Сочинения - Данте Алигьери

III

[Джованни дель Вирджилио — к Данте]

Там, где под влажным холмом встречается Сарпина с Реном —Резвая нимфа, своих волос белоснежные прядиЗеленью переплетя, — в родимой я скрылся пещере.Вольно телята паслись на лугах прибережных, и овцы —

Нежных листья кустов, а тернистых — козы щипали.Что было делать юнцу, одинокому жителю леса?Бросились все защищать дела судебные в город!Ниса моя, Алексий мой молчали. Ножом искривленнымДудочки из тростника водяного себе вырезал я

На утешенье; но вот с тенистого тут побережьяАдриатических волн, где густые сосновые рощиТянутся вверх к небесам и где волею гения местаДлинным строем своим они пастбищ хранят луговиныВ благоухании мирт и травы, покрытой цветами,

Где воды Овна-реки, руно омывающей в море,Не позволяют пескам никогда оставаться сухими, —Титира голос ко мне донесло дуновение Евра;И в дуновении том ароматы с высоких МеналовСлух услаждают, в уста молока мне влага струится.

Этакой сладкой сыты никогда не пришлось и отведатьПастырям стад, хоть они поголовно аркадяне родом.Нимфы Аркадии всей ликуют, слушая песню,И пастухи, и быки, и лохматые козы, и овцы;Уши подняв, устремляются с гор даже сами онагры,

Даже и фавны, смотри, с холма Ликейского скачут.Думаю: «Если овец воспевает Титир и козлищИли же стадо пасет, зачем ты гражданскую оду,В городе сидя, запел, коли дудки Бенакской свирелиЗвучным натерли тебе пастушеским губы напевом?

И от тебя, пастуха, пусть услышит он песню лесную».Толстые тут же стволы отложив, я, нимало не медля,Тонкие дудки беру и, губы надув, начинаю:«О богоравный старик, ты вторым будешь после Марана,Да и теперь ты второй или сам он, коль можно поверить,

Как Мелибей или Мопс пророку Самосскому верит.Но хоть — о горе! — живешь ты под пыльным и грязным навесомИ, справедливо гневясь, ты рыдаешь о пастбищах СарнаОтнятых — стыд и позор тебе, город неблагодарный! —Мопса, прошу, своего пощади, не давай ему слезы

Горькие лить, и себя и его ты не мучай, жестокий.Он ведь с любовью такой к тебе льнет, с такой, повторяю,Ласковый старец, с какой прижимается к стройному вязуСотней извивов лоза, неотступно его обнимая.О, коли русыми вновь ты свои бы увидел седины

В зеркале вод и тебе их сама расчесала б Филлида,Как восхитился бы ты виноградом у хижины отчей!Но, чтоб тебя не изъела тоска в ожидании светлойРадости, можешь мои посетить ты укромные гротыИ погостить у меня. Споем с тобою мы оба —

С легкой тростинкою я, а ты, как мастер почтенный,Строгую песню зачнешь, чтобы каждый года свои помнил.Место тебя привлечет: журчит там родник полноводный,Грот орошая, скала затеняет, кусты овевают;Благоуханный цветет ориган, есть и сон наводящий

Мак, о котором идет молва, будто он одаряетСладким забвеньем; тебе Алексид тимьяна подстелет —Я Коридона пошлю за ним, — Ниса охотно помоетНоги, подол подоткнув, и сама нам состряпает ужин;А Тестиллида меж тем грибы хорошенько поперчит

И, накрошив чесноку побольше, их сдобрит, коль наспехИх по садам Мелибей соберет без всякого толку.Чтобы ты меда поел, напомнят жужжанием пчелы;Яблок себе ты нарвешь, румяных, что щечки у Нисы,А еще больше висеть оставишь, красой их плененный.

Вьется уж плющ от корней из пещеры, сверху свисая,Чтобы тебя увенчать: ни одной не забудем утехи.Здесь тебя ждут, и сюда соберутся толпой паррасийцы —Юноши все, старики и всякий, кто страстно желаетНовым стихам подивиться твоим и древним учиться.

Диких коз из лесов и шкуры рысей пятнистыхВ дар тебе принесут. Ведь твой Мелибей это любит.Здесь тебя ждут: не страшись ты нагорных лесов наших, Титир,Ибо поруку дают, качая вершинами, сосны,Желудоносные также дубы и кустарники с ними:

Ни притеснений здесь нет, ни козней злых, о которыхДумаешь ты, может быть; иль моей любви ты не веришь?Или, пожалуй, мою презираешь ты область? Но самиБоги, поверь, обитать не гнушались в пещерах: свидетельНам Ахиллесов Хирон с Аполлоном, стада сторожившим».

Мопс, обезумел ты, что ль? Иолай, и любезный, и светский,Ведь не потерпит никак твоих даров деревенских,Да и пещера твоя ничуть шалашей не надежней:Пусть себе тешится в них. Но что же твой ум обуяло?Что запыхался? Чего не стоят твои ноги на месте?

Девушке мальчик и мил и желанен, мальчику — птица,Птице — леса, и лесам — дуновенье весеннего ветра.Титир, ты Мопсу желанен, желанья любовь порождают.Презришь меня — утолю я жажду фригийским Мусоном,То есть — тебе невдомек — рекой удовольствуюсь отчей.

Но почему же мычит моя молодая корова?О четырех сосках тяжело ей набухшее вымя?Думаю, да. Побегу наполнить емкие ведраСвежим ее молоком: размягчит оно черствые корки.Ну, подходи, подою! Не послать ли нам Титиру столько

Крынок, сколько и нам он сам надоить обещался?Да молоко посылать пастуху неуместно, пожалуй.Вот и друзья! Говорю, а солнце уже за горою.

IV

[Данте — к Джованни дель Вирджилио]

Сбросив Колхиды руно, быстролетный Эой и другиеКони крылатые вскачь возносили в сиянье Титана.По колеям, от вершины небес спускавшихся долу,Мерно катилися все, с пути не сбиваясь, колеса.

Мир засиял, и всю тень. какою себя сокрывает,Сбросил он прочь, и поля смогли раскалиться под солнцем.Титир и Алфесибей устремились поэтому в рощу,Сами себя и стада уберечь стараясь от зноя, —В рощу, где ясень, платан и липы растут в изобилье.

Тут, пока на траве ложатся овцы и козыВ чаще лесной и пока свободно дышать начинают,Титир по старости лет прилег, осененный листвоюКлена, и задремал, вдыхая запах снотворный;Рядом стоял, опершись на корявую палку из груши,

Алфесибей и к нему обратился с такими словами:«То, что мысли людей, — сказал он, — возносятся к звездам,Где зародились они перед тем, как войти в наше тело;То, что Каистр оглашать лебедям белоснежным отрадно,Радуясь ласке небес благодатных и долам болотным;

То, что рыбы морей, сочетаясь, моря покидают,К устьям сбираяся рек, где проходят границы Нерея,Что обагряют Кавказ тигрицы гирканские кровью;То, что ливийский песок чешуей своей змеи взметают, —Этому я не дивлюсь: свое ведь каждому любо,

Титир; но я удивлен и диву даются со мноюВсе пастухи на полях земли сицилийской, что МопсуЛюбо под Этною жить на скудных скалах Циклопов».Только он кончил, как вдруг перед нами, совсем запыхавшись,Стал Мелибей, и едва он способен сказать был: «О Титир!» —

Смех одолел стариков, что юноша так запыхался,Точно сиканов, когда Сергест сорвался с утеса.Старший седую тогда с зеленого голову дернаПоднял и так обратился к нему, раздувавшему ноздри:«О неуемный юнец, по какой ты внезапной причине

Опрометью прибежал, своих легких в груди не жалея?»Тот в ответ ничего, но лишь только тронуть собралсяОн тростниковой своей свирелью дрожащие губы,Вовсе оттуда не свист до жадного слуха донесся,Но, когда юноша звук постарался извлечь из тростинок —

Чудо, но я говорю по правде, — тростинки запели:«Там, где под влажным холмом встречается Сбрпина с Реном»;Если же три бы еще они лишних выдули вздоха,Сотней тогда бы стихов усладили селян онемелых.Титир и Алфесибей внимательно слушали оба,

Алфесибей же с такой обратился к Титиру речью:«Что же, почтенный старик, ты росистые земли ПелораБросить решишься, пойти собираясь в пещеру Циклопа?»Он: «Не боишься ли ты? Что меня, дорогой мой, пытаешь?»Алфесибей же: «Боюсь? Пытаю?» — на это ответил.

«Иль непонятно тебе, что дудка божественной силойПела? Подобно тому тростнику, что от шепота вырос —Шепота, что возвестил о висках безобразных владыки,Бромия волей Пактола песок озлатившего ярко?Но коль зовет к берегам она Этны, покрытою пемзой,

Старец почтенный, не верь облыжному благоволенью,Местных дриад пожалей и овец своих не бросай ты;Горы наши, леса, родники по тебе будут плакать,Нимфы со мной тосковать, опасаясь несчастий грядущих,Да и Пахин изойдет от собственной зависти давней.

Будет досадно и нам, пастухам, что тебя мы знавали.Не покидай, умоляю тебя, о старец почтенный,Ты ни ручьев, ни полей, твоим именем славных навеки!»«Больше, по правде скажу, половины этого сердца, —Тронув рукою его, престарелый Титир воскликнул, —

Мопс, съединенный со мной ради тех взаимной любовью,Что убежали, боясь злокозненного Пиренея!Думал он, что на брегах от Пада справа и слеваОт Рубикона живу я в Эмилии, к Адрии близко;Он предлагает сменить на этнейские пастбища наши,

Не сознавая, что мы вдвоем обитаем на нежнойГор Тринакрийских траве, которой в горах сицилийскихЛучше нет никакой для пищи коровам и овцам.Но, хоть и надо считать, что хуже лугов на ПелореСкалы этнейские, все ж навестил бы охотно я Мопса,

Бросив стада мои здесь, не страшись я тебя, Полифема».Алфесибей возразил: «Полифема-то кто ж не боится,Раз он привык обагрять свою пасть человеческой кровьюС самых тех пор, что увидеть пришлось в старину Галатее.Как разрывал он, увы, несчастного Ацида чрево!

Чуть не погибла сама! Могла ли любовь пересилитьБешенство гнева его и огонь его ярости дикой?Ну а легко ль удержал свою душу в трепетном телеАхеменид, как циклоп упивался друзей его кровью?Жизнью своей умоляю тебя, не поддайся влеченью

Страшному, чтобы ни Рен, ни Наяда не отняли этойСлавной у нас головы, которую зеленью вечнойДевы высокой венчать стремится скорее садовник».Титир, с улыбкой и всей душою его одобряя,Выслушал молча слова великого стада питомца.

Но так как кони, эфир рассекая, неслися к закату,Быстро тень наводя на все бросавшее тени,Посохоносцы, покинув леса и прохладные долы,Снова погнали овец домой, а лохматые козыК мягкой траве луговин повели за собою все стадо.

Неподалеку меж тем Иолай хитроумный скрывался,Слышал он все, а потом и нам обо всем рассказал он.Мы же, о Мопс, и тебе поведали всю эту повесть.

Вопрос о воде и земле