин.

Город: Почему он вам показался подозрительным?

Дородных: Набрал в мыльницу земли, а из ручья налил воды во флягу.

Город: Любопытно. Спасибо, что позвонили. Что он собирается делать дальше?

Дородных: Сидит в буфете, легко выпивает. Интересовался поездом четырнадцать тридцать семь в вашу сторону.

Город: Вы спрашивали, зачем ему вода и земля?

Дородных: Воздержался.

Город: Хорошо, товарищ лейтенант. И не трогайте его больше. В какой вагон у него билет?

Дородных: Билет еще не брал. Поезд проходящий, продают за полчаса.

Город: Как сядет, вызовите меня, скажите вагон.

Дородных: Слушаюсь.

Город: Найдется у вас кто-нибудь свободный, чтобы прокатиться до города?

Дородных: Могу сам.

Город: Нет, вам лучше не надо, вас он запомнил. Кого-нибудь нейтрального.

Дородных: Есть под рукой товарищ… Он мне и сказал про этого гражданина. Дизелистом у нас на электростанции, зовут Андрей Седых. Если попросить — сделает.

Город: Устройте его в тот же вагон и проинструктируйте как следует. Надо смотреть, чтобы где-нибудь на промежуточной не сошел. Если что — задержать силой.

Дородных: Понял. Желаю благополучно встретить.

Город: Постараемся. Ну, жму лапу, лейтенант. Жду насчет вагона.

За полчаса до прихода поезда Алик купил билет. Вагон номер шесть, купированный. А место даст ему проводник. Вообще же, сказала кассирша, этот вагон всегда полупустой, так что о месте беспокоиться нет причин.

Лейтенант Дородных, быстро найдя начальника поезда, договорился об Андрее Седых, и тот поместился в шестом вагоне, в пустом купе по соседству с тем, которое указал проводник Алику Ступину.

Седых за всю дорогу не прилег, не вздохнул. Как сел у открытой двери купе, так уже и не вставал, кроме одного раза. И напрасно. Охотник не имел ни малейшего желания сойти на промежуточной станции, а тем более спрыгнуть на ходу. Только раз и отлучился из купе. В половине одиннадцатого ночи поезд прибыл в город.

На перроне вокзала Седых вышел из вагона следом за Аликом. Он видел, как двое рослых молодых людей подошли к Ступину, что-то коротко ему сказали, а потом все втроем ушли через служебный ход.

Обратный поезд отправлялся в двенадцать тридцать. Андрей устроился опять в купированный вагон. Только теперь он почувствовал себя уставшим, и не потому, что порядком намотался, а главным образом оттого, что ему пришлось долго писать о подозрительных действиях охотника. Седых было бы легче отработать две смены подряд. Но, слава богу, все это позади. Уплатив рубль, он взял у проводника белье, постелил постель и завалился спать. На душе у него был полный покой. Правда, на смену он явился с опозданием, но Дородных обещал все уладить…

Андрею Седых было вовсе невдомек, какую услугу оказал он сегодня одному незнакомому парню по имени Павел Синицын.

А в областном управлении Комитета государственной безопасности в это время допрашивали Альберта Николаевича Ступина. Он очень нервничал и на все вопросы старался отвечать самым исчерпывающим образом. Когда его попросили вкратце рассказать о последних годах жизни, он рассказал не вкратце, а подробно, со множеством деталей. И о махинациях своих говорил вполне откровенно. Как будто бы треснул и развалился потайной ящичек.

Но на вопрос, зачем ему понадобились земля и вода, и не откуда-нибудь, а именно с этой станции, Алик ответить не мог. Когда этот вопрос был задан в третий раз, а Алик продолжал молчать, допрашивавший сказал:

— Вы поймите: нам земли не жалко. Мы народ добрый, берите хоть целый самосвал. Но просто по-человечески любопытно знать: зачем молодому интересному москвичу понадобились земля и вода с этой маленькой станции? А?

Голос его звучал прямо-таки задушевно, но глаза, смотревшие на понурившегося Алика, были холодны и понимающи. Алик предпочитал не смотреть в эти глаза.

И вдруг он словно очнулся. Если его здесь задержали сразу, едва он сошел с поезда, если, еще не осмотрев содержимое рюкзака, они попросили показать мыльницу и флягу, — значит, за ним следили с самого начала. Иначе все это необъяснимо.

Какой же смысл запираться? Ведь его чистосердечное признание должны будут учесть… И Алик выложил все. А потом те же двое, что встретили его на вокзале, пригласили сойти вниз. Быстрая езда на машине, аэродром, самолет незнакомых Алику очертаний, и в пять часов утра он был уже в Москве.