Долгое дело - Станислав Родионов

— Давай вместе, — предложил Димка, улыбаясь во всю ширину своего широкого лица.

— Поплачьте, мужики, поплачьте, — буркнул Гостинщиков, нервно мотая колышек бородки на палец.

В носу Рябинина действительно защекотало… Пыль — от бумаг всегда много пыли, будь это старые газеты или протоколы допросов.

Видимо, чтобы пресечь всякие носовые щекотания, Димка Семёнов размахнулся и двинул Рябинина по плечу так, что подскочил «Уголовно-процессуальный кодекс» и пишущая машинка шлёпнула букву. Затем он пропал под столом, защёлкав там замками своего чемоданистого портфеля. Когда разогнулся, то в его руках оказалась большая прямоугольная коробка, перевязанная шпагатом и заляпанная сургучными печатями. Димка поставил её на уголовное дело, на чистые бланки, на кодекс и с чувством выдохнул:

— Тебе, следопыт.

— Что здесь? — спросил Рябинин.

Они ждали этого вопроса, но ему было неважно, «что там»: да хоть принеси они её пустой, эту картонку, похожую на увеличенную коробку из-под ботинок, — лишь бы пришли.

— Лунный риголит, — объяснил Гостинщиков.

— Алмазы, — уточнил Димка.

— И кусок земной мантии, — добавил Рэм Фёдорович.

— Ну, и мешочек золотого песку, лично мною намытого, — улыбнулся Димка.

— Братцы… — начал было Рябинин, но дверь открылась без стука, сильно, нараспашку, обдав их сквозняком. Так входил только Петельников.

Он уже стоял посреди кабинета — высокий, какой-то беспечный, в светлом плаще с неожиданно стоячим воротником.

— Здравствуйте, товарищи. Извините, но срочное дело…

— У нас тоже дела, — гордо произнёс Гостинщиков, вставая.

Рябинин не удерживал, — инспектор зря не побеспокоит.

— Братцы, жду в восемь, и спасибо.

— За что? — удивился Рэм Фёдорович уже у двери.

— Не забыли…

— Дурак ты, — сказал на прощанье Гостинщиков.

— Ага, дурак, — подтвердил Димка, проваливаясь в коридор.

— Оригинальные ребята, — заметил инспектор.

— Мои ребята, — блаженно улыбнулся Рябинин.

И промелькнуло, исчезая…

…В каждом мужчине вижу друга. В каждой женщине — любимую…

Петельников пошёл к двери, словно хотел вернуть их, его ребят, но у порога остановился и сказал, вроде бы тоже испытывая радость:

— Сергей Георгиевич, на происшествие.

— На происшествие? — тихо удивился Рябинин.

— А что? — удивился инспектор удивлению следователя.

Рябинин не ответил.

Счастливый сон забыл, что снился он следователю, который в день рождения может выехать на происшествие и просидеть этот день у трупа. Да ведь счастливый сон уже сбылся: была радость дома, и только что была радость в этом кабинете, а ждать после единственного сна многих радостей то же самое, что пробовать по одному билету проехаться несколько раз.

В машине инспектор молчал, уставившись в затылок шофёра-милиционера. Отвернулся к боковому стеклу и Рябинин. По дороге на место происшествия они обычно не разговаривали, могли лишь перекинуться словами о самом необходимом. Но сейчас не было и этих слов. Петельников, видимо, ждал, когда следователь спросит о деле: далеко ли ехать, что случилось, есть ли подозреваемый?.. Рябинин же — нет, без обиды, а с каким-то щемящим недоумением — тоже ждал вопросов: ну хотя бы зачем у него соберутся геологи…

— Начальник просил нас зайти, — вяло сказал Петельников когда машина проезжала мимо райотдела.

Рябинин кивнул: если начальник райотдела просит зайти, то ехали они на происшествие чрезвычайное. Водитель затылком ли, в зеркало ли увидел этот кивок и свернул на узкий проезд к особняку, закрытому кустарником, который стал по-осеннему прозрачным…

Рябинин открыл дверь кабинета начальника райотдела и замешкался у порога — комната была полна народу.

За столом белела седая голова самого подполковника; он держал её, как всегда, прямо и сурово, стараясь придать своему маленькому сухому телу некоторую габаритность, подобающую работнику милиции. Перед ним сидел прокурор района Беспалов, приглаживая на висках волосы-пружинки и метаясь рукой от носа к подбородку. Первой в ряду пристенных стульев расположилась следователь прокуратуры Демидова, она курила неизменную сигарету, стряхивала пепел на свой китель и смотрела на подполковника, как на мальчишку. Рядом с ней сидела, словно возлежала на стуле, помощник прокурора по общему надзору Базалова с пузатой импортной сумочкой на коленях. Затем рыжел головой инспектор Леденцов. Томно прислонилась к стене инспектор Кашина. Сидели другие инспектора и следователи райотдела…

Рябинин взглядом поискал свободное место и уже хотел идти в канцелярию за стулом, но начальник райотдела поднялся и тяжело объявил:

— Товарищи в районе случилось чрезвычайное происшествие. — Он обвёл всех своим напористым взглядом, словно призывая каждого особо вникнуть в его слова, и сказал ещё мрачнее: — Сегодня, точное время нами пока не установлено, исполнилось сорок лет Сергею Георгиевичу Рябинину.

И все захлопали, распугав официальность дружными улыбками.

Жаркая кровь бросилась Рябинину в лицо, обдала теплом грудь и увлажнила спину. Он стоял посреди кабинета столбом и глупо улыбался.

— Поскольку новорождённый не моего ведомства, — продолжил начальник райотдела, — и собрались у меня лишь в целях удобства, то бразды правления передаю Юрию Артемьевичу.

Рябинин понял, что все они пришли сюда ради него. И тогда жаркая кровь — сколько её у человека, этой жаркой крови? — вторым потоком бросилась в голову и грудь.

Прокурор встал и, защемив подбородок пальцами, как клешнями, начал:

— Я думаю, что каждый из нас скажет несколько слов о новорождённом. Так сказать, кто что о нём думает.

— Пусть он сядет, — сжалилась инспектор Кашина.

— Пусть стоит! — приказал подполковник.

Горевший Рябинин переступал с ноги на ногу, грузно шевеля портфелем, снаряжённым для осмотра места происшествия.

— Товарищи, — вновь заговорил прокурор. — К сожалению, ничего хорошего о новорождённом сказать не могу. Человек прожил сорок лет. Вместо того, чтобы наслаждаться и жить припеваючи, он, видно, все свои годы отыскивал истину, спорил, боролся и нервничал. Похоже, что так собирается прожить и следующие сорок…

Юрий Артемьевич отпустил подбородок и сел в глубокой печали. Тут же поднялся начальник райотдела, одёрнул китель с орденскими планками, зачем-то погладил значки об окончании академии и университета и огорчённо заговорил.

— Хочу добавить, что новорождённый и следователем-то стал зигзагообразно. Люди кончают школу, а потом высшее учебное заведение. И всё, и хватит. А новорождённый, видите ли, считает, что следователю нужен жизненный опыт и знание человека. Поэтому он после десятилетки работал — я перечислю — истопником, землекопом, коллектором, завхозом, техником… А юридический факультет окончил заочно. Если бы каждый шёл таким путём, то среди следователей не попадались бы случайные люди, то есть я хочу сказать, что он большой оригинал.

— Рябинину сорок лет, — раздался голос Петельникова от двери. — Многие люди смотрят те же сорок лет на мир и ничего не видят. А те, которые видят, сильно близоруки. Я сказал всё.

— Неплохо, — заметил подполковник, — кратко и даже кое-что понятно.

Мария Фёдоровна Демидова тряхнула короткой седой гривкой и заговорила сидя, изредка прочищая свой хриплый голос быстрым покашливанием:

— По-моему, специальность человека сразу видна. Этот бухгалтер, тот спортсмен, та продавщица… Ну а Рябинин? Разве он похож на следователя? Следователь должен — ррр! Рябинин же похож на врача…

— Ухо-горло-нос, — встрял Петельников.

— Нет, на детского врача, — серьёзно поправила Демидова.

— Можно мне? — томно оживилась Кашина. — Я смотрю на этого сорокалетнего мужчину глазами женщины. Невысокий, неширокий, в очках… Нет, пойти с ним на танцы я бы не догадалась…

— На танцы лучше со мной, — опять подсказал Петельников.

— Удивилась бы, пригласи он в ресторан или на вечер. Не знаю, поехала бы с ним на юг, в круиз или за город… Вот посоветоваться бы к нему пошла. Будь у меня какая трудность, вспомнила бы о нём. А случись беда, я хотела бы увидеть рядом с собой его неказистые…

Кашина приостановилась, подбирая слово.

— Его неказистые очки, — не вытерпел Петельников.

Кашина промолчала, видимо, согласившись.

— Да какой он мужчина? — удивилась Базалова громким отчётливым голосом, словно выступала перед судом. — Настоящий мужчина любит всех женщин. Ну, хотя бы многих. А он все свои сорок лет любит только одну свою Лиду. Мне бы такого мужа…

— Я тоже прошу слова, — сказал инспектор Леденцов, подняв руку. — Все тут говорили так, что якобы минус, а на самом деле плюс. Если сложить сумму плюсов да прибавить сумму минусов, то сумма…