Говорю стихами - Соня Мюнцель

Говорю стихами

Соня Мюнцель

© Соня Мюнцель, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О себе

На самом деле, меня зовут Королева Эс,Я живу за морями, в личной, далекой стране.Все знают моих друзей – улыбка, талант и блеск,И примесь чего-то свежего – по зарожденной весне.

На самом деле, я все творю не думая – наугад,Смеюсь, когда не смешно. Плачу, бывает, с улыбкой.Никогда не бросаю слова на ветер – кто виноват?Иногда, вечерами, лениво балуюсь скрипкой.

На самом деле, я редко меняю вкусы,В моем плейлисте – список любимых песен.Меня изредка непослушно кидают музы,И тогда изнутри – пусто. Где-то у сердца – плесень.

На самом деле, в душе мне тридцать четыре года,Я курю фирменные сигареты и ночами топлюсь в винеНе одна. Я слушаю джаз и блюз под молнией небосвода,Я даже счастлива в нашем с тобою слове. Наедине.

Маме

мать перед сном целует сыночка в лоб,мать говорит ему ласковые слова,мать дарит сыну собственное тепло;мама всегда нежна и всегда права;

мама – что солнца луч да родимый свет,мать – это любящий взгляд да рука в руке;мать – это мягкий голос, простой совет;мать – это счастье; касание на щеке.

сын для нее – звезда, всеобъемный мир,сын для нее – как лучик в сезон дождей,сын для нее – и гора, и простор равнин;нет на земле ей любимее и нужней.

Колыбельная

Спи, моя сладость, Генри – тебе взрослеть, набираться сил;Тебе ведь жить, править моей страной, воевать за мир;Тебе улыбаться, глядя на бедный люд; строить торговые корабли…Спи моя радость, Генри, пока за окнами осень и платиновые дожди.

Спи, улыбка моя и свет, я буду петь тебе до утра;Я буду петь тебе, как солнце осветит небо, закончится листопад;Как птица расправит крылья, и взойдет на небо умершая звезда;Как мы с тобой никогда не станцуем в багряно-алом пламени догорающего костра.

Спи, мое сердце, моя душа, у тебя годы времени впереди;Я обниму тебя, зароюсь в ворох твоих волос, ты прижмешься к моей груди…Мне отмерен срок. У нас разветвились дороги и разошлись пути.Только помни, мой мальчик, заповедь. Будь честен и смел, не позволяй солгать.

Не укради, мой мальчик, чужого счастья.Не укради.

«Знаешь это глубокое, рваное чувство…»

Знаешь это глубокое, рваное чувство,Разочарованность. С ней стойкость забвения.И ты по кругу замкнуто мечешься. Больно и грустно.И бесконечно медленно ищешь немого спасения.

Знаешь ту рану, что дырой зияет жестоко в сердце,Разочарованность. Одно это слово, и ты потерян.Внутри дерет от ожогов красного, жженного перца,А ты молча взираешь на пустоту вместо алмазной двери.

Знаешь тупую, остро – нудящую боль в твоей голове,Осознание. Насколько бессилен перед могучим, безжалостным роком.Ты слепо идешь, покоряясь своей, пусть никчемной судьбе,И по щекам стекают тягуче – соленые, горькие слезы. Так, ненароком.

Уже не мальчик

он не мальчик уже, нечто среднее между подростком и взрослым,у него взор изумрудно-платиновый, он так юн, что еще непривычен решать вопросы,он загорел, у него на щеках румянец, и нос у него неправильный, курносый,он ругается, кривит губами, от солнца щурится и надсадно кашляет, куря заграничные папиросы.

он так груб бывает, так неотесан, что мог бы казаться пошлым,он хочет гордиться собой, своей некрасивой девушкой, развратным и грязным прошлым,он хочет, чтобы с ним общались на равных, глядели в рот и вставали на цыпочки – так, чтобы стало тошно,он хочет казаться умнее, лучше – он хочет казаться взрослым.

он так мил, когда притворяется, переигрывает и лжет —когда подает бедняку, уступает старушке место и руку товарищу жмет,он, к сожалению, слаб и низок, и нутро у него все вдоль и поперек изъезжено,он прожжен,он дерзок, до смерти одинок и почти никому не нужен – так помаленечку и живет.

До свидания, профессор!

Памяти Алана Рикмана

вы ушли, оставляя нам боль и тишь,насыпая в ладони горечь, страх.вы ушли от нас, и застыл париж,и застыл весь мир,палочки сжав в руках.

вы учили, профессор, нас быть храбрее,и любить до гроба, и бить врага.вы учили, профессор, нас быть мудрее;открывая двери небесных врат,

обернитесь к нам. мы, не веря, смотримкак уходит учитель и наш собрат.вы ушли – молчаливый, прямой и строгий,в этот терпкий и алый как кровь закат.

до свидания, профессор! ваш пройден путь;вас встречают синие небеса,вас ждет вечность, счастье и чудеса;до свидания, профессор! покойтесь с миром.

как же хочется вас вернуть.

Брату

Здравствуй, братишка. Как тебе небеса? У меня вместо ярких красок – черная полоса; я давно не смею правде взглянуть в глаза; зеркала занавешены – у нас одно на двоих лицо, и мне больно его смотреть. Брат мой, давно меня некому здесь согреть.

Давно не подставит никто мне свое плечо.

Фред, расскажи мне, что значит эта смерть?

Брат, мне так больно и горячо, словно по мне полоснули самим мечом; словно не выдержу горечь своих потерь. Мне так хочется точно знать, что однажды моя распахнется дверь, ты войдешь – все еще живой; что твой яркий смех снова будет мне здесь звучать. Но увы, я один – с опустелой, немой душой, ты мне дальше, чем недруг и чем чужой, и никогда не покажет твоих следов этот талый снег.

Я не выйду тебя встречать.

Братец, милый, ты мне – дороже всех.

Я кляну себя, что не смог, не спас, не закрыл собой, когда дьявольский отблеск зла на тебя летел; когда исказилось болью твое лицо, и смешинки застыли у края губ. Брат, мне казалось, что ты – игра, что через миг откроешь свои глаза и протянешь руку. Я смотрел, не веря, и душа моя заполнялась горечью и свинцом. Ты должен был выжить, чтобы со мной отмечать победу, чтобы острить, улыбаться…

Я жалею, что уцелел.

Фред, я не верю, что наших не будет встреч, что я обречен здесь тянуть бесконечно дни; что никогда не зажгутся в небе наши радужные огни; что я обязан здесь молча ждать и память послушно твою хранить.

Брат, мы столько с тобой добра раздарили миру.

А он, предатель, не смог тебя уберечь.

В метро

Она стоит в громыхающем поезде, держась за поручень,В час пик, когда метро переполнено, и давит толпа.Она стоит – и где-то в горле сворачивается от горечиСерость промозгло-мокрого и раннего-для-нее утра.

По очереди выходят люди – на десять похожих станций,Движутся сине-новые поезда – с интервалом в минуту.Одинокие, как она, стоят, захлопнувшись в прочный панцирь,Каждый день все одно – едут по спланированному маршруту.

Но когда он заходит в вагон – она слышит у шеи ветер,Она чувствует это телом, поправляя съехавший набок шарф.А на шарфе – вышит узором черный как смоль, сероглазый лебедь,Она поворачивается и видит в усмешке вопрос: выпьем на брудершафт?

Как он смеет? В ее голове проносятся тысячи тысяч мыслей,Он улыбается от уха до уха – игриво и даже немного пошло.И она не видит людей, поручни, все метро – сотни ей чуждых жизней…Они выходят за руки из вагона, и она почему-то верит —

Ее одиночество – в прошлом.

Лед и Пламя

Она – огонь, извергнутый драконом,Он – лед, сковавший воду на реке.Но связаны их судьбы Аполлоном,Всю жизнь они пройдут рука к руке.

Она – как пламя яркое в камине,Он – изморозь узоров на окне.Переплелись их доли в паутине,Всю жизнь они пройдут рука к руке.

Она – горячность, скрытая в покое,Он – холод, затаившийся в песке.Их затянуло в чувственное море,Всю жизнь они пройдут рука к руке.

Конечно, отрекаются, любя

Конечно..отрекаются..любя,Когда уходят вдруг и без возврата…И молча в одиночестве скорбят,Любуясь ярким заревом заката.

Конечно..отрекаются..любя,Когда наносят вглубь души удары…Невинность чувств безжалостно губя,Вливают внутрь горечи отраву.

Конечно..отрекаются..любя,Когда с другими тонут в поцелуе…Дай Бог, мой друг, тебя сия судьба,Пройдя иной дорогою, минует.

«В момент, определяющий вечность…»