Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Четверг, в крайнем случае, пятница. Однозначно: в пятницу вечером.
Однажды она обнаружила, что не может вспомнить, как выглядит Птица. Помнит очки. Ресницы, губы. Всю одежду, каждую отдельную вещь. Пальцы на руках и на длинных худых ногах. А собрать все вместе не получается. Она пыталась вспомнить, какие у него глаза. Их выражение навсегда отпечаталось у нее в сердце, но цвет - какого они цвета? Она останавливалась у зеркала и подолгу всматривалась в собственные зрачки, зеленые, с волоконцами бежевого и серого, с желтыми пузырьками. Она любовалась своими глазами, потому что это были единственные свидетели того, что этот человек существовал рядом с ней - они его фиксировали, затягивая в себя бесконечное число отпечатков.
Как она узнает, что Птица в Москве? Ну конечно: он позвонит. Она же оставила ему номер своего телефона. Неожиданно - как выстрел - страшная догадка: он мог потерять ее телефон, начирканный впопыхах на спичечном коробке. А раз так - он не сможет отыскать ее в огромном многомиллионном городе, приедет - и уедет снова уже навсегда. Но нет, не таков Птица: он начнет искать Лоту повсюду, достанет из-под земли, и может быть, ему так будет даже интереснее, азартнее. Да, пусть он ее как следует поищет - среди улиц, бульваров, автобусов и трамваев и красных буковок "М".
Но шуршит еще один разворот, потом открывается новая солнечная летняя неделя - два столбца по три дня, воскресенье за кадром. По ее расчетам выходило, что Птица давно должен был объявиться в Москве, а его все не было. Она уже почти не сомневалась: он потерял коробок, этот крошечный беспомощный предмет. Коробок - это ведь даже не бумажка: не умеет затаиться, уберечься, спастись. Птица постирал куртку вместе с телефоном в кармане. Существовало много способов утраты коробка. Лота видела, как он мокнет под дождем вместе с курткой, как расплываются фиолетовые каракули. Как выпал из кармана и запутался в душистой и сухой по щиколотку листве. Как муравьи деловито несут его в муравейник. Как стерлись циферки - Птица достает коробок, смотрит - а номер не разобрать. А значит, он давно уже здесь, приехал ровно через десять дней, как и договаривались, и в отчаянии разыскивает ее повсюду.
Как-то раз ей приснился странный и яркий сон. Видимо, напряжение ожидания начинало сказываться не только на нервах, но и на психике. Птица снился и раньше, но утром она не помнила ничего, кроме его присутствия. В этом запомнившемся сне Птицу звали, как раньше, Птицей, зато Лоту звали Земля. Это был тоскливый, но при этом совершенно логичный и четко структурированный кошмар, напоминавший древний миф. Земля во сне лежала далеко внизу - бурая, бедная, в неровных проплешинах снеговых пятен. Она послушно несла на себе всё, что ей предназначалось: дома, дороги, обнаженные деревья - с птичьей высоты деревья казались густой рыжей шерстью, которую хотелось погладить и потрепать - если бы сновидец был исполином и имел гигантскую длань с шевелящимися пальцами. А Птица летал в небе: он парил очень высоко над Землей, вспоминая о ней только в случае крайней необходимости. Ему нужна была малая часть Земли, а Земле он нужен был целиком.
-Птица, а Птица? - тосковала Земля, покрываясь снегом.
-Что? - откликался Птица.
-Ты бы вернулся, а? Я томлюсь. Я заждалась уже!
-Отсекай привязанности, - солидно поучал Птица и взлетал на совсем уже недостижимую высоту.
Его временным пристанищем могла стать любая качающаяся ветка, или какой-нибудь конёк крыши, или воронка водосточной трубы. И ему совсем не нужны были основательные строения земного быта, где ютились крошечные человечки, накрепко привязанные к Земле. Даже пропитание Птица добывал в воздухе, а глаза его были устроены таким образом, что он при всем желании не мог видеть Землю, распластанную под его крылами: он смотрел исключительно вбок и вверх и видел верхние этажи самых высоких домов, купы деревьев в лучшем случае, а в худшем - серую или синюю, в зависимости от погодных условий, ширь неба, испещренную эфемерными загогулинами облаков.
* * *
В другой раз Лота проснулась, как обычно, в тоскливой апатии, вспомнила, что видела во сне присыпанную снегом яйлу и поняла, что август на исходе.
Черешня давно уже сошла, начались арбузы и дыни.
В жирных патлах лета запуталась ниточка осени.
Спасаясь от одиночества, Лота неизменно оказывалась в местах, где когда-то гуляла с Гитой. Она безошибочно находила знакомые улицы и дома, но двери были закрыты. Она искала Гитландию, но не находила. Она забыла волшебный пароль, и город оставался чужим, не откликаясь на ее призывы.
Москва без Гитландии сделалась провинциальной дырой.
Сидя на Чистопрудном бульваре, Лота думала про Гиту.
Она вспоминала вечер, когда они с Гитой встретили музыкантов. Обычно они ждали друг друга у памятника Грибоедову и шли в сторону пруда, взявшись за руки - Лота, обыкновенная девочка из Краснодорожного, и Гита - дочь знаменитого скульптора. Развалившись на скамейке, они курили заграничные сигареты, которые Гита таскала у родителей, пили пиво из горлышка, на котором оставался круглый ободок Гитиной губной помады. И потом Лоте казалось, то все самое важное в ее жизни начиналось именно там - в конце Чистопрудного, между парикмахерской и кинотеатром "Ролан".
-Знаешь, я тебе давно рассказать хотела, - сказала Лота. - Однажды я стояла на остановке и ждала трамвай. Падал снег, но уже чувствовалась весна. Это было в воскресенье утром. И... Как бы тебе объяснить... Я будто вылетела из тела и поплыла в воздухе. Вдоль окон, над остановкой, над крышами, - медленно-медленно. И сама же видела, уже с высоты, как стою внизу, как вдалеке появился трамвай. А потом я вернулась.
