Золото - Леонид Николаевич Завадовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Попробуем. Пошел!
Жорж в своей землянке давно уже слышал шум, поднявшийся в тайге, но еще крепче сжался под рваным пиджаком, стараясь поместиться под ним с ногами и головой. Он лежал так уже несколько суток, с тех пор, как однажды по недосмотру погас костер. От долгой голодовки он чувствовал сонливость и почти не просыпался, непрестанно находясь в полузабытьи. Шум транспорта казался ему шумом внезапно поднявшейся пурги. Сколько их отшумело, пока он живет здесь! Но вот он сбросил с головы пиджак и, не дыша, напряженно прислушался, преодолевая желание закрыть глаза и погрузиться в дремоту. Внезапно сел, слух уловил человеческие голоса и визг саней. С безумной радостью поднялся на ноги, постоял, держась за стенку, обождал, пока кончится головокружение, и толкнул дверцу. Дверца, не открывавшаяся давно, засыпанная снегом и обмерзшая, туго скрипнула и не подалась. Сквозь щели глядел яркий белоснежный день. В отчаянии засуетился, поднял с полу головешку и принялся колотить по дверце. Закричал о помощи. Рот его раскрывался все шире, но крики только ему казались громкими, на самом же деле из горла выходили глухие стоны. Прислушавшись, он понял, что обоз уходит. Последним нечеловеческим усилием рук и тела еще раз попытался выбить дверцу, ткнулся в доски лицом, медленно сполз вниз, затем опрокинулся навзничь на холодный очаг.
Пепел, поднятый падением, взметнулся и, резвясь, как рой мотыльков, долго кружился по землянке.
9
Хвост двухкилометрового транспорта миновал утес; с кудрявой сосны на приглаженную дорогу осыпались снежинки, потревоженные шумом. Мигалов только было уселся на кипы сена, как издалека, от саней к саням передался крик передового возчика:
— Стой! Становись! — Он почувствовал ожоги на лице от встречного ветра.
Сделалось тихо в белых берегах. Верблюдчики бросились выпрягать своих верблюдов, возчики — коней; оглобли поднялись кверху. Зазвучали удары пешней, топоров, взъерошились тюки сена под руками заботливых погонщиков; вспыхнули огни. Каждый делал свое дело, не путаясь и не мешая другим.
Запад розовел тусклым румянцем. Близкие скалы, напоминая стены древних полуразрушенных замков, заслоняли полнеба. Трунин у костра зябко шевелил плечами — предстояла отчаянная ночка. Кажется, такого мороза еще не было.
— Брр! Приятно в теплой картинной галерее посмотреть на иней и розовый снег, а ночевать в таком пейзажике — покорно благодарю. Каково, в самом деле, остаться одному в этой милой природе. Да еще без спичек, скажем. Как ты находишь, Мигалов? То ли дело на паровозе! От топки несет жаром, хоть раздевайся донага, не надо ни верблюдов, ни лошадей, ни карты: рельсы, будки, семафоры — катись. Точно, скоро. Вот она механика-то где вспоминается. Брр, черт его дери!
Мигалов улыбнулся, но сейчас же на лицо набежала тень. К костру приближалась толпа возчиков.
— Что за дьявольщина сегодня творится! Опять что-то случилось.
Толпа окружила костер, возчики наперебой рассказывали о найденном в землянке человеке. Несколько, рукавиц показывали на скалу с кудрявой сосной. Возчики залезли на берег за дровами и услышали стоны…
— Живой, дышит, а без памяти.
Мигалов приказал сейчас же доставить находку. Трое расторопных ребят запрягли порожние сани и ускакали по реке. Через несколько минут с саней подняли человека в тряпье, намотанном на руки и ноги, и бережно опустили у огня на брошенное сено. Мигалов снял рукавицу и приложил руку к груди человека, похожего на мертвого; велел влить в рот немного спирта; чтобы оживить конечности, торопливо размотал тряпье с рук и ног, встал на колени и принялся оттирать варегой, окунутой в снег.
— Однако, живой, — сказал один из толпы любопытных.
На Мигалова глядели мутные глаза очнувшегося от обморока. В них оживало удивление, белые губы шевелились. Лежавший до сих пор недвижимо незнакомец задергался, точно связанный. И вдруг назвал имя Мигалова. Когда и где они могли встречаться?
— Колек много на свете, какой Колька?
— Мигалыч, а то какой же…
Мигалов дернул плечом, как будто хотел сбросить с себя упавшие на спину Бодайбинские прииски. Мигалычем его звали только там и чаще других — Жорж. И явственно из нахлынувших образов вырастал кудрявый черноволосый парень в бархатной куртке, широкоплечий, с бронзовым лицом. Сомнений не было — на сене у огня лежал Жорж. Не он и в то же время он. Продолжая хлопотать, Мигалов с любопытством вглядывался в серое, нечеловеческого цвета лицо, пытался сравнить его с другим, цветущим.
— Товарищ Мигалов, — окликнул его возчик и кивнул головой, приглашая отойти в сторонку.
Казалось, уже довольно неожиданностей для одного дня, хотя бы и такого исключительного, но возчик отходил все дальше. Наконец, остановился и, озираясь, вынул из-за пазухи обглоданную кость.
— Да в чем дело, говори толком!
— Гляди лучше. В землянке нашел.
— Ну, и что же, что нашел. Что ты от меня хочешь?
И вдруг стала понятна таинственность, с какой возчик показывал кость. Словно огнем дохнуло в лицо. По телу промчался озноб. Мигалов оглянулся и впился в лицо извозчика потемневшими глазами:
— Ни единой душе. Брось, чтоб никто не знал!
10
Транспорт продолжал путь. Жорж целыми днями лежал или сидел на возу, закутанный в тулуп. И Мигалов однажды убедился, что тайна, которую он пытался схоронить, стала общим достоянием. Возчик не удержался и разболтал. Жорж привлек общее внимание. Каждому хотелось взглянуть, каков человек после «этого». По тайге ходило много слухов о людоедстве.
Мигалов не раз пробовал разговориться с Жоржем. Несмотря на то, что в лице бывшего товарища все яснее выступали знакомые черты, а порой он казался совсем прежним, в глазах стыла все та же отчужденность. Новый Жорж не был уже откровенным, развязным парнем. В нем произошло что-то, сделавшее его затаенным, медлительным.
Хотелось попытаться раскачать его, вынудить у него признание, от которого, несомненно, самому ему стало бы легче. И однажды прямо поставил вопрос, как случилось с ним «это» несчастье. Жорж плотнее стянул воротник на лице.
— Что ты привязался, скажи, пожалуйста. — Он в первый раз повысил тон. — У меня свидетели есть, что я ничего не знаю.
— Но ты ведь сделал то, о чем я тебя спрашиваю?
— А какое ты имеешь право спрашивать? Какое тебе дело? Посмотрел бы я, как ты запел на нашем месте. Все одинаковые.
Мигалов махнул рукой на свои намерения помочь Жоржу выбраться из темного жуткого прошлого, так изменившего всю его сущность. И когда однажды Жорж не появился ни у костра, ни в зимовье, возле которого ночевал транспорт, — нисколько не пожалел. Предстояли самые тяжелые переходы, все острей давали о себе знать утомление
