Узы крови - Крис Хамфрис

— Иисусе, Спаситель!

На долю секунды все взгляды обратились к нему. Все — но только не взгляд Джанни. Он уставился на воина, находившегося рядом с висящим иезуитом, — молчаливого молодого индейца. Тот медленно выпрямлялся, и палка, которую он извлек из уха Анжелема, вся была залита кровью парнишки.

Джанни нажал на крючок. Зубчатое колесико провернулось, выбив искры из куска железного колчедана. Искры упали на полку. Порох вспыхнул, раздался рев — и свинцовая пуля вылетела из дула, проделав дыру в лице воина чуть ниже глаза. Все так же молча он повалился на Томаса и скользнул по его телу на землю.

Джанни не видел падения врага, потому что уже поворачивался. Шагнув вперед, он прижал дуло второго пистолета ко лбу вождя и произнес два слова:

— Огненная палка.

Мгновение никто не шевелился. Мгновение тишина на поляне была почти полной: единственным звуком было трение веревок о ветки, на которых висели шестеро пленников. Джанни удивился тому, что его рука, держащая пистолет и вжимающая его в лицо вождя, уже не дрожит. А потом он вспомнил, почему это так. Убивая во имя Иисуса, он всегда успокаивался.

Затем Джанни услышал, как на луки накладывают стрелы, как скрипит напрягаемое дерево. Карие глаза напротив него не опускались, продолжали смотреть спокойно. В них не было тревоги, хотя они сощурились, когда дуло только прижалось к его лбу. Теперь они вновь открылись широко, и Джанни разглядел в них нечто похожее на улыбку. Вождь что-то сказал. Джанни почувствовал, как десять воинов, чьи луки были натянуты, чтобы послать в его тело десять стрел, колеблются, — это продолжалось всего секунду. Затем натянутые тетивы чуть ослабели на выдохе.

Вождь снова что-то сказал. Индеец, говоривший по-французски, подошел и встал прямо за левым плечом своего предводителя.

— Уходящий День говорит: ты сейчас сядешь или умрешь.

Взгляд Джанни не дрогнул.

— Скажи Уходящему Дню: только Бог решит, когда мне умереть.

Тот неуверенно сказал:

— Уходящий День не знает твоего Бога.

— Когда-нибудь узнает. Скажи ему.

Когда эти слова были сказаны, Джанни увидел, что улыбка вождя стала ярче.

— Уходящий День говорит: он сам решит. Он скажет одно слово — и ты пойдешь смотреть своего Бога.

Джанни чуть шевельнул пистолетом, сильнее вдавив дуло в лоб вождя.

— Тогда мы пойдем смотреть Его вместе.

Карие глаза сощурились, улыбка погасла. Были произнесены еще какие-то слова, и Джанни весь напрягся, услышав, как снова натягивают тетивы. Когда их спустили и стрелы пропели над поляной, он чуть было не нажал крючок, сочтя это своим последним жестом. А потом он услышал звуки впивающихся в цель стрел и мучительный крик, который резко оборвался.

— Нет! — завопил Томас, отворачиваясь от ужасного зрелища.

Паренек, Анжелем, утыканный стрелами, сотрясался в агонии и крутился над землей.

— Иисусе, Милостивый Спаситель, помоги! Защити нас в этот день!

Следуя примеру Томаса, все французы принялись голосить. Молитвы и просьбы летели к Джанни, говоря ему то, о чем он уже догадался, — они умоляли его немедленно повиноваться вождю.

Уходящий День просто посмотрел, как бьется в агонии юный матрос. А потом перевел на Джанни глаза, которые остались такими же спокойными и улыбчивыми. И снова заговорил.

— Вождь говорит — он убьет твоих людей. Раз, раз и раз. Отдай ему огненную палку.

Даже Джанни решил, что положение стало безнадежным, но ему нельзя было показывать это. И он сказал:

— И когда он убьет последнего моего человека, я убью его — и сам умру в тот же миг.

Низенький воин начал переводить, но вождь оборвал его единым словом. И молча уставился на своего противника, словно прощупывая Джанни взглядом. На поляне снова воцарилась тишина. Ее нарушал только звук накладываемых на тетивы стрел и скрипение веревки, на которой медленно вращалось тело мертвеца — то в одну сторону, то в другую.

А потом Уходящий День заговорил опять, и Джанни чуть было не закрыл глаза, ожидая, что сейчас в него вопьются стрелы. Однако он был рад, что не сделал этого, потому что увидел перемену в индейце и даже понял его слова — и это несмотря на то, что не знал ни одного слова на его языке.

Луки опустились, и Уходящий День отошел от пистолета Джанни, повернувшись к опасности спиной. Джанни не опустил оружия, но не стал пытаться сохранить контакт. Вождь говорил быстро, а переводчик кивал и старался не отставать.

— Уходящий День говорит — ты воин и храбрец. Он спрашивает, много ли скальпов ты снял со своих врагов.

Во время долгого плавания через океан Джанни слышал рассказы моряков.

— Много, — ответил он, опуская пистолет. — Хотя я еще молодой пес, так что Уходящий День наверняка снял гораздо больше.

Когда вождю передали эти слова, он захохотал. А потом был задан новый вопрос.

— Уходящий День говорит — для него честь узнать твое имя, Молодой Пес. И он спрашивает, снимешь ли ты скальп с человека, которого только что убил, хотя он был глупым и жестоким и его смерть не принесла тебе много чести?» — Если он был таким, то я не возьму его скальпа.

— А ты дашь Уходящему Дню огненную палку? Вождь повернулся к Джанни, и их взгляды встретились.

— Дам. Много огненных палок. И я научу его воинов пользоваться ими. Если мы сможем стать друзьями.

В ответ Уходящий День протянул ему правую руку. Джанни переложил пистолет в левую, стиснул протянутую кисть и встряхнул ее. Только когда Уходящий День выругался, а воины на поляне начали смеяться, Джанни понял, что вождь хотел получить оружие. Но поскольку Уходящий День принял его жест и удержал его руку, энергично дергая ее вверх и вниз, Джанни на какое-то время продлил их рукопожатие, а позади него смеющиеся воины начали разрезать веревки на его спутниках.

— Так как получилось, что ты говоришь на нашем языке, Сожженные Волосы? — спросил иезуит у индейца.

Томас скорчился у огня, кашляя и пытаясь рассмотреть черты лица человека, устроившегося напротив него. Какая-то женщина — судя по тому, как она за ним ухаживала и как мирно ворчал на нее индеец, Томас счел ее его женой — только что подложила в огонь свежих дров. Видимо, они были сырыми, потому что быстро поднявшийся дым заполнил все пространство между ними. В длинном здании горело полдюжины других костров, и дым густо висел в воздухе. У очагов сновали женщины, разводившие огонь и убиравшие деревянные миски. Во время еды мужчины молчали. Теперь у каждого костра начались разговоры, а кое-где зазвучал смех. Смеялись и женщины, собравшиеся с мисками в конце хижины, где имелись крыльцо и хоть какой-то свет и воздух. Все были заняты: Томас заметил, что каждый гость (а их пришло несколько, чтобы поглазеть на него и Джанни) был встречен миской такой же похлебки, какую ели и они, — жидким отваром с размазанными кусками рыбы прямо на костях. Некоторые угощались, некоторые — нет, но каждый гость делал хотя бы глоток и возвращал миску с поклоном и словами, которые наверняка были выражением благодарности. Даже во дворцах епископов Томас не всегда встречал такую вежливость.