Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

Лично меня устраивает, что из всех отдыхающих прогуливается возле спокойного, не по-осеннему притихшего моря Марина, а в махровых, основательно потертых шезлонгах, мы мирно беседуем с Николаем Федоровичем Карпиным, озабоченные единой целью: как бы поскорее, а главное — раз и навсегда взять да искоренить в Южноморске преступность. Карпин мне нравится. Честное, открытое, немного мягкое лицо, а главное — никогда не был в обойме южноморцев, во все времена находящихся при власти. Сколько себя помню, жизнедеятельность Южноморска обеспечивали одни и те же люди, словно не способен этот город родить новых руководителей. Времена изменились, ну и что? Командовала партия — и они несли в массы идеи коммунизма, потом поддерживали перестройку и бредовые идеи хозрасчета при социализме с человеческим лицом. Теперь — строители обновленного государства. Случись завтра высадка инопланетян и быстрый захват ими города, так эти деятели тут же станут верноподданными какой-то там Альфы-Центавры и начнут рассказывать людям, что новое счастье свалилось к ним с неба прямо на головы.

Карпин мне нравится еще и юным по сравнению с ними возрастом, а также отсутствием опыта вылизывания вышестоящих задниц. А главное, я, как и он, действительно хочу, чтобы люди спокойно ходили по улицам вечернего города. Потому что, в конце концов, я люблю Южноморск и его спокойствие — основа финансовой выгоды очень многих людей, в том числе и собственной.

Карпин реалист, он одинаково хорошо понимает, что фонарь на улице может заменить милиционера и только благодаря его непримиримой борьбе с правонарушениями набираются очки в борьбе за кресло мэра. Парень совмещает приятное с полезным. И я буду помогать ему.

— Для того, чтобы успешно решать задачи вашей команды, — продолжаю высказывать свои соображения, — нужна не только финансовая поддержка. Конечно, мы готовы финансировать телекомпанию «Стиль», а также «Независимость» и «Нашу газету». Не слишком явно. Скажем, хорошая оплата за постоянную рекламу фирм, спонсорская помощь и так далее. Но для того, чтобы развить успех, нужны решительные действия, а вот тут-то… — я намеренно сделал паузу и посмотрел на собеседника.

— Вас что-то смущает? — нарочито нейтрально сказал Карпин, потому что основным оратором в нашей беседе был все-таки я.

— Давайте говорить откровенно. Людям, за чьи голоса вы боретесь, сейчас непросто. Те, кто нанял себе телохранителей, вряд ли побегут к избирательным урнам. А если такое и случится — то им есть за кого голосовать. Скажем, за верного коммуниста-ленинца, пардон, за райкомовца, то есть райисполкомовца…

Губы Карпина искривила презрительная гримаса, однако поколебать положение Пенчука она вряд ли сможет.

— Так вот, эти люди не очень переживают, если кто-то где-то украл миллион. Сейчас все воруют в меру своих возможностей и должностных положений. Но вот то, что грабят их квартиры или бьют на улицах кастетами по головам перед тем, как раздеть, вот это людям очень не нравится. И они страшно волнуются, когда в лифтах насилуют школьниц или в крайнем случае, просто вырывают сережки из ушей. Могу еще развивать тему: чего не нравится людям, которых принято именовать простыми. Деньги снимают многие проблемы, но гораздо больше их способна разрешить моя команда. Мы не можем заставить ментов работать, как положено. И никто этого сделать не может. Но провести совместные мероприятия по очистке городских улиц — это нам по силам. Кроме того, было бы неплохо разгромить ряд банд, разбомбить притоны, приструнить наркоманов — квартирные кражи, это, в основном, их рук дело. Конечно, все это потребует не только средств, но и привлечения большого числа хороших парней. Чтобы вы не подумали: какая-то команда хочет взять власть в городе в свои руки, я готов работать параллельно с вашими людьми из милиции, прокуратуры и госбезопасности.

— Интересное предложение, — протянул Карпин. — Но чего же вы захотите взамен?

— Я бизнесмен. Поэтому хочу, чтобы люди спокойно жили и работали, заодно покупая мои товары. Чтобы они не боялись бывать вечерами в кабаках и на танцплощадках. В конце концов я южноморец. Единственное мое условие вполне естественно — режим наибольшего благоприятствования фирмы после того, как вы станете мэром города.

— Но вы требуете очень многого. Согласиться с вашим планом, даже таким, лишь в общих чертах, означает, грубо говоря, — выдать лицензии на насилия, быть может, на убийства. Ведь в конце концов все это незаконно…

— А законно брать с людей налоги на содержание той же милиции, хотя все средства массовой информации визжат — она не способна защитить граждан? Мне подготовили любопытную справку: не надеясь на милицию, владельцы угнанных автомобилей обращаются по телевидению с просьбами о возвращении машин за СКВ непосредственно к угонщикам. К этому я могу добавить еще очень многое. Но главное — в другом. В период войн и смут волки плодятся чересчур сильно. Ваша так называемая лицензия на убийства может снизить их поголовье. Люди отдадут вам свои голоса только тогда, когда увидят: борьба с преступностью ведется по-настоящему. Интересно, если была бы возможность спросить у них: чьи действия они предпочтут — мои или ваши, как думаете, чтобы они выбрали?

Карпину очень хотелось улыбнуться, прореагировав на такой простой вопрос, но он снова предпочел нейтральный тон.

— Что касается вашего предложения по поддержке средств массовой информации, я не против. А насчет всего остального, мне нужно подумать.

Хотя Карпин строил из себя вполне самостоятельного человека, я уже знал, на кого он тянет одеяло. В конце концов, напрасно что ли Рябов рассказывал о своей бессоннице? Не напрасно. И больше того — не даром.

Как ты думаешь, Сережа, — спросил я Рябова, когда вновь очутился в своем офисе. — Он согласится?

— А куда ему деваться? — заметил Сережа. — Что, я зря спал всего два часа? Два часа в сутки. На столе в моем кабинете. Бока болят. Пусть только не согласится. Мы ему устроим здесь новую Чикагу.

— Сережа, Сережа, — мягко замечаю я, качая головой, — кипятиться — это же моя привилегия. Что с тобой?

— Не выспался, — откровенно признался Сережа и, немного помолчав, добавил: — Может он и не согласится. Но хозяин его знает, что делать. Так что здесь я спокоен.

— А в остальном? — спросил я, прикуривая от зажигалки-пистолета.

Рябов поморщился и ответил моей любимой фразой:

— Не волнуйся, все там будем.

Вот за что я ценю Сережу, так за самоотверженный труд и умение поднять настроение собеседнику.

16

Студент не высказывал особого сожаления по поводу своего творческого отпуска, а Саша привык к тому, что в минуты тяжелых испытаний он находится рядом с моим экспертом, заменяя ему повара, горничную и бронированную дверь одновременно. Я давно отказался от мысли требовать от Студента покончить с допотопными методами работы, до сих пор состоящих на вооружении наших музейщиков. Однако, прибегать к помощи компьютера старомодный Студент напрочь отказывается и по-прежнему возится со своими рукописными каталогами, получая, по-видимому, огромное удовольствие от рыскания по многочисленным полкам стеллажа с бесчисленными папками. Я очень дорожил Студентом еще и потому, что случись с ним какая-то неприятность, этот архив не разобрать и за несколько лет, пусть даже займутся им профессиональные искусствоведы и криминалисты.

Так что с компьютером вовсю работает Саша, стремясь покончить с вертолетно-танковой атакой братского кубинского народа, озверело выскакивающего на экран, чтобы осчастливить еще какую-то страну приобщением к построению коммунизма. Мне бы его заботы, воевать в собственной стране куда тяжелее, чем с агрессором, тем более, компьютерным. Я вздохнул от такой мысли и повернулся к Студенту, сидящему на огромной пачке книг:

— Тебе что-то удалось выяснить?

Студент неопределенно промычал. У каждого из нас свои привычки и Студент не любит выдавать информацию частями. Как, например, о собрании Франца Кенингса или панагии. Единственной панагии, хранящейся у Велигурова. Я наугад выбрал ее из длинного списка, стоившего жизни человеку Вышегородского, и Студент привел в ход свою громоздкую машину, дававшую сбои в исключительных случаях. И теперь я знаю, что лежит в квартире Велигурова, находящийся сейчас под двойным контролем, эта панагия, принадлежавшая отцу Филарету, вся из золота, украшенная христопразом, бирюзой, эмалью и резьбой по камню с рельефным изображением Христа, декорированная накладными гирляндами из цветного золота и узором из вьющихся стеблей синей эмали по гравировке.

Настоящее произведение искусства, стоившее отцу Филарету жизни. И грохнули священника не какие-то безвестные уркаганы, а лично боец за светлое будущее советского народа Василий Антипыч Велигуров. Не как-нибудь грохнул, а по приговору Особого совещания, потому что еще товарищ Дзержинский говорил: у чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и липкие, пардон, чистые руки. А значит, отправился отец Филарет в мир иной не безвинной жертвой, а самым настоящим преступником. Кто знает, может, Игорь Бойко со своим «Факелом» и реабилитирует его посмертно, но от этого отцу Филарету ни тепло, ни холодно, и вряд ли Василий Васильевич Велигуров добровольно захочет расстаться с панагией из папашиного наследства. Как, впрочем, и с теми произведениями искусства, которые он насобирал лично. У меня, к сожалению, нет времени ждать, пока Студент переработает этот огромный список. Время поджимает, не дает возможности быстро узнать — сколько народа перемолотили папа с сыном, для того чтобы набить свой загашник, сколько судеб исковеркали ради бриллиантов для диктатуры пролетариата.