Метро 2033. Переход - Наиль Выборнов

Наиль Эдуардович Выборнов

Переход

© Д.А. Глуховский, 2017

© Н.Э. Выборнов, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Глава 1

Не белый барс

В обычное время подземный переход освещался двумя десятками светодиодных ламп, что было достаточно для нынешних времен. На несколько часов в день включали большие ртутные, громко гудящие под низким потолком, но это для растений и детей: нужно же им получить необходимую дозу ультрафиолета. Экономили на всем – диоды и светят ярко, и почти не греются, а значит, имеют максимальный КПД.

Костры жечь запрещалось строго-настрого. Еще бы, тут пространства-то нет: метров пятнадцать в длину и шесть в ширину, узкая бетонная кишка, стенки которой покрыты мелкой керамической плиткой. Ну и, естественно, гермозатворы – современные спутники любой жизни. По той простой причине, что жить на поверхности теперь невозможно.

А вообще, убежища из подземных переходов так себе: расположены неглубоко, людей вмещают мало, даже с учетом многочисленных подсобок. Тем более что по проекту рассчитаны были на эксплуатацию в течение трех-пяти дней. Именно после этого людей должны были начать вывозить из города. Эвакуировать, если по-военному.

– Если бы только в России хоть что-нибудь использовали согласно плану эксплуатации, – прошептал Илья, покачав головой. – Общество вторичного потребления.

Люди, сумевшие изобрести уйму способов применения обычной упаковки из-под йогурта: от коробочки под скрепки до горшочка под рассаду. Россияне. Или все же советские люди?

Поставив кастрюльку на огонь, мужчина откинулся в своем инвалидном кресле и снова задумался.

– Куда там Западу! У тех, наоборот, все одноразовое было – одежда, обувь, любовь. Даже мир для них оказался одноразовым. Сожгли, выбросили и забыли.

Илья не мог поверить в то, что первый удар нанесла его страна, хотя и не знал точно, кто первым нажал на кнопку. Как и любой другой человек, которому посчастливилось выжить. Правда, «посчастливилось» означало оказаться обреченным на прозябание в подземном переходе среди таких же «счастливчиков».

Грустно усмехнувшись, мужчина потянулся к пачке макарон, добытых его старым товарищем с одного из пищевых складов. Сильные руки легко порвали упаковку. Спагетти с хрустом разламывались, летели в кастрюлю.

– Илья? – раздался детский голос.

– Да, да. – Повернув голову на голос, мужчина покивал своему воспитаннику. – Минут через пятнадцать зови остальных, ужинать будем.

Ужин сегодня почему-то пришелся на ночь. Не дело это, совсем не дело. Старый инвалид философствует, бедные дети голодают, а ведь им спать пора давно. Им и так нелегко учиться всему, чему он пытается их научить.

Макароны постепенно разваривались. Странно, что они вообще сохранились, несмотря на крыс, жуков и прочих тварей. Сколько там лет прошло с даты их изготовления?

Для интереса отыскав на разорванной обертке дату производства, мужчина в очередной раз горько усмехнулся – действительно, общество вторичного потребления. Почти двадцать лет, это не шутка.

Правда, эти же самые двадцать лет никто ничего не производил. По крайней мере, в промышленных масштабах точно. Поэтому пользовались тем, что осталось с прошлых времен.

А кем бы он стал, если бы получил увечье в довоенное время?

Скорее всего, очередным обломком, прозябающим на социальной пенсии. Еще вроде как можно было такую работу найти, чтобы из дома не выходить. Но тут Илья точно не знал – знакомых таких у старого инвалида не было.

Хотя какой же он старый? Ему же еще и сорока пяти нет! Молодой совсем мужчина, особенно для прежних времен. Как говорится, в самом рассвете сил.

Только вот что бы ты делал, если ты – молодой мужик, у которого все еще впереди, взял и потерял ноги? Когда все перспективы резко обламываются и остается только пустота.

Сам Илья считал, что не сломался только потому, что после Войны перспектив у него не было никаких. И еще, возможно, его ценили из-за опыта. Все-таки высшее техническое образование, два года мародерства на поверхности и…

Увечье, ампутация конечностей, затворничество, полное погружение в работу с техникой. Нашел к чему приложить свои силы.

Хотя, черт подери, разве этот газ, на котором теперь готовят еду и который сжигают ради получения электричества, – не его заслуга? Не он разве собрал биореактор, работающий по принципу анаэробного сбраживания пищевых отходов?

А потом предложили воспитывать детей. Опыт работы с подрастающим поколением у него был. И хотя старшеклассники, у которых он вел научное общество, сильно отличались от этих парнишек, старшему из которых только-только исполнилось двенадцать, наверное, он подходил для этого лучше всех.

Хоть премию Макаренко давай.

Да. Вот и макароны сварились.

Убрав с плиты кастрюлю, инвалид положил на конфорку две открытые банки тушенки. По торговой палатке, которую выделили ему в качестве жилья, пополз вкусный запах жареного мяса: тушенка пригорала, но ничего страшного.

Ее нужно хорошенько выварить: всякая фигня дохнет от жара. И хорошо, что дохнет. Заболеть сейчас, когда не осталось ни поликлиник, ни врачей… Да лучше уж сразу пулю в лоб.

– Коля, пойди слей воду с макарон, – показал Илья на горячую кастрюлю одному из своих воспитанников и, задумавшись, спросил чуть строже: – Руки мыли?

– Мыли, – в один голос ответили ребята.

Коля подошел к столу, снял с крючка, прибитого к стене, тряпку и, захватив с ее помощью кастрюлю, вышел из комнаты.

– За стол тогда давайте, – произнес инвалид, проводив своего ученика взглядом.

Пахла поджаренная тушенка так, что впору было захлебнуться слюной. Правда, лука бы еще и перца черного…

А ведь раньше есть тушенку не принято было – считалась едой туристов и тех, кто себе свежатину позволить не может. По крайней мере, сам Илья ее не ел.

Николай вернулся и принялся накладывать макароны. Склеились немного, но это ничего, кушать можно. Главное, что в них крахмал есть. Углеводы.

Инвалид подкатил в своем кресле к столу и выдал каждому по щедрой порции тушенки. Деликатес, ребят побаловать.

Да и повод есть. Первое сентября. Хотя, как и большая часть праздников, первое сентября утратило свое значение – учеба теперь шла круглый год, а от результатов ее зависело не поступление в вуз, а выживание.

Коля сел по правую руку от учителя. Двенадцать лет пацану, самый старший из всех. Хотя, один хрен, его жизненный опыт… После Войны родились же. Значит, кроме перехода ничего и не видели.

Алюминиевые ложки заскоблили по тарелкам. Сам Илья положил себе в рот большой кусок тушеного мяса, разжевал. Вкусно. Лучше, чем грибы, они приелись уже.

Правда, не так вкусно, как свежатина. Не крольчатина, которую выращивали в их подземном переходе, и уж тем более не свинина откуда-нибудь с «Театральной» или других мест. Но стоило свежее мясо соответственно, инвалид не мог позволить себе такого.

Коля, с аппетитом жуя, посмотрел на остальных. Сидящий напротив Леха едва заметно кивнул, Марк, мальчонка восьми лет, нетерпеливо задрыгал ногами.

– Илья. – Николай привлек к себе внимание учителя, отложил ложку и как ни в чем не бывало проговорил: – Расскажите о том, что до войны было.

Он был поразительно взрослым для своих лет: обращался вежливо, но не стеснялся, если чего-то хотел. Хотя, наверное, взрослым он выглядел на фоне двенадцатилетних детей того, довоенного мира. Акселерация.

Раньше все говорили про акселерацию иного типа, будто бы по сравнению с прошлым увеличилась масса тела и рост детей относительно их возраста. Из-за хорошего питания и прочих факторов. Оно, конечно, вполне возможно, только вот во время Древней Руси, например, неженатая девушка в шестнадцать лет – старая дева. Да и в Европе средневековой…

Сколько матери шекспировской Джульетты было? Тридцати не было точно. А она себя считала старухой, у которой все позади. Попробовал бы ты до Войны назвать кого-нибудь в этом возрасте старухой… Скорее всего, назвали бы хамом, а то и в лоб дали бы.

А разве позволили бы кому-нибудь в двенадцать лет жениться? Это же нонсенс. Отправили бы на телепередачу, где ведущий с шокированным видом рассказывал бы об этом.

Видимо, вернулось то время. Средние века. И Николай женится скоро, сам детей заведет. Отдадут их Илье на воспитание? Ведь все, кто родились до Войны, для нового поколения – старики. И разница поколений видна как никогда, хотя дело даже не в мутациях.

Второе Средневековье.

– Что конкретно рассказать? – внезапно охрипшим голосом спросил инвалид.

– Да обо всем. – Ребенок кивнул, показывая, что понял вопрос. – И о себе, и о мире вообще.

– Мир… – начал было Илья, но остановился. Откашлялся, потер лицо рукой, терпко пахнущей машинным маслом, и продолжил: – Мир, мальчик мой, был переполнен пресыщенными идиотами. Людьми, абсолютно не ценившими радости жизни, самые главные – вроде семьи, друзей… Да и простых радостей, вроде синего неба над головой, тоже не ценили.