Сборник проза и блоги - Макс Акиньшин

Макс Акиньшин. Сборник проза и блоги (alterlit.ru)

Зовут Рустэм, сам из Бишкека. Лауреат Золотого пера

Цветные сны другого мира

дата публикации:14.11.2015

Посылки. Такие унылые ящики бережно обитые штапиком. С криво выписанными чернильными буквами. Иванову Иван Ивановичу город Иваново, глубокомысленно сообщает адрес. Вселенски везет человеку. Только он этого не понимает. И брюзжит о детях, прокисшем борще и жене украшенной кружками огурца и сметаной. Так вот, Иван Иванович из Иваново — забудь об этих мелочах, заклинаю тебя! Тебе посылка, и это эмбрион твоего непонятого счастья. Как подарок на Новый Год и двадцать третье февраля. Невероятное ослепительное везение сосредоточено в тщательных дрожащих кривых твоего адреса и имени. Железобетонное подтверждение существования. Возрадуйся, неизвестный товарищ в отвисших трениках, трудящийся над тарелкой прокисшего борща! Ты существуешь! Что в посылке, неважно и вторично. У каждого оно свое. Банки с вареньем, старые носки, макароны, забытая в Ялте у тетушки книга Бидструпа, пыль и любопытный таракан возжелавший поселится у тебя за обоями. Всякая всячина. У меня, предположим, было два килограмма подгнившей чиримойи. И надпись: 3-я областная психоневрологическая больница.

— А это чо там? — спросил санитар Прохор угощенный чиримоиной. На крышке сиял невероятный обратный адрес: cl. S-Dali 37, St Cristina, Barcelona, Espana. Чуть ниже по — русски: Лучникова Вера Павловна.

— От Веры Павловны? — логично допустил он и, повертев в руках подарок размером с кулак, положил его в рот.

— Ага, — согласился я, наблюдая, как Прохор со скрежетом и скрипом крушит зубами базальтовые косточки. Со своей окладистой бородой он смахивал на Менделеева. Огромную такую помесь медведя с ученым. — В Испании она, прикинь?

— Угум, пфамся- захлебнулся тот, изо рта сочилась белая каша с вкраплениями молотых темных осколков. Он произвел звук вантуза и перешел на понятную речь — Вкусно, дай еще а?

— Держи, — я вновь одарил его зеленой шишкой с потеками коричневого. — Только косточки выплевывай, они ядовитые.

— Как называется эта винтивля? — еще раз уточнил он.

— Чиримойя, Прохор, чиримойя.

— Чиримойя, хех. — удовлетворенно прогудел санитар и вразвалочку направился к зданию больницы. У распахнутой по случаю жары двери он остановился и крикнул мне — В Испании, да?

Я кивнул и взял ящик подмышку.

«Анатоль», — написано во вложенной в него записке — «Я уехала несколько неожиданно для себя. Мы так и не закончили нашу беседу о Бальмонте. Увы, обстоятельства, обстоятельства. Они выше нас и наших устремлений. Тем не менее, высылаю вам обещанные фрукты. Не знаю, насколько быстро дойдет посылка, не обессудьте если что — то получится не так. Пишите на мой адрес, я вам обязательно отвечу.

С теплом,

Вера Павловна

П.С. Передавайте Дарье Агаповне приветы!»

Вера Павловна, Баронесса в скучном сером. Счастья вам, в этом неведомом cl. S-Dali 37, St Cristina, Barcelona, Espana. Есть ли там «Родопи»? Или вы вынужденно перейдете на сигары? Я брел к своей сторожке, вдыхая странноватый еловый запах фруктов.

— Говорят, Вера Павловна объявилась? — Марк Моисеевич как всегда неожиданен. Его круглое лицо лучилось особой любезностью психиатров. Этакой актерской масочкой. Доктора любезны по определению своему и с участием рассматривают поры на вашем носу. Они глубокомысленны, эти поры. И несут кучу диагнозов. Из одной торчат уши лихорадки Эбола, другая помахивает бругиозом — Посылочку, говорят, прислала?

Уточнение было лишним, ящик и адрес были неколебимыми доказательствами.

— Да вот, — я мялся, памятуя его беды с кожаными сиротами. — Фрукты прислала.

— Фрукты? Геге, — хохотнул он — Витамины? Ну, кланяйтесь ей от меня. — И потопал прочь. По спине Марка Моисеевича, скромного гения в белом халате, метались эмоции.

Квартира Веры Павловны была подарена семь раз, как оказалось. И вся эта круговерть вокруг квадратных метров (интересно, бывают метры круглыми, трапециевидными или овальными?), которая затеялась после ее отъезда, окончилась грандиозным побоищем в сиреневых кустах. Мощным цунами, состоявшим из обездоленных посетителей в кожаных куртках. Фиеста, по которой он лишь слегка царапнул своими холеными маленькими ручками, принесла учтивому доктору чистую прибыль в виде двух синяков и спорадических болей в брюшине. Кому досталась, в конце концов, квартира, было покрыто мраком протоколов задержаний и прочей канцелярщины.

— Недееспособна! Недееспособна! — торжественно аргументировал допрашиваемый Марк Моисеевич.

— Да, понятно уже, — поморщился следователь и хлопнул папочкой. Дело было закрыто, а одаренные щедрой гражданкой Лучниковой многочисленные внуки и сироты сами собой утерялись в ворохе сиюминутных радостей жизни.

— Лелик! Дай фруктик! — попросила меня серая будочка, присевшая на один бок. Мне, как сторожу, полагались определенные привилегии, одной из которых был уличный пуленепробиваемый нужник модели революции 1905 года. Устроенный за сторожкой в окружении кустов сирени он обретался своей жизнью, излучая заточенное между ветками и стеной дома зловоние.

— Лелиик! — потребовала уборная голосом бабки Агаповны. Родившись в одной из близлежащих деревень и просуществовав пятьдесят лет с мамой, Агаповна основательно выехала из настоящего после похорон родительницы.

«Надо прожить до двухсот лет, а там посмотрим», — твердо решила бабка доев остатки поминальной кутьи и обрела Великую идею. Глубоко и всесторонне обмозговав намеченное, она изобрела простой и гениальный способ. Решила жить не более трех дней в году. Первого января, восьмого марта и третьего июля — на свой день рождения. Прочие даты в ее календаре за 87 год с улыбающейся Софией Ротару, оставались не зачеркнутыми.

Вспыхнувший было интересом к долгожительству Петя- «Чемодан» обстоятельно расспросив бабку о ее чудесной методе следовать ей все же не решился. Потому как в любой момент в сини небес могли распуститься оранжевые купола и его папа- космонавт, с кряхтением выбравшись из спускаемого аппарата, не увидел бы сына. Как угадаешь, в какой день это могло произойти? Да в любой! Это была Загадка, терзающая Петю последние тридцать лет. К Агаповне он стал относиться с уважением и иногда беседовал с ней на