Возвращение. Полночь - Лиза Смит

Она продолжала качать маленькое тело на руках. Она все еще чувствовала слабый пульс жизни … не биение, но тем не менее, пульсирование. Она знала, что он еще не закрыл глаза; что он все еще боролся с пыткой.

Для нее. Ни для кого больше. Только для нее.

Приблизив свои губы близко к его уху, она шептала, «Давай закроем глаза вместе, хорошо? Давай закроем их … на счет три. Хорошо?»

Было такое облегчение в его голосе и такая любовь. «Да. Вместе. Я готов. Ты можешь начинать считать.»

«Один». Ничто не имело значения кроме обьятий, и это успокаивало. «Два. И …»

«Елена?»

Она была поражена. Ребенок когда–нибудь раньше говорил ее имя?

— Да, милый?

— Елена, я… люблю тебя. Не потому что он любит. Я тебя тоже люблю.

Елена попыталась скрыть лицо в его волосах. «Я люблю тебя тоже, маленький. Ты всегда это знал, не так ли?»

— Да — всегда.

— Да. Ты всегда это знал. А сейчас… мы закроем глаза — на минутку. Три.

Она подождала, пока последний слабый движение остановилось, и его голова откинулась назад, и глаза его были закрыты, а тени страдания не было. Он выглядел, не мирным, но просто нежным — и вид, и Елена могла видеть в его лице, на что будет похож взрослый Дэймон и то его особенное ввырожение лица.

Но теперь даже маленькое тело испарялось прямо из рук Елены. О, она была глупа. Она забыла закрыть глаза с ним. Она и так испытывала головокружение, даже при том, что Штефан остановил кровотечение из ее шеи. Закрывая глаза… Может быть, она будет выглядеть, как он. Елена была очень рада, что он ушел тихо.

Может быть, темнота будет к ней тоже добра.

Все было тихо теперь. Время, чтобы убрать игрушки и потянуть занавески. Время, чтобы пойти в кровать. Одно последнее объятие … и теперь в ее руках было пусто.

Не осталось ничего, что можно было сделать, с чем можно было бороться. Она сделала все, что могла. И по крайней мере, ребенку не нужно бояться.

Сейчас время выключить свет. Время закрыть свои глаза.

Темнота была к ней очень добра, и она мягко погрузилась в нее.

Глава 40

Но после бесконечного времени в мягкой, доброй темноте, что–то потянуло Елену обратно в свет. Реальный свет. Не страшный зеленый полумрак Дерева. Даже через закрыть веки она могла видеть его, чувствовать его тепло. Желтое солнце. Где она? Она не могла вспомнить.

И ей было все равно. Что–то внутри нее подсказывало, что мягкая темнота лучше. Но затем она вспомнила имя.

Стефан

Стефан был…

Стефан был тот, кто … кого она любила. Но он никогда не понимал, что любовь не была исключительной. Он никогда не понимал, что она могла быть влюблена в Дэймона и что он никогда не изменит ценности ее любви к нему. Или, что отсутствие его понимания было таким мучительным и болезненным, что она чувствовала, что время от времени она разрывается на две разные части.

Но сейчас, даже прежде чем открыть глаза, она поняла, что она пила. Она выпила крови вампира, и этим вампиром был не Стефан. В этой крови было что–то уникальное. Она была глубже, просторнее и более тяжелой, все сразу.

Она не могла открыть глаз. По некоторым причинам она не понимала, как они распахнулись, и она попыталась немедленно сосредоточить внимание на запахе и чувстве и цвете того, кто склонился над ней, держа ее.

Она не могла понять, никак, чувство разочарования, когда она медленно поняла, что это был Сейдж, наклонившейся над ней, прижимая мягко, но надежно к своей шее, с его обнаженной бронзовой грудью, теплой от солнечных лучей.

Но она лежала ничком на траве, от того, что ее руки могли чувствовать … и почему–то ее голова была холодная. Очень холодной.

Холодной и мокрой.

Она перестала пить и попыталась сесть. Хватка света стала тверже. Она слышала голос Сейджа и ощущала урчание в его груди, когда он произнес:

— Ma pauvre petite, ты должна выпить больше. И твои волосы все еще немного в пепле.

Пепел? Пепел? Разве ты не положил пепел на свою голову для … о чем ты думаешь теперь? Казалось что был какой–то блок в ее голове, защищающий ее от приближающегося… чего–то. Но она не собиралась говорить, что делать.

Елена села.

Она была в — да, она была уверена — в раю китсунов, и момент назад ее тело было выгнуто дугой, так, чтобы ее волосы были в ручье, который она видела ранее. Стефан и Бонни пытались вымыть что–то черное как смоль из ее волос.

Они оба пачкались сажей: у Стефана был большой ряд черных полосок через всю скулу, а у Бонни были слабые серые полосы под глазами.

Плачь. Бонни плакала. Она все еще плакала сотрясаясь в рыданиях, которые пыталась подавить. И теперь, когда Елена стала более сосредоточенной, она разглядела, что веки Стефана распухли, и он тоже плакал.

Губы Елены онемели. Она отступилась на траву, глядя на Сейджа, который украдкой протирал глаза. Её горло саднило, из–за рыданий, где каждый вздох причмнял боль, но оно болело ещё и снаружи. Преед глазами всплыла картина: как сама ножом полоснул по шее.

Через свои окоченевшие губы, она шепнула," — Я вампир? "

«Pas encore," — сказал Сейдж неуверенно. «Пока еще нет. Но Стефен и я, мы оба дали тебе огромное количество крови. Ты должна быть очень осторожна в следующие несколько дней. Ты реально на грани.»

Это объясняет ее самочувствие. Наверное Дейсмон надеялся, что она станет вампиром, жестокий парень. Инстинктивно, она ухватилась за руку Стефана. Может быть она может помочь ему.

«Пока на время мы не будем ничего делать,” сказала она. «Вы не должны грустить.» Но сама она чувствовала огромную печаль. Она не чувствовала эту печаль, тогда когда она видела Стефана в тюрьме и думала, что он умрет в любой момент.

Нет … это было хуже, потому что со Стефаном была надежда, но теперь Елена чувствовала что надежды нет. Все кончилось. Внутри она ничего не чувствовала: девушка, которая выглядела солидной, без содержимого.

— Я умираю, — прошептала она. — Я знаю это… вы все собираетесь теперь попрощаться?

И с тем Сейдж — Сейдж! — поперхнулся и зарыдал. Стефан, с безумными глазами, со следами сажи на лице, руках и волосах, промокшая насвквозь одежда, он сказал, «Елена, ты не умрешь. Не, если Если ты этого не захочешь.»

Она никогда не видела, чтобы Стефан пержде выглядел так. И даже в турьме. Его пламя, его внутренний огонь, который он почти никому не показывал, вышло на Елену.

«Сейдж спас нас,” сказал он, медленно тщательно, как будто это стоило ему больших усилий “ «Пепел, который падал — ты и Бонни, умрли, если бы продолжали дышать им. Но Сейдж открыл дверь в Сторожку прямо перед нами. Я видел только это, мои глаза были полны пепла, и все только ухудшалось.»