Аттические ночи. Книги XI - XX - Авл Геллий

Авл Геллий. Аттические ночи

Aulus Gellius. Noctes Atticae

Книга XI

О происхождении названия италийской земли; о том штрафе, который называют максимальным и смысле этого термина; а также о законе Атерния и о том, в каких терминах в древности обыкновенно назначался минимальный штраф

(1) Тимей [1] в своей «Истории», которую он составил по-гречески о делах римского народа, [2] и Марк Варрон [3] в «Делах человеческих» писали, что италийская земля получила свое наименование от одного греческого слова, поскольку быки, каковых в Италии было множество и для прокорма которых существовали многочисленные пастбища, по-древнегречески назывались ι̉ταλοί. [4]

(2) Мы же можем предположить, что по той же самой причине, а именно поскольку Италия была тогда весьма богата крупным рогатым скотом, штраф, который назывался multa suprema (максимальный), был установлен в размере двух овец или тридцати быков единовременно [5] вследствие обилия быков и нехватки овец. При этом, когда магистраты налагали такого рода штраф, требовавший уплаты крупным и мелким скотом, иногда для уплаты пригонялись быки и овцы малой ценности, иногда — большой. Это делало штраф не всегда одинаковым. Вот почему затем по закону Атерния [6] была установлена стоимость одной овцы в 10 ассов, а одного быка — в 100 ассов.

(3) Что касается минимального штрафа (multa minima), то он равен одной овце. Максимальный штраф заключается в том количестве [животных], которое мы назвали. Налагать больший единовременный штраф закон не позволяет, поэтому данный штраф называется максимальным и является наибольшим.

(4) Потому и теперь, когда магистраты римского народа назначают по обычаю предков минимальный или максимальный штраф, обыкновенно соблюдается правило использовать слово «бараны», а не «овцы». [7] Итак, Марк Варрон воспроизводит слова, которыми определяется минимальный штраф, следующим образом: «Ввиду того что Марк Теренций был вызван в суд, но не ответил и не попросил прощения, я назначаю ему штраф в одного барана». [8] Штраф, о назначении которого было объявлено иным образом, считался незаконным.

(5) Что же касается самого слова multa (штраф), то Марк Варрон в двадцать первой книге «Дел человеческих» говорит, что оно не латинское, а сабинское. [9] Он также отмечает, что это слово сохранилось до его времени в языке самнитов, которые произошли от сабинов. Но большинство современных грамматиков утверждает, что оно, как и некоторые другие, употребляется κατὰ α̉ντίφρασιν (по антифразе). [10] (6) Ввиду того что обычай и привычка языка таковы, что мы и теперь говорим multam dixit («он назначил штраф») и multa dicta est («штраф был назначен»), как это делало большинство древних, я подумал, будет кстати отметить, что Марк Катон [11] говорил иначе. Ибо в четвертой книге «Начал» у него есть такие слова: «Наш император устанавливает штраф (multam facit) тому, кто вышел сражаться вне строя». (7) Впрочем, может показаться, что он изменил слово вследствие намеренной утонченности, [12] поскольку штраф был установлен в военном лагере и в войске, а не провозглашался в комициях, перед народом.

О том, что слово «утонченность» (elegantia) употреблялось древними авторами применительно не к особо тонкой натуре, но к чрезмерно изысканному одеянию и образу жизни, что воспринималось с осуждением

(1) [В древности] человека не называли «утонченным» (elegans), желая похвалить, но почти до времени Марка Катона это слово служило для обозначения недостатка, а не того, что заслуживает одобрения. [13] (2) Ведь как и в некоторых других сочинениях такое [словоупотребление] можно наблюдать в книге Марка Катона, озаглавленной «Поэма о нравах». [14] Вот фраза из этой книги: «Они полагали, что алчность содержит в себе все пороки; тот, кто считался расточительным (sumtuosus), страстным (cupidus), утонченным (elegans), порочным (vitiosus), никчемным (irritus), удостаивался похвалы». [15] (3) Из этих слов видно, что «утонченный» (elegans) говорили в древности не в применении к утонченной натуре, но о том, кто был излишне привержен обеденному ложу и приятностям жизни.

(4) Затем [слово] «утонченный» (elegans) перестало употребляться с осуждением, но с похвалой произносилось оно лишь тогда, когда утонченность того, о ком говорят, была весьма умеренной. Так, Марк Туллий похвалил Луция Красса и Квинта Сцеволу [16] не за чистую утонченность, но за такую, к которой примешивается бережливость. «Красс, — сказал он, — был самым бережливым из утонченных; Сцевола — самым утонченным из бережливых». [17]

(5) Мы припомнили, кроме того, из той же книги Катона и следующие слова, взятые из разных ее мест отрывочно. «Он говорит, что был обычай одеваться на форум с достоинством, а дома — носить то, что удобно. Лошадей покупали по более высокой цене, чем поваров. Поэтическое искусство было не в почете. Того, кто усердно занимался им или предавался пирам, называли гулякой (crassator)». [18] (6) Вот еще одно высказывание из той же книги, исполненное прекрасной истины: «Ведь жизнь человеческая почти как железо: если ты заставляешь его работать, оно изнашивается, если не заставляешь — его уничтожает ржавчина. Точно так же мы видим, как люди изнашиваются от труда; если же ни в чем не упражняться, то лень и вялость приносят больше вреда, чем труд». [19]

Сколь различны значения предлога «рrо»; и здесь же о примерах его разнообразного [употребления]

(1) Когда случается отдых от судейства [20] и прочих дел, и ради укрепления тела я прогуливаюсь пешком или в повозке, то иногда подвергаю рассмотрению сам для себя некоторые малозначительные подробности, которые как мелочи презирает человек недостаточно образованный. Однако же для углубленного изучения текстов древних писателей и знания латинского языка такие мелочи являются особенно необходимыми. Так, гуляя однажды вечером в одиночестве в Пренестинской расселине, [21] я размышлял о том, сколь велико и значительно в латинском языке разнообразие предлогов. Таков и предлог pro. [22] (2) Ведь я обратил внимание на то, что, с одной стороны, говорят: «Понтифики приняли решение от имени коллегии (pro collegio)», а с другой: «Некто, вызванный свидетельствовать в суд, выступил в качестве свидетеля (pro testimonio)». Иначе пишет Катон в четвертой книге «Начал»: «Сражение началось и было выиграно перед лагерем (pro castris)», [23] — и у него же в пятой [книге]: «Все города и острова располагались до иллирийской территории (pro agro Illyrico)». [24] Еще говорят: «перед храмом Кастора» (pro aede Castoris), — а также: «перед Рострами» (pro rostris) и «перед трибуналом» (pro tribunali), и еще: «перед собранием» (pro contione), и еще: «Народный трибун подал протест в силу своих полномочий (pro potestate)». (3) Все же, я думаю, заблуждается тот, кто рассматривает все эти выражения как полностью синонимичные и равнозначные по смыслу или же как совершенно противоположные. Я полагаю, что это разнообразие имеет один и тот же источник и происхождение, но не один и тот же результат. (4) Это, конечно, легко поймет тот, кто проявляет усердие в своих занятиях и постоянно обращается к древним текстам.

Каким образом Квинт Энний попытался перевести стихи Еврипида

(1) У Еврипида [25] в «Гекубе» есть блистательные по мысли и краткости выражения стихи. (2) Гекуба говорит Улиссу:

Пусть дурно скажешь, но твое достоинствоОдержит верх; ведь слово из безвестных (ε̉κ α̉δοξούντων)уст —Не то, что из почтенных (δοκούντων), и в цене другой. [26]

(3) Энний, [27] который перевел эту трагедию Еврипида [на латинский], не без успеха предложил свой вариант приведенных выше стихов. Вот те же стихи Энния:

Ты ведь даже молвив кривду, убедишь собрание:Ведь богатый (opulenti) и незнатный (ignobiles)только кажутся равны —Говорят они одно, а слышат их по-разному. [28]

(4) Я уже сказал, что [стихи] Энния хороши, но все же «незнатные» (ignobiles) и «богатые» (opulenti) вместо «безвестные» (α̉δοξούντων) и «известные» (δουκούντων), пожалуй, не соответствуют смыслу [исходного] выражения, ибо вовсе не обязательно все незнатные являются безвестными (α̉δοξου̃σι), <а все богатые обладают хорошей репутацией (ευ̉δοξου̃σι)>. [29]

Краткие заметки о философах-пирроновцах и академиках, а также о разнице между ними

(1) Те, кого мы называем пирроновцами, [30] по-гречески называются «скептиками» (σκεπτικοί), (2) что примерно означает «исследователи» и «наблюдатели». (3) Ибо они не приходят ни к какому [окончательному] решению и ничего не утверждают, но всегда в поиске и исследовании, что есть во всех явлениях такого, относительно чего можно принимать решения и утверждать. (4) Они полагают, что не могут ничего видеть и слышать непосредственно, но подвергаются [такому] воздействию, словно видят и слышат. При этом они не спешат в суждении относительно того, какого рода то самое, что оказало на них такое воздействие, и утверждают, будто истинность и подлинность всех вещей кажется настолько неразличимой по причине смешения признаков верного и ложного начала, что всякий разумный человек, нерасточительный в своем суждении, должен усвоить следующие слова, которыми, как они говорят, воспользовался Пиррон, основатель этой философии: «[Всякая вещь] есть „это“ не в большей степени, чем „то“, или не то и не другое» (ου̉ μα̃λλον ου̉τως 'έχει τόδε 'ή ε̉κείνως 'ή ου̉δετέρως). Поэтому они отрицают возможность воспринять и постичь подлинные отличительные черты и особенности каждого предмета и стараются доказать и продемонстрировать это множеством способов. (5) На эту тему Фаворин сочинил десять книг, которые он называет «Пирроновы положения». [31] Книги отличаются весьма остроумным и тонким стилем подачи материала. (6) Впрочем, вопрос этот стар: на эту тему писали очень многие греческие авторы [стремясь выяснить], что и насколько отличает философов-пирроновцев от академиков. [32] Дело в том, что и те и другие называются скептиками (σκεπτικοί), эфектиками (ε̉φεκτικοί) и апоретиками (α̉πορητικοί), [33] ибо и те и другие ничего не утверждают и полагают, что ничего нельзя постичь. Однако, по их мнению, из всех явлений формируются образы, которые они называют φαντασίας (видения, явления). Образы эти являются не отражением самой природы вещей, но реакцией души и тела тех, до кого эти образы доходят. (7) Таким образом, абсолютно все объекты, которые воздействуют на чувства человека, они называют τω̃ν πρός τι (из числа имеющих к чему-либо отношение). Это выражение означает, что нет ничего, состоящего [только] из самого себя, и ничто не имеет собственной силы и природы, но абсолютно все с чем-то связано и кажется таким, каков его образ, пока воспринимается, и [таким], каким [этот образ] создается в наших чувствах, куда он поступает, а не тем, чем является само по себе то, откуда [образ] изошел. (8) Несмотря на то что это весьма сходным образом излагают как пирроновцы, так и академики, считается, что они все же расходятся между собой в некоторых вопросах, в особенности же в следующем: академики по меньшей мере понимают, что ничто не может быть воспринято, и полагают, что ни о чем нельзя вынести суждение. Пирроновцы же говорят, что даже это [высказывание] не может считаться истинным, ибо ничто не может быть таковым.