Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его жилище носило на себе все черты современной, энциклопедической, неупорядоченной работы, которая ищет во всех сферах какой-то лучик света.
Стопками лежали рукописи самого различного содержания, рядом с ними астролябии, в банках хранились чудовищные существа, чучела животных, стянутые с них шкуры, засушенные цветы, переписанные формулы разных тайн.
А оттого что у магистра Генриха были только две комнаты, а в той, в которой работал, ел обеды, которые ему приносили, потому что за общий стол он редко мог сесть, среди рукописей также были видны и глиняные мисочки с костями рыбы, остатками каши, крошками хлеба.
Среди этого внешнего беспорядка, которого никакая рука профана коснуться не смела, магистр Генрих один был как дома. Знал он о любом клочке бумаги, о малейшем фрагменте, даже о странице, на которой перестал читать и заложил её закладкой.
Посетители, не исключая мальчика, бедного студента, который служил магистру, должны были держаться на пороге и не входить дальше в этот лабиринт столиков, пюпитров, полок и сундучков, касаться которых кому-либо было запрещено.
Также учёный не любил гостей и навязчивых, каждая минута была ему дорога, потому что от тех, кто к нему ломились, он ничего узнать не мог. Однако неизбежным последствием славы было то, что в дверь его часто стучали. Более значительные семьи хотели иметь гороскопы новорожденных, а магистр Генрих слыл не только опытным астрологом; утверждали, что то состояние духа, в каком он постоянно пребывал, выработало в нём дар пророческого ясновидения. Хотя он меньше в себе это ценил, знал также хиромантию и науку гадания по руке, на которой не для всех читаемым почерком может быть написана судьба человека.
Мало общаясь с людьми, он имел прекрасный дар узнавать характер по лицу, и впечатление, какое они на него производили, редко подводило.
Мы, что живём в остывшем веке, который вырабатывает в нас иные функции, а многие, развитые раньше под влиянием времени, стирает, можем улыбаться над этими пророческими видениями, какие раньше были у людей, однако тем не менее они были возможны и дар ясновидения у них был отменный.
Таким слыл и магистр, учёный Генрих Чех. Но эта его учёность не только не остужала сильной набожности, но была в очень тесной с ней связи. Религиозные практики служили ей стимулом для выработки сил, для поддержания их в постоянном напряжении. Молитва и просьбы вызывали у него подобие лихорадки, которая усиливала умственные способности.
Во время этих событий, театром которых был Краков, – совещаний по поводу выбора и коронации молодого короля, его восхождение на трон, торжества, сопровождающие обряды, а позже ликований и восхвалений сената, который тем временем должен был обдумать правительство для Польши, – он сидел взаперти. Он ничего не видел, а слухи о том, что делалось в столице, доходили до него отрывистые и мало волновали.
Учёного гораздо больше интересовало, в каком отношении стояли планеты, в каком доме находилась каждая из них, и объявляли ли аспекты конъюкцию или оппозицию, кто правил: грустный и холодный Сатурн, или влажная и печальная Луна, или пылающий и сухой Марс, или благословенный и ясный Юпитер.
Склонившись над своими расчётами или над старыми рукописями, магистр Генрих едва знал, что королевство получило нового государя.
В столице уже затихло, гости разъехались и мир обещался на земле равно, как на небе, когда одного августовского дня в дверь магистра Генриха постучали; он как раз был занят рукописью, которая его очень интересовала. С неохотой и грустью он поднял голову, что-то невразумительно пробормотав, встал со стула, на котором сидел согнувшись, и увидел в двери важного мужчину средних лет, в облачении клирика надлежащего сана.
Посетитель был ему незнаком, хоть магистру Генрих показалось, что он когда-то уже видел это лицо. Осанка и одежда говорили, что, должно быть, он занимал не последнее положение. После христианского приветствия учёный скромно ждал, чтобы гость объявил ему о цели своего визита.
– Магистр, – сказал прибывший, – твоя слава привела меня к тебе. Не для себя хочу прибегнуть к твоему совету, но для вышестоящей особы, которую интересует судьба её детей. Ни для кого не тайна, что, хотя человек своей судьбы избежать не может, зная о ней, может иногда предотвратить и смягчить то, что его ждёт… Материнское сердце, которое опекает детей…
Магистр Генрих не дал докончить говорившему.
– Чего же вы хотите узнать от меня? – спросил он. – Я вам могу поведать только то, чему меня научат звёзды… они неумолимы… А полезно ли человеку заранее знать своё будущее? Если бы Провидение видело в этом пользу и необходимость для нас, разве не наделило бы нас этой функцией?
– Оно всем его дать не могло, – сказал священник, – потому что детям ножей не дают, но некоторые умы и избранных людей благословляет видением будущего. Почему бы этим даром не поделиться?
Старый учёный вздохнул.
– Эта женщина хочет видеть и говорить с вами, – добавил незнакомец, – но так, чтобы о ней не знали…
Магистр Генрих задумался.
– Я слышал, – прибавил гость, – что вам нужна некая рукопись, о которой рассказывал ректор университета, что она стоит несколько грошей. Могу помочь вам приобрести её в Венеции, если не откажете в моей просьбе.
Услышав это, магистр Генрих весь содрогнулся, поднял руки и чуть не обнял говорившего.
– О! Благословенен тот час, когда вы переступили мой порог! – воскликнул он. – Говорите, что я должен делать. Всю свою бедную мудрость я складываю у ваших ног и этой благодетельной женщины.
– Сегодня ближе к вечеру ждите меня, – сказал довольный клирик, и уже хотел направиться к двери, когда какая-то мысль его остановила.
– Отец мой, – сказал он тише, – если вы в будущем увидите слишком грустную картину, не обливайте кровью сердце матери.
Старик поднял руки.
– Будьте спокойны, – сказал он, – опыт научил меня рассчитывать, сколько могут вынести плечи каждого. Не возложу на неё непосильного бремени.
После того, как гость ушёл, магистр Генрих уже не вернулся к своей книге, радовался как ребёнок надежде получить рукопись. Потом он долгое время стоял задумчивый, пытаясь разрешить какую-то загадку. Его лоб нахмурился, он вытер с него пот, улыбнулся и ударил в ладоши. Ему казалось, что он угадал то, что желал узнать.
Быстрым шагом он пошёл к столику и из кучки бумаг и пергаментов, закрытых в нём, достал, отряхнув их, три гороскопа. Один из них, посмотрев на него, он спрятал назад, два начал изучать у окна и размышлять над ними.
В углу большой
