Путь в Обитель Бога - Юрий Соколов

Мой план был не самым худшим из тех, которые мне приходилось осуществлять. Плохо было лишь то, что я никак не успевал спуститься к заставе одновременно с тем, когда до неё добежит моя троица внизу. Вторым слабым местом плана был вражеский снайпер. Судя по тому, с каким умением и предусмотрительностью монахи расположили заставу, они просто не могли не посадить снайпера на один из склонов. На правом имелось столько удобных мест, что я даже не подумал тратить время, рассматривая их через оптику. На моём склоне таких мест было меньше, но зато я не мог их видеть.

Вскоре я заметил Тотигая — он полз на брюхе промеж камней к тому месту, где засели Бобел с Орексом. В зубах у него был зажат Генкин «калаш». Потом моё внимание отвлёк шум на заставе. Там стояли осёдланные кони, людей видно не было. Наконец по отдельным звукам, доносившимся снизу, я догадался, что на заставе идёт богослужение, и проходит оно в пещере, возле которой стоял пулемёт. Ждать пришлось долго, но вот показался высокий человек с длинными чёрными волосами, доходившими ему почти до пояса; лицо скрывали борода и усы. По тому, как уверенно он шёл и как бросился вперёд один из монахов, спеша взять под уздцы самую рослую лошадь из шести, я понял, что это и есть Иеремия. Он и пять его спутников вскочили в сёдла, но выезжать не спешили, а ведь мы должны были напасть как раз тогда, когда всадники окажутся на открытом месте. Я полагал, что моя винтовка и пулемёт Бобела сделают своё дело, не оставив в живых никого, кроме коренных, так сказать, обитателей заставы, а Орекс тем временем постарается подавить пулемётное гнездо. Но Иеремия медлил: он говорил что-то стоявшим перед всадниками двум пешим. Сколько можно прощаться?.. И тут до меня дошло, что он произносит проповедь.

Очевидно, Иеремия, как и все мелкие диктаторы, обожал звук собственного голоса. Минуты шли за минутами, а он не думал давать сигнал к выступлению. Вот пустомеля! Однако я не мог не отметить, что пулемётчика он оставил в гнезде даже несмотря на проповедь. И ещё одного пешего не было видно, что косвенно подтверждало мою догадку о снайпере.

Не имея возможности ничем развлечься, я принялся рассматривать Иеремию в оптический прицел. Может, просто его шлёпнуть? У меня уже палец чесался, но убийство командира в данной ситуации не только не шло нам на пользу, но ещё больше всё осложняло. Терпение, Элф, терпение… Я на секунду отвлёкся, чтобы несколько раз моргнуть, — глаза устали, — а когда вновь взглянул на Иеремию, то обнаружил, что он смотрит прямо на меня.

В другой ситуации я бы решил, что он случайно повернулся в мою сторону. Но сейчас был уверен, что повернулся он не случайно: Иеремия знает, где я, знает, что в него целятся, и бог его знает, что он знает ещё. Чёртов созерцатель! Недолго думая, я нажал на спуск. И чтоб мне сдохнуть, если Иеремия не угадал момент выстрела и не уклонился, дёрнув коня в сторону. Я выстрелил во второй, потом в третий раз, но достал его только с четвёртого, да и то потому, что конь под ним ясновидящим не был и не знал заранее, в какую именно сторону надо скакнуть. Пуля ударила Иеремию в плечо, но из седла его не выбила. Пешие монахи метнулись в укрытие, всадники пытались успокоить дыбившихся под ними полудиких лошадей, напуганных щелчками пуль о камни вокруг. Двое соскочили с сёдел и бросились под защиту стен. Я пустил в Иеремию пятую пулю, шестую — промах, промах! Такого со мной ещё не случалось. Снова попал я аж с восьмого раза, но не в созерцателя, а в то место, где монахи хранили взрывчатку. Бес её знает, зачем она лежала посреди открытой площадки под брезентом, — наверно, просто не успели перенести её, куда хотели. Рвануло так, что Иеремию подбросило вверх и швырнуло через стену заставы вместе с лошадью, а остальных всадников разбросало в стороны. Один из них сразу вскочил и побежал к пулемётному гнезду, резко свернув в бок, когда в гнезде взорвалась выпущенная Орексом граната.

Слишком увлечённый стрельбой по Великому магистру, я не сразу заметил, что сам нахожусь под обстрелом. Пуля ожгла мне спину, содрав кожу, и следом ещё одна ударила в скалу совсем рядом. Скатившись на дно лощины, я быстро пополз вниз, осторожно высунулся и стал осматривать противоположный склон. Краем глаза я заметил внизу Бобела и Орекса, бежавших по открытому месту к заставе; далеко их опередив, туда же мчался Тотигай. Он первым достиг прохода во внешней стене и, расправив крылья, перемахнул через внутреннюю, обрушившись сверху на одного из всадников, пытающегося поднять с земли свою лошадь.

Чужого снайпера я всё ещё не видел — зато он прекрасно видел меня. Пуля сбила ветку с чахлой сосёнки рядом; я опять нырнул в лощину, сполз вниз на три своих роста и рискнул выглянуть из-за камней, что едва не стоило мне дырки в голове. Но теперь я засёк его позицию, и позиция, надо сказать, оставляла желать лучшего, как и его меткость. Первый же мой выстрел оказался удачным, и я с облегчением перевернулся на бок, меняя почти пустой магазин на полный. Господи, как же просто воевать с обычными людьми…

Снизу неслись чьи-то вопли, автоматные очереди, рёв Тотигая; вовсю работал пулемёт Бобела. Я поспешно запрыгал вниз по склону, и был на полдороге, когда бой на заставе стал стихать, а когда спустился, всё уже закончилось. Тотигай вскочил на стену, захлопал крыльями и прошёлся по ней взад-вперёд, показывая мне, что застава наша и можно гулять где хочешь. Не останавливаясь, я полез на противоположный склон проверить снайпера. Вдруг я его только ранил, и он потерял сознание.

Действительно, я только ранил его. Но сознания он не терял. Впрочем, это не имело значения.

Моя пуля попала в оптический прицел его винтовки, прошла насквозь и влетела в голову стрелка вместе с тем, что захватила с собой по дороге. Куска черепа с правой стороны не хватало, через отверстие виднелось кровавое месиво, глаз вытек. Как монах мог оставаться жив с этим ранением, да ещё так долго, я не понимал.

— Да поразит тебя Иисус, — прошептал он. — Будь ты проклят… Будь проклят.

— Не буду, — сказал я ему. — Но твои приятели перед смертью наверняка проклинали тебя — разве можно было так меня прошляпить, когда я полз по склону от самой Границы у тебя на виду?

— Я был на богослужении. Телом был здесь, а душой — там, внизу, и молился со своими братьями. Я слушал проповедь преподобного — слушал сердцем. Тебе этого не понять, отверженный…

— Никогда. Я бы на твоём месте следил за подходами к заставе.

Не желая дальше препираться с умирающим, я подобрал его винтовку, швырнул вниз и стал спускаться. На богослужении он был! Нет, никогда не понять мне верунов… Милосерднее было бы добить беднягу, но рука не поднялась. Он и так должен был отдать концы с минуты на минуту. Может, молитву предсмертную читает, а я его прерву.