Немецкая романтическая повесть. Том I - Фридрих Шлегель

«Беконианец» заявляет в повести, что природа — дикое существо, — человек призван обуздать ее, подсмотреть ее слабости и воспользоваться ими, с ядом в руках подобраться к ней. В его речах вопросы теории познания объединяются с вопросами социальной практики и материальной цивилизации. Он пересказывает учение буржуазных естествоиспытателей, практикующих «пристрастный» опрос природы, экспериментально-технический подход к вей.

Защитник «беконовских» методов призывает человечество основать новый «Джиннистан». Этот символ повторяется у Новалиса в «Офтердингене» и взят из Виланда (название книги Виланда «Dschinnistan oder auserlesene Feen- und Geistermärchen», 1786—1789). «Джиннистан» означает у Новалиса райскую мечту буржуазных просветителей, теоретиков нескончаемого материального прогресса, подобных жирондисту Кондорсе или вождям передовой английской промышленности. «Джиннистан» в данном случае у Новалиса — символ иронический, прекрасное имя для худых вещей и действий: техническая власть над природой возможна, если к природе относиться хищно, если пренебречь ее первоначальным естеством. Сказочное торжество человека над природой имеет своей оборотной стороной унижение природы, превращение ее в «часовой механизм», лишенный жизни и вдохновенья, без труда позволяющий предвидеть свой правильный ход.

Очень характерно, что у Новалиса к «беконовским» рассуждениям присоединяется другой участник диалога, чьи заявления согласуются с философией Фихте. Декларация абсолютных свобод человеческого Я, в духе фихтеанских принципов, дается в этой повести как следствие технического, узурпаторского подхода к природе. Сюда же следует отнести заявления «вещей» (бунт вещей в музейных залах); вещи обвиняют человека: он захотел самообожествиться и тем самым отпал от живого союза естественных существ.

«Человекобог» и есть носитель фихтеанской философии и вместе с тем носитель буржуазного прогресса и буржуазного индивидуализма. В другом месте повести замечено, что человек, отколовшийся от природы, сотворивший себе «островное» положение в ней, больше не в силах освоить жизнь природы и осмысленно в ней участвовать.

Так, проблема познания ставится у Новалиса «универсально», многосторонне: это одновременно и проблема познания, и проблема культуры, и проблема социального миропорядка. Критика Новалиса подразумевает и буржуазные методы освоения природы и тот общественный строй, на основе которого это освоение происходит. Романтическая «целостность» миропонимания Новалиса заключается в том, что он усматривает многозначность своей проблемы, соприсутствие в ней многообразных смыслов и направлений. В этом отношении он предвосхищает философский метод Шеллинга.

Тема философии природы открывается и как тема философии культуры и как тема человеческой истории.

Сохранились заметки Новалиса, в которых он планировал окончание «Учеников в Саисе».

«Превращение храма в Саисе. Явление Изиды. Смерть Учителя. Сновидения в храме. Мастерская Архея. Прибытие греческих богов. Посвящение в таинства. Статуя Мемнона. Путешествие к пирамидам. Дитя и его Иоанн. Мессия природы. Новый завет и новая природа как Новый Иерусалим. Космогонии древних. Индийские божества».

Из этих планов можно заключить, что свою натурфилософскую систему Новалис ставил как историческую. В самой повести указывается, что истинные взгляды на природу были у древних. К концу второй главы начинается диалог странников. Они пришли в Саис, так как ищут некий «пранарод», владевший таинствами космоса. Если связать это с сохранившимся наброском эпилога, то совершенно ясно, что решение натурфилософских задач, нахождение правильных путей познания для Новалиса связывалось с вопросом о наиболее правильном типе всей человеческой культуры в целом и с вопросом об особом строении человеческого общества. Для Новалиса, как и для всех иенских романтиков, существовала особая философская тема — «золотой век». В этой теме скрывался глубокий смысл. Подразумевалось, что все мечтанья — литературные или философские — могут осуществиться только внутри особого строя человеческих отношений и через эти отношения. При всей утопичности замысла, «золотой век» означал у романтиков требованье некоторой новой реальной исторической позиции человечества как чего-то основного, предшествующего всем прочим требованиям. Для Новалиса состояние человеческого знания о природе и состояние социальной истории человечества суть вопросы, связанные друг с другом. Рассыпанное индивидуалистическое общество, действующее разрозненно, «делячески», никак не может выработать правильных познаний о мире и вступить с миром в правильные отношения.

Однако же «Ученики в Саисе» не оставляют сомнений, что исторические мечтания Новалиса глубочайшим образом реакционны. «Золотой век» находится не в будущем, но в древности, и далее чем в древности, — в «прадревности».

Фрагменты «Вера и любовь», по времени попутные «Ученикам в Саисе», объясняют точно и недвусмысленно социальную позицию Новалиса. 1798 г., к которому относятся фрагменты, замечателен как поворотная дата в истории иенских романтиков. Не одного Новалиса взволновало вступление на престол Фридриха-Вильгельма III; Август Шлегель поспешил опубликовать лойальнейшие октавы в честь нового прусского монарха. К новому царствованию романтики сводят счеты с идейным наследством французской революции XVIII века, хотя им и неясно, что же предстоит и от чего собственно они отказались. Напоминаю, что Новалис лучше других давал себе отчет в истинном положении дел. В своих фрагментах он отвергает «новую французскую манеру» (französische Manier), основные жизненные методы буржуазного общества, освободившегося от феодальных форм. Материальные интересы, предоставленные самим себе, полная свобода для торговли и эксплоатации, распад общественных связей — в этом Новалис усматривает прямое следствие буржуазной революции. Есть общественный строй, где личность подчиняется, где она подводится под систему, строй, полный лада и согласия; и есть строй, где личному произволу, раздроблению общества не поставлено никаких запретов. Таков французский и общеевропейский индивидуализм со всей его противоположностью согласованной «системе» (antisystematisch).

«…грубое своекорыстие представляется как явление неизмеримое и враждебное всякой системе. Оно не допускает ограничений, чего требует природа всякого государственного строя. Между тем, формальное признание низменного эгоизма как принципа причинило чудовищные бедствия, и зародыш революции наших дней находится именно здесь»

Шифры философских рассуждений и концепций в повести «Ученики в Саисе», реальные импульсы этих рассуждений становятся окончательно ясны. Беконианство, фихтеанство, «Джиннистан» — все это обозначения для современного мира, усвоившего «французскую манеру», материально вооруженного в борьбе за богатство, за власть, действующего разрозненными силами, отделившего человека от человека и все совокупное человечество от единой всеприродной жизни.

Новалис с этим современным миром находится в открытой вражде. Он не признает ни одного из его приобретений. Ни современная техника, ни современная наука, ни современная общественность не могут требовать, чтобы их сохранили и вели дальше по уже проложенному пути. Новалис высказывается, как подлинный представитель старофеодальной Германии, которая не умеет, а поэтому не хочет воспользоваться чем-либо из новейших благ мировой цивилизации. В своих политических фрагментах он прямо указывает, где норма и предел для осмысленных граждан: в старопрусском государстве, с отеческой властью монарха, с домашним типом отношений между подданными и правителем, со всею неразвитостью и скудостью народного хозяйства. Отсталая и нищенская экономика позднее, в романе «Офтердинген», разобрана им как особый предмет тонкой поэзии.

«Ученики в Саисе» относятся к тому разряду произведений, в которых романтизм старается высказать все свои утвердительные суждения. Здесь подготовляется картина мира, какой она должна быть и какой она, по мнению романтиков, была и будет. Это снижает для нас ценность повести, так как мы видим силу романтизма только в отдельных его мотивах, и притом в мотивах критических. Для Новалиса в этой повести весь смысл не в критике буржуазной цивилизации, буржуазного индивидуализма, буржуазного понимания природы. Для него здесь самое главное — раскрытие собственной положительной системы.

Повесть не закончена; однако, даже по тем данным, которые представлены в ней, общий замысел поддается разгадке. Здесь важна одна особенность поэтики Новалиса: композиция повести такова, что завершение фабулы предсказано автором. Вставная сказка о Гиацинте предсказывает, к чему автор сведет все философские споры, описанные в повести.