Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Владилен Александрович Орлов

Судьба артиллерийского разведчика

Дивизия прорыва

От Белоруссии до Эльбы

От автора

Я, Владилен Александрович Орлов (по метрике Орлов-Щепоткин), родился 24 сентября 1925 года в Москве, в советской семье среднего достатка, где родители были убежденными противниками капитализма и столь же убежденными сторонниками построения нового, справедливого общества без эксплуататоров и эксплуатируемых и «церковной мути».

Отец, А. Л. Щепоткин, был родом из Твери, старшим сыном в рабочей семье. Рано, уже в 16 лет, перед Первой мировой войной отправился на заработки в Петербург. Там он стал одним из многих питерских рабочих, поддержавших большевиков. Участник революции и Гражданской войны (артиллерист Красной Армии), член ВКП(б) с 1918 года, он в начале 20-х годов после демобилизации приехал в Москву, где вскоре окончил курсы по радиоделу и до ареста и гибели в ужасных репрессиях 1937–1938 годов работал по радиофикации страны в системе Наркомата связи (НКС).

Мать, А. И. Орлова, была служащей. Счастливо, скорей случайно, избежала упомянутых репрессий 1937–1938 годов.

Жили мы на Арбате в коммунальной квартире. Мое детство было обычное для московской детворы того времени. Детсад, потом, до самой войны, учеба сначала в старой школе, затем в одной из новых школ-десятилеток, которые тогда росли, как грибы. Пришлось, как и многим, пережить тяготы, связанные с индустриализацией, коллективизацией страны и, конечно, с упомянутыми репрессиями. Однако общий настрой был положительным. Будущее представлялось мне, моим друзьям, товарищам, да и моему взрослому окружению радужным, полным больших возможностей. Я увлекался математикой и физикой. Мечтал пойти после школы в МГУ. Только угроза надвигающейся войны и череда «перегибов» в строительстве социализма, в т. ч. репрессии, коснувшиеся и нашей семьи, омрачали перспективу.

В июне 1941 года я только окончил 8 классов, как через пару дней, 22-го числа, началась эта тяжелая война, унесшая столько человеческих жизней и поломавшая жизнь большинства семей. Мне повезло, остался жив. Войну для меня, как и для многих воевавших москвичей, можно условно разбить на 3 периода, характерных для того времени: московская жизнь (1941), эвакуация (1941–1943) и фронт, точнее армейская служба в годы войны (1943–1945). Поделюсь своими воспоминаниями и, главное, той атмосферой, в которой мы тогда жили и воевали, конечно, в моем представлении.

До призыва в Красную Армию

Итак, утро воскресенья 22 июня 1941 года в Москве. Было ясно, солнечно, обещался жаркий день. Наша семья встала, как всегда в выходной, позднее обычного, где-то около 9–10 часов. Мама пошла на кухню готовить завтрак и обед. Я включил радио-«тарелку» на стене и, слушая передачу, сделал физзарядку. Потом подошел к окну, выходящему на юго-запад нашего 7-го этажа дома 51 на Арбате. Как всегда, окинул бесконечную панораму крыш. Хорошо на улице! Привычный и такой родной, неназойливый, чем-то даже успокаивающий шум проснувшегося города. Я оторвался от окна и прислушался к «тарелке». Заканчивалась очередная передача, потом начались «последние известия». Традиционные сообщения об успехах в колхозах, на заводах и фабриках. Затем сообщения с фронтов войны, разразившейся в Европе в сентябре 1939 года! Правда, сообщения однобокие, только по германским данным (!), типа: «Берлин. По сообщению газеты „Фелькишер Беобахтер“, немецкая авиация нанесла бомбовые удары по городам (следует перечень) Великобритании и где-то в Африке или на Ближнем Востоке. Потери составили 2–3 самолета (или вообще без потерь), сбито столько-то самолетов противника… В Африке успешное наступление… Японские войска опять продвинулись в глубь Китая, правда незначительно, но они подбираются в район Сингапура и, кажется, нацеливаются на Бирму и Индию — основные колонии Англии». Еще какие-то незначительные события. Больше ничего существенного. После пакта 1939 года с Германией (пакт Молотова — Риббентропа) о нейтралитете и последующего договора «о дружбе» в печати и по радио приводились данные только из германских и итальянских источников. Сообщений из Англии, Америки ни-ни или совсем урезанные новости. Прошедший год, и особенно последние месяцы после захвата Германией почти всей Европы, многих, и меня в частности, все сильнее мучила мысль: кто следующая жертва? Англия или наша страна?

С этими мыслями я сел завтракать. Обычное меню: каша, кажется манная, чай с сахаром, батон, на который намазывалось повидло. Но в честь выходного еще понемногу очень вкусного творога, который мама изредка приносила с продовольственной базы (продбазы в просторечии), где она работала счетоводом или помощником бухгалтера.

За завтраком решили пойти в кино в «свой» кинотеатр «АРС», что в нашем доме, вход рядом с подъездом. Вдруг прервалась очередная передача и голос, кажется Левитана, сообщил: «Внимание, внимание, в 12 часов будет важное сообщение!» На мгновение мы замерли.

— Что это? Неужели…? — неуверенно произнесла мама, не говоря слова «война».

— Скорее всего, наверное, это так, — ответил я, также не говоря «война», а в душе уже появилась уверенность, что это так, что все прошлое рухнуло, и, как слабая соломинка, маячило сомнение: «Может, обойдется».

Передача было возобновилась, но вскоре опять прервалась, и в 12 часов голос диктора сообщил: «Внимание! Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза… сейчас выступит Председатель Совнаркома В. М. Молотов…» И вот мы услышали его знакомый, слегка заикающийся голос:

«Сегодня в 6 часов утра германские войска… нарушив договор… коварно… без объявления войны напали на нашу страну… бомбили Киев, Одессу, другие города… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Однако ощущение от речи у меня было двоякое. Правильные, четкие слова, но некоторая растерянность в голосе. Или показалось?

После выступления Молотова нормальная трансляция прекратилась и по радио пошли марши, один за другим, которые чередовались с потоком указов и распоряжений о мобилизации в армию, о введении военного положения и еще, и еще, и еще… Пока никаких сообщений о положении на границе. С этого часа мы больше не выключали радио-«тарелку», если кто-то был дома, жадно, с тревогой ждали сообщений.

Так кончилась, оборвалась мирная жизнь, жизнь «до» войны и началась новая, неизвестная, как вскоре оказалось, тяжелая, временами страшная, жизнь «после» начала войны.

Было ли начало войны неожиданным и внезапным? Неожиданным — нет, а внезапным — как посмотреть. Все сознательное детство я, как и большинство моего окружения, жил в ожидании войны. Об этом говорила наша пропаганда, утверждавшая неизбежность новой мировой войны в окружающем нас капиталистическом мире. Реально складывающаяся обстановка в мире полностью подтверждала эти тезисы. По существу, в конце 30-х годов война уже начиналась. На Востоке Япония захватила Корею и попробовала «крепость» нашей страны на Дальнем Востоке (события на озере Хасан, где наша Красная Армия с трудом одолела японцев). Затем была попытка захватить дружественную нам Монголию. Здесь, в отличие от хасанских событий, японцы были полностью разгромлены Красной Армией. На Западе, в Италии и Германии, к власти пришли фашисты, начавшие захваты чужих территорий. Они помогли Франко разгромить республиканцев в Испании и установить там фашистский режим. Итальянские фашисты напали на Абиссинию (Эфиопию) и Албанию. Немецкие фашисты присоединили Австрию, затем аннексировали Судетскую область Чехословакии при попустительстве главных тогда держав, Англии и Франции. Затем гитлеровцы оккупировали всю Чехословакию, «уделив» за поддержку часть земли фашиствующим режимам Польши и Венгрии. Война представлялась неизбежной.