Том 2. Студенты. Инженеры - Николай Гарин-Михайловский

Как раз в тот день на вокзале робко подошел к нему молодой человек с просьбой дать ему какую-нибудь службу.

— Службы у меня никакой нет, а вот, если хотите, возьмите подряд на балластировку и возку земли.

— Я, господин начальник, этого дела не знаю…

— Я вас научу… Я предлагаю вам два рубля двадцать копеек за куб, причем два рубля будет стоить работа, а двадцать копеек будет ваш заработок. Это составит тысячи две. За этот заработок я беру гарантию на себя.

— В таком случае я, конечно, согласен.

— Ну, и отлично. Как ваша фамилия?

— Вольфсон.

— Идите к моему письмоводителю и скажите ему, чтоб писал с вами условие по образцу Ратнера. Назад я буду к пяти часам. Ждите меня здесь. Пусть письмоводитель попросит и Ратнера прийти к поезду. Только ни вы, ни письмоводитель Ратнеру пока ничего не говорите.

К пяти часам Карташев, как обещал, приехал с поездом с линии.

И Ратнер, и новый подрядчик, и письмоводитель были уже на платформе. Был и выспавшийся уже начальник станции, и прогуливавшийся с ним Коленьев.

Карташев поздоровался с ними и рассказал, что сейчас сделает.

Он подошел к Ратнеру и сказал:

— Господин Ратнер, вам, как старому подрядчику, я отдаю предпочтение. Мне нужно двенадцать тысяч кубов земли и балласта…

— Двенадцать тысяч? — радостно удивился Ратнер. — Мне говорил Пахомов — две тысячи.

— Двенадцать. Я предлагаю вам три рубля за куб.

— Что?! О цене, во всяком случае, я буду говорить в управлении.

— Вы будете говорить о цене со мной. Вот телеграмма начальника ремонта.

Карташев подал ему разрешительную телеграмму.

Князь, стоя поодаль с Коленьевым, вытянул шею и весело ждал.

Ратнер прочел, пожал плечами, сделал презрительное «пхе!» и тупо задумался.

— Ну? — спросил Карташев. — Согласны?

— Что, вы смеетесь надо мной?

— Не смеюсь и спрашиваю вас в последний раз: согласны?

— Не согласен, и никто не может согласиться.

— Петр Иванович, — закричал Карташев письмоводителю, — в таком случае пусть договор подписывает господин Вольфсон. Господин Вольфсон изъявил, — сказал Карташев, обращаясь к Ратнеру, — согласие работать по два рубля двадцать копеек куб.

— Какой такой Вольфсон?

— Вот тот молодой человек.

— Тот прощелыга, которого я к себе на пятьдесят рублей в месяц не захотел взять?

— Ну, это уж ваше дело. Князь, отправляйте нас, — сказал Карташев, становясь на площадку тормозного вагона.

— Готов, путевая отдана. Третий звонок!

Поезд уже тронулся, а Ратнер все еще стоял, опустив голову, не двигаясь с места.

И вдруг, быстро повернувшись, он бросился на Вольфсона и, прежде чем тот успел что-нибудь предпринять, вцепился руками в его волосы.

Дальнейшего Карташев не видел, так как та часть платформы, где были Вольфсон и Ратнер, уже скрылась и виден был только князь и Коленьев. Коленьев, пригнув свою головку, молча смотрел, а князь, отвалившись и держась за бока, беззвучно, весь вздрагивая, смеялся.

Второй большой работой на участке была смена шпал. Вследствие того что балластировка на этом участке была поздняя и недостаточная, шпалы почти сплошь успели подгнить. Да и качеством шпалы эти не удовлетворяли техническим требованиям, и первой работой эксплуатации была смена этих шпал. Но так как кредиты были ограничены, то сделать сразу сплошную смену было нельзя и делали частичную на остатки каждого месяца.

Карташев решил сразу сделать сплошную смену шпал и разыскал средства для этого. Эти средства заключались в следующем. В распоряжение начальника участка ежемесячно отпускалось по тысяче рублей на экстренные надобности. Предшественник его за четыре месяца не истратил из этих сумм ни одной копейки. Остальную сумму Карташев выгадал из остатков на балласте.

Горячая работа сразу закипела по всей линии участка. Носились земляные и балластные поезда, сотни рабочих сменяли шпалы, подбивали их новым балластом и выравнивали путь. Явилась возможность и все полотно досыпать до нормальной ширины, и балласт поднять до проектной высоты.

В тех местах, где все уже было приведено в порядок, линия приняла неузнаваемый вид. На красивом, отточенном, свежем земляном полотне рельефно, с строго очерченными гранями высился балластный слой, выглядывали из него новенькие шпалы, и две пары рельс тянулись непрерывным следом. Как очарованный, смотрел с поезда и не мог оторвать Карташев усталых глаз своих и от откантованных ставок полотна и балласта, и от прекрасно вырехтованного пути, по которому поезд несся мягко, с особым задумчивым гулом.

Все артели, все мастера, все сторожа были на местах, потому что с каждым поездом мог проехать неутомимый начальник участка, и торопливо с свернутыми флажками бежали к переездам обыкновенно беременные сторожихи, особенно боявшиеся и днем и ночью ездившего и записывавшего и грозившего штрафом начальника участка. И всех их в лицо знал Карташев, постоянно экзаменуя их, что и как они должны делать — если скотина забредет на путь, если пожар будет в поезде, если путь окажется неисправным.

Лучшим временем был вечер, когда усталый Карташев возвращался домой.

Тогда как будто оставляло его все напряжение, отходили дела, и он думал о себе.

Вернее, не о себе, а о Аделаиде Борисовне, приезд которой ожидался со дня на день.

Маня бомбардировала его письмами и требовала точных указаний, как ей действовать.

Карташев и хотел, и боялся, и наконец сделал письменное, в очень туманных и витиеватых выражениях предложение Аделаиде Борисовне. Уже на другой день он жалел не так о том, что сделал предложение, как о том, что сделал в такой глупой, натянутой форме. Но письмо ушло, возвратить его нельзя было, и Карташев томительно ждал, стараясь угадать близкое будущее, стараясь представить себе черты Аделаиды Борисовны. Но черты расплывались, он не в силах был связать их в одно, и вместо Аделаиды Борисовны на него внимательно смотрело бледное лицо княгини.

Форсированная работа на участке подходила уже к концу, когда была получена срочная телеграмма о приезде назавтра генерал-губернатора, которого будет сопровождать все железнодорожное начальство с Савинским и Пахомовым во главе.

В Трояновом Вале, где генерал-губернатор должен был обедать и принимать депутацию населения, сильно заволновались.

Коленьев взял на себя добровольно помогать буфетчику, чтоб обед вышел на славу.

— Вы убрали ваш участок, как невесту, а моя станция грязна, как хлев; дайте мне несколько поездов балласту, — приставал князь к уезжавшему навстречу начальству Карташеву.

— Ну, берите, — согласился Карташев и, отдав соответственные распоряжения, уехал.

На другой день, сидя с своим начальством в служебном заднем вагоне с зеркальными окнами на путь, Карташев мог наблюдать эффект, когда поезд мягко и плавно с усиленной скоростью помчался по его участку.

Молчали Савинский, Пахомов, инспектор, молчал Карташев, смущенно сгорбившись и прячась за спиной Пахомова.

Соседний начальник участка Бызов тыкал Карташева в бок и шептал:

— Вот свинью подложили! Вот подкачали!

Наконец Пахомов угрюмо спросил:

— Много такого пути у вас?

— Весь.

— И везде сплошная перемена?

— Везде.

— Уйму денег перерасходовали?

— Я из сметы не вышел.

Савинский и Пахомов молча переглянулись.

Савинский быстро встал и сказал весело:

— Нет, надо генерал-губернатора пригласить.

Он отправился и привел генерал-губернатора.

Усаживаясь, генерал-губернатор приветливо бросил Карташеву:

— С вашим покойным батюшкой, Николаем Семеновичем, мы были добрые друзья.

Но довершила эффект станция Троянов Вал.

Князь и Коленьев успели чудеса сделать.

Вся платформа станции и поезда были усыпаны свежим, еще влажным песком. Стены станции были красиво декорированы свежей зеленью.

В пассажирском зале был эффектно приготовлен стол, и весь зал был превращен в оранжерею.

Когда генерал-губернатор занялся приемом депутации, мрачный инспектор, взяв под руку Карташева, сказал:

— Вы прямо маг и волшебник. Полтора месяца всего назад мы были на этом участке, и он был сплошная мерзость запустения.

Он покачал головой.

— Вижу, вижу сам теперь, что вы не только бунтовать, но и дело делать умеете.

В это время сторож подал Карташеву две телеграммы.

Карташев прочел: «Я приехала сегодня, завтра назначен наш отъезд, была бы счастлива увидеть вас. Адель».

Вторая телеграмма была от Мани:

«Деля твоя».

Кровь сильно ударила в голову Карташева. От предыдущих всех волнений, напряжения голова его сразу заболела до тошноты, до зеленых кругов.

Инспектор отошел от него и, подойдя к Борисову, сказал: