Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

В одиннадцатом часу вечера самая длинная в истории (на тот момент) колонна моторного транспорта – четыре сотни автомобилей, включая несколько частных и открытые автобусы на 24 места, – была готова принимать пассажиров. Однако первый вечер и последующий день принесли разочарование. Штабные офицеры, которым поручили управление этим конвоем, не смогли разыскать войска, подлежащие перевозке. Водители, многие уже пожилые, сидели на солнцепеке и ждали час за часом, приветствуя следующую на фронт кавалерию и велосипедные части возгласами «Да здравствуют драгуны!» и «Ура велосипедистам!».

Лишь вечером 7 сентября такси подобрали 104-ю пехотную бригаду у деревни Ла-Барьер. Солдаты не поверили, что поедут на фронт в такси, – большинство прежде ни разу не позволяло себе такой роскоши. Однако они действительно расселись по салонам – с оружием и снаряжением – и в кромешной темноте покатили на позиции 6-й армии. Солдаты спали, пользуясь возможностью, как и положено солдатам, просыпаясь лишь от лязга потревоженного металла и приглушенных ругательств при небольших столкновениях.

Поль Линтье оказался в числе тех подчиненных Манури, которые наблюдали за проездом подкрепления через деревню, и без того запруженную людьми и лошадьми. Транспорт, «пробивающий дорогу в толчее, оттеснил на меня толпу растерянных людей и коней, которая чуть не размазала меня по стене. За этой машиной проехала следующая, потом еще и еще, бесконечной молчаливой вереницей. Вышла луна, ее лучи заиграли на блестящих козырьках шоферских фуражек. В окнах автомобилей виднелись склоненные головы спящих солдат. Кто-то спросил: “Раненые?” – “Нет, 7-я дивизия. Из Парижа. На фронт…” – ответили ему мимоходом»{642}. В конце концов пассажиров высадили у Нантея. «Марнские такси» перевезли на 50 км 4000 французов, которые приняли участие в битве, столкнувшей между собой почти миллион человек. Водителям заплатили четверть тикавшего всю дорогу счетчика – по 130 франков, то есть примерно двухнедельное жалованье.

В 11:40 утра 7 сентября Франше д’Эспере издал общий приказ: «Враг отступает по всему фронту. 5-я армия приложит все усилия, чтобы сегодня добраться до реки Пти-Морен [у Монмирая]». Поначалу его войска не поверили собственным глазам, не встретив сопротивления. Немцы впереди исчезли, отправившись на северо-запад отражать наступление Манури. Остались только погибшие из армии Клюка. На ночь Шарль Манжен разместился в Шато-де-Жуазель, который еще накануне занимал герцог Гюнтер Шлезвиг-Гольштейнский, зять кайзера. Луи Модюи надеялся с такими же удобствами расположиться в шато Сен-Мартен-дю-Боше, где горел свет. Однако по прибытии он обнаружил, что все здание заполнено ранеными немцами в сопровождении нескольких санитаров, которые вскочили по стойке смирно. «Не повезло! – буркнул генерал, закрывая за собой дверь. – Ну, ничего. Какой-нибудь амбар здесь наверняка найдется»{643}. Ночевать генералу и штабным пришлось на сеновале.

Восточнее, по фронту 9-й армии Фоша, бои на Сент-Гонских болотах продолжались с прежней ожесточенностью. Французские 75-миллиметровки пресекли попытки Бюлова продвинуться вперед, и утром 7 сентября немецкий командующий отдал приказ об отступлении за Пти-Морен. Однако Гаузен, располагавшийся по левому флангу от Бюлова решил, что французы на его участке должны быть слабее – и не ошибся. Его армия сократилась до 82 000 человек, и сам он находился в полубреду (как выяснилось позже, у него был тиф), однако, невзирая на потери, Гаузен потребовал предпринять новую энергичную атаку в предрассветной темноте 8 сентября. Две немецкие гвардейские дивизии, подкравшись в тишине, набросились на два полка спящих французов, многих заколов штыками на месте. Уцелевшие бежали.

Немцы двинулись дальше и вскоре наткнулись на резервные части, которые также спали, сложив оружие штабелями и не выставив караулы. Эти тоже погибли или обратились в бегство – один из пехотных полков, вставший лагерем в 3 км за линией фронта, потерял 15 офицеров и 600 рядовых. Фош и командиры корпусов, проснувшись на рассвете, обнаружили, что весь правый фланг разваливается и тысячи человек бегут в панике. Его штаб принялся звонить своим южным соседям, прося подмоги, и получил ответ, что 4-я армия ничего сделать не может. Тогда Фош договорился с находящимся по левому флангу от него Франше д’Эспере вместе попытаться атаковать противоположное крыло в надежде вынудить немцев отказаться от наступления.

Однако к обеду положение оставалось отчаянным: немцы с рассвета продвинулись на 12 км, и остановить их не представлялось возможным. Лейтенант зуавов рассказывал, как его батальон вел в атаку исполинского роста офицер по фамилии д’Урбал: «В атаке у Этрепийи он вышел вперед с одной тростью, покуривая трубку. И наотрез отказывался ложиться. “Французский офицер немцам не кланяется”, – сказал он, а секундой спустя был сражен пулей в голову»{644}. Контратака провалилась. Разгром на фронте Фоша казался неминуемым. У 6-й армии дела шли не лучше. В критический момент часть пехотных частей распалась и кинулась бежать под сокрушительным ударом Клюка. Полковник по имени Робер Нивель, который позже успел недолго, но с катастрофическими последствиями побыть главнокомандующим, при виде бегущих выехал перед собственной артиллерийской батареей, отцепил 75-миллиметровки и открыл огонь по немцам в упор. Часть пехоты собралась вокруг его победоносных орудий, и, к несчастью для дальнейшей судьбы французской армии, Нивель уцелел.

8 сентября Галлиени лично приехал в штаб Манури в Сен-Суппле, мужественно перенеся все тяготы ухабистой дороги. «Я приехал вас успокоить, – заявил он величественно. – Вам преграждают путь по крайней мере три немецких корпуса. Но не волнуйтесь…» Он подразумевал, что 6-я армия делает свое дело, удерживая войска Клюка, а Франше д’Эспере и Фош наносят решающие удары при символической поддержке британцев. Манури пообещал как-нибудь продержаться, пока Клюка не вынудят сдать позиции.

Однако 8 сентября исход сражения (а возможно, и войны) еще нельзя было предугадать. Обе стороны словно застряли во вращающихся дверях: стоило продвинуться на одном участке, как их тут же заворачивали на другом. Смертельная опасность нависла над 6-й и 9-й французскими армиями. Клюк не сомневался, что к следующему дню добьется победы над Манури. Артиллерия Фоша не смолкала ни на минуту, некоторые из орудий расстреливали по тысяче снарядов в день. Солдаты же такой стойкости не проявляли – кое-кто демонстрировал явное нежелание подчиняться приказу «вперед!». В ходе марнских боев было несколько случаев, когда у французов рассыпались и обращались в бегство целые полки.

Спирс рассказывает, как однажды они с Модюи случайно встретили расстрельную команду, ведущую на казнь одного из таких дезертиров: «Модюи посмотрел на него, потом жестом остановил отряд и своим характерным стремительным шагом подошел к приговоренному. Спросил, за что его казнят. Оказалось, за дезертирство с поста». Модюи объяснил солдату важность дисциплины и необходимость назидания другим; растолковал, что одним не требуется кнут, чтобы выполнять свой долг, а другие, более слабые, должны на собственной шкуре осознать цену ошибки. Солдат кивал. “Вы тоже умираете за Францию”, – сказал Модюи напоследок». Затем генерал жестом велел отряду следовать дальше. Спирс утверждает, что этот разговор примирил приговоренного с его участью. Маловероятно. Однако несомненно, что без таких назиданий французская армия не могла заставить свои войска удерживать фронт в 1914 году.

Весь день 8 сентября Франше д’Эспере продолжал бить армию Бюлова, которая, обнажив фланги, оказалась в тяжелом положении. Немецкий командующий начал подтягивать правый фланг, увеличивая разрыв с соседом. Как ни парадоксально, связь между Бюловом и Клюком, а также их обоих с Мольтке практически прервалась. Каждый из немецких полководцев сражался с врагом один на один, без руководства сверху, не представляя, что творится на других участках. Мольтке выяснил из перехваченных радиограмм, что британцы движутся в разрыв между Клюком и Бюловом, однако общее положение дел и для него оставалось туманным. Кроме того, его тревожило, что линии связи могут повредить бельгийцы, поспешно удалившиеся из Антверпена 25–26 августа, а также беспокоила возможная высадка британцев на бельгийском побережье.

В этот момент судьба Западного фронта висела на волоске: Кастельно сообщал Жоффру, что ему, возможно, придется оставить Нанси; правый фланг 9-й армии пал; 3-я армия Морриса Саррая отчаянно билась, защищая Ревиньи, прикрывающий Верден. В штаб британской армии непрерывно поступали сообщения от Жоффра – исключительно вежливые, но все более настойчивые, – умоляющие сэра Джона Френча ускорить наступление экспедиционных войск. Однако при каждом приближении к лесному массиву британские командиры останавливались на рекогносцировку. Через Пти-Морен британские части переправились, почти не встретив сопротивления, однако вечером 8 сентября до Марны они еще не дошли. Майор Том Бриджес писал: «Наше преследование нельзя было назвать энергичным, но к тому времени мы были сильно измотаны»{645}. Все так, но как же тогда французы, которым пришлось еще труднее?