Не будем проклинать изгнанье (Пути и судьбы русской эмиграции) - Вячеслав Костиков

Тем более удивительным было неожиданное и загадочное исчезновение генерала 22 сентября 1937 г. Страсти закипели еще сильнее, когда стало известно, что вслед за исчезновением Миллера пропал и генерал Скоблин. А 27 сентября 1937 г. полицейский комиссар Рош арестовал Надежду Плевицкую. Изумлению эмиграции не было границ. Имя певицы было известно каждой эмигрантской семье. Скандал разрастался.

Дело о похищении генерала Миллера, следствие и суд над Плевицкой в мельчайших подробностях освещались французской и эмигрантской прессой. Это был один из знаменитейших процессов если не века, то десятилетия. Интерес безусловно подогревался причастностью к делу знаменитой певицы, которую в свое время слушал сам российский император Николай II. О похищении генерала Миллера и в 1937-м, и в последующие годы были написаны сотни статей. Так что восстановить ход следствия и суда не представляет особых трудов. "Дело Плевицкой" занимает несколько десятков томов, и вдаваться во все его детали 50 с лишним лет спустя едва ли целесообразно. В 1980 году известная эмигрантская журналистка Марина Грей, дочь генерала Деникина, имеющая значительные связи в эмигрантской среде, провела дополнительный опрос многих свидетелей и участников процесса. На основе собственного расследования и ранее известных данных она опубликовала своего рода роман-исследование 13, который является дополнительным документальным источником для понимания этого запутанного дела.

Судьба Надежды Плевицкой и дело о похищении генерала Миллера могли бы, вероятно, послужить канвой для занимательнейшего фильма о русской эмиграции. Но в этой книге мы ограничимся лишь теми сведениями, которые касаются не столько "детективной" стороны дела, сколько тех его аспектов, которые дают возможность лучше понять жизнь эмиграции.

* * *

Жизнь Надежды Васильевны Плевицкой в изгнании, казавшаяся на фоне скудного эмигрантского быта усыпанной розами, на самом деле не была столь блистательной и безоблачной, как могло представиться завистливому глазу. Все, разумеется, воспринимается в сравнении, и оно для самой Надежды Васильевны не было утешительным.

В России до революции она была одной из самых высокооплачиваемых певиц. В 1910 году ей платили за концерт гонорар 300 золотых рублей, что по тем временам было огромной суммой. Кроме того, Надежда Васильевна не принадлежала к тому типу беспечных актрис, которые по пустякам проматывают огромные деньги и умирают в нищете. В ней чувствовалась прижимистая крестьянская жилка. Не рискуя вкладывать деньги в акции и ценные бумаги, подверженные превратностям конъюнктуры, она предпочитала более надежные средства - вкладывать деньги в "недвижимость". У нее несколько прекрасных квартир, в том числе в престижном районе Петербурга, она покупает большой клин земли в благодатнейшем районе русского черноземья под Курском, в тех местах, где родилась и выросла.

Революция лишает ее и поместья, и квартир, и счетов в банке. Начинается новая полоса жизни. Певице, привыкшей к роскошным залам Петербурга, Москвы, Парижа и Нью-Йорка, приходится довольствоваться, по крайней мере в течение первых двух лет эмиграции, наспех сколоченной из досок эстрадой в палаточных городках эмигрантских военных поселений или скромными зальцами европейских провинциальных городков. С 1922 года положение несколько улучшается, но концерты, которые певица дает в Варшаве, Белграде, Брюсселе, Берлине, уже не те, что в былые времена. Причин неожиданного упадка славы несколько. Ее аудитория, представлявшая до революции "всю Россию", теперь ограничена эмигрантской средой. Беженцам, особенно в первые годы территориальной разбросанности и неустроенности, было не до концертов. К тому же для эмигрантского скудного кошелька билеты на концерты были малодоступны. Тем не менее другой, кроме эмигрантской, публики у Плевицкой, по сути дела, нет. Ее репертуар - русские песни - был хорош для организации нескольких "экзотических" концертов, но широкой концертной аудитории не собирал. То, что удалось Шаляпину - преодолеть комплекс эмигрантского артиста и сделаться мировой величиной с мировым репертуаром, - Плевицкой не удалось.

Доходов едва хватает на то, чтобы вести подобие светской жизни. Она по-прежнему появляется в мехах, в бриллиантах, в ее распоряжении автомобиль. Однако финансовые трудности все больше дают о себе знать. Плевицкая вынуждена избавиться от излишней прислуги. Возникают трудности и с уплатой взносов за купленный в рассрочку дом в Озуаре. Во время суда над Плевицкой в качестве одного из документов фигурировала экспертиза финансового ревизора А. Фурнье, где говорилось о том, что в 1935 году супруги уплатили лишь за три месяца, в 1936-м - за пять и в 1937-м - за четыре.

Несмотря на эти обстоятельства, в кругах эмиграции начиная с середины 30-х годов ходят упорные слухи, что Скоблины живут не по средствам и что якобы источником их дополнительных доходов являются "деньги Москвы". Во время суда, отвечая на вопрос адвоката гражданских истцов (ими были жена и сын похищенного генерала) мэтра Рибе об источниках своих дополнительных доходов, Плевицкая ссылалась на бескорыстную помощь своего давнего друга Марка Эйтингона, богатого врача-психиатра, жившего в Палестине.

Сомнения в "праведности" доходов Скоблина и Плевицкой были достаточно широко распространены и в офицерской среде эмиграции, в том числе среди корниловцев. Здесь на супружескую пару с некоторых пор поглядывали с любопытствующей подозрительностью. Разумеется, прямых улик против Скоблина не было, суд офицерской чести полностью обелил его от подозрений, но душок оставался. Тем более что о скандальной истории писали эмигрантские газеты, следовательно, о подозрениях знали все.

* * *

Надежду Васильевну мучили головные боли. Два года назад, в феврале 1935-го, она попала в автомобильную аварию: в Венсеннском лесу, в сущности, в черте Парижа, на выезде из города на них наскочил грузовик. К счастью, ни певица, ни генерал серьезно не пострадали. Плевицкая получила сотрясение мозга и незначительные ушибы. У генерала обнаружились трещины в правой лопатке и ключице. Лечились супруги в русской клинике Б. Жирмудского под наблюдением профессора И. П. Алексинского.

В эмиграции, переживавшей один из годов "тощих коров", стоимость лечения вызвала малоприятный шумок. Двухнедельный курс обошелся в 8 тыс. франков. Обратило на себя внимание и то, что, едва выписавшись из больницы, супруги приобрели новый автомобиль - роскошь, которую в эмиграции могли себе позволить лишь единицы. Заметим, что даже оба руководителя РОВС - генералы Кутепов и Миллер - не имели собственной машины, при необходимости их обслуживали на добровольных началах русские шоферы такси из офицеров.

Ссадины и синяки от столкновения с грузовиком давно исчезли, а вот головные боли остались. В последнее время певицу мучили еще и малоприятные сновидения. Елена Фурнье, дальняя родственница Плевицкой, гостившая у нее в доме в Озуаре в 1937 году, вспоминала много позднее о странных "провидческих" снах Надежды Васильевны: ей снились тюрьма и могила под тюремной стеной. Ее ночи были неспокойны.

Дурно спала она и в ту роковую ночь с 22 на 23 сентября 1937 г.

Ей вообще плохо спалось в Париже. Ночи казались душными, хотя стояли последние, совсем уже не жаркие дни сентября. На улицах пахло прелой листвой. Все тротуары на авеню Гюго были усыпаны опавшими листьями платанов. Листва охапками лежала по обочинам брусчатой мостовой. На углах улиц появились жаровни, и горьковатый запах жареных каштанов заползал через ставни, навевал горькие предчувствия. Генерал Скоблин в последние дни был малоразговорчив, замкнут и почти не реагировал на участившиеся в последние годы вспышки раздражительности жены.

Надежда Васильевна завидовала ему - его молодости (сравнительной, разумеется), его здоровью, крепкому "солдатскому", как он шутил иногда, сну.

Вот и теперь она первой услышала стук в дверь, позвала мужа. Тот нехотя поднялся, подошел к двери, спросил. Голос зовущего показался знакомым. Это был полковник Мальцев, один из сослуживцев Скоблина по РОВС. Она услышала его взволнованный шепот.

- Хорошо... Я сейчас спущусь. Подождите меня внизу, - отозвался муж. Я быстро. Только переоденусь.

- Что случилось, Николай? - обеспокоено спросила Плевицкая.

Оказалось, что мужа срочно просят приехать в штаб-квартиру РОВС, внизу ждет такси.

Скоблин между тем не спешил. Долго выбирал в платяном шкафу костюм, не торопясь повязывал галстук, точно бы оставляя себе время подумать. Ее удивило, что муж, уходя, захватил пальто. Ночи еще стояли теплые. К тому же он сам сказал, что за ним пришло такси.

Он ушел, не попрощавшись, его шаги неспешно проскрипели по деревянной лестнице отеля "Пакс". Надежда Васильевна в этот момент еще не знала, что муж уходит из ее жизни навсегда.

Тягостное волнение овладевает ею. О сне не может быть и речи. Зажегши ночник, она надевает халат, садится на постель. За закрытыми ставнями отеля притаилась неспокойная ночь. Прожив в Париже почти 15 лет, она так и не привыкла к этому городу, он не стал ей родным. Голоса на улице по-прежнему звучали чуждо, незнакомо. Не выучилась Плевицкая и французскому языку: знала лишь несколько необходимых фраз. Все ее маршруты проходили по запутанному лабиринту "русского" Парижа. Модистки, у которых она шила платья, дамские мастера, кондитерские, куда она любила зайти выпить чашку кофе, маникюрщицы, церковь, прачечная, ювелир, реставратор-меховщик, банкир - все были русские. Да и сама Надежда Васильевна, когда через, несколько дней французские и эмигрантские газеты запестрели ее фотографиями, являла собой немолодую, старомодно-прилично одетую даму, к которой Париж так и не прилип: ее вполне можно было принять за русскую провинциалку.