Шурка - Елена Александровна Малова

Елена Малова

Шурка

Как Шурка бегал в кино

В избе пахло ржаным караваем и варёной картошкой. Седовато-прозрачный дымок поднимался над закопчённым чугунком и медленно растворялся над головами едоков.

– Эхе-хе-ех. Шурка, слазь с печи. Вот настырный, – дед Яков тряхнул седой бородой. – Картоху без тобя сыдим.

Маруся с Татьянкой уткнулись курносовыми носиками в жестяные кружки, мать счищала кожуру с картофелины, тревожно поглядывая на настенные ходики.

– Энто кино… уже крутили… кажись, – подмигнул дед Яков.

Шурка свернулся калачиком, накрыл голову подушкой и беззвучно заплакал. В животе урчало. Кто-то заботливо погладил его пшеничные волосы, на подушку положил пятачок и ржаную краюху! Ах, какой чудной запах! Мальчик схватил хлеб, спрятал монетку за щеку и выскочил за дверь. Домочадцы испуганно ахнули, лишь матушка по-доброму улыбнулась ореховыми глазами. «Только бы успеть, только бы успеть» – Шурка перепрыгивал через сонных кур и шипящих гусей. Его кто-то окрикнул. Не оглянулся. Влетел в тесный кинозал. Протянул монетку завклубом Тихону, медленно выдохнув: – эх-эх-эх, опоздал.

– Ничаго… молодчина, что прибёг. Деньгу спрячь, потом мамке отдашь, – завклубом потёр ладони, мельком глянул на маленького щупленького мальчика: – Прибёг важный зритель, сызнова кино крутану!

Шурка смущённо опустил голову: – Дядя Тихон. Не крутите сызнова.

Ох, что тут началось! Зрители повскакивали с лавок, выкрикивая: – Сызнова не нать! Не хотим сызнова! Давай…

Тихон кашлянул в кулак и зычно рявкнул: – Цыц! Сказал, крутану, значится, крутану! А то кина не будет! Понятно?!

Вмиг народ притих. Пока начальник кинозала перематывал ленту, Шурка пробрался к детской лавке, присел рядом с Гришкой, Мишкой и Сёмкой. Кино снова закрутилось. «Почто меня назвали важным зрителем, – думал Шурка. – Не гожо энто».

Уже фильм закончился. На крыльце последние зрители обсуждали героический подвиг. В первом ряду сидел задумчивый Шурка.

– Слышь! Беги до дому! – Тихон глухо крякнул, гремя связкой ключей. – Мамка заждалась небось. Ступа, ступай.

– Дядя Тихон… – еле слышно пролепетал Шурка, смущённо потупившись в пол, – почто кликал меня важным зрителем?

– Из-за уважения малец, – Тихон присел рядом, невольно улыбнулся. – Твоёго батьку уважаю, значится, и тобе уважаю. Обязан яму жизнью. Эх, давно энто було. Тогда война была, будь она не ладная…

– Как в кино про Чапая? – удивлённый Шурка уставился на Тихона.

– Не-е, позже. Мы с фашистами воевали. Эх, страшная энта война. Стоко людей полегло… Враз Семёновка опустела. В селе всех мужиков забрали на фронт, остались старики, бабы и малые детишки. Перед войной трахтор наехал на твого батьку, шибко покалечил. Он при госпитале остался, я на Белорусском воевал. Эх, да вот беда, ранило меня. Лечился в госпитале, где твой батя служил. Понимаешь, малец?

Шурка одобрительно кивнул: – Понимаю. Большой… семь лет уже.

– Смышлёный, ты Лёксандр! Так вот, слухай. Отправили меня коронить, – Тихон снял кепку, пригладил редкие седые волосы. – Твой батька коронил умерших раненых. Глянул, а я живёхонький, только без сузнания. В госпиталь привез, семье написал, что я жив. Женка моя похоронку получила. Вот так я сызнова народился. А твоёму батьке до конца жизни благодарен, и тобе, как сыну яго. Где он, в поле?

– Ага. Завтра приедет, – Шурка оживился. – Два круга на лисапеде по селу прокатит! И Марусю с Татьянкой!

– Сказывай батьке, что Тихон благодарственный поклон шлёт. Смотрю на тебя… вылитый батяня. Такой же рослый, – крякнув, протянул растерянному мальчику кулёк пряников: – вот, доржи-ка мятных жомков! Сестрёнок угостишь.

– Ух, вкусно пахнут, – мальчик втянул носом мятный аромат. Выбежал из клуба, прокричав: – Благодарствую! Пока!

Стемнело. Зрители разбрелись по домам. Шурка боязливо икнул: «Эх, припозднился. Страшно топерьша». Жил на другом краю Семёновки. В селе хоть одна улица, но длиннющая. Далёко бежать. Промелькнули сонные избёнки с ухоженными садами, старый колодец-журавль, ульчонка. Неподалёку послышались странные голоса.

Как Шурка убежал от хулиганов

Противный смех приближался. Шурка вздрогнул и зажмурился. Кто-то схватил его за плечо. По спине пробежали мурашки, подкосились ноги. Завоняло протухшей рыбой, дымком от костра и ещё чем-то противным. Кто же это? Почудилось, что какое-то чудовище тяжело дышит рядом… Кто это? Может, какая-то злая собака?! Укусит или убежит?!

– Гы-гы-гы, гы-гы-гы… что за мелюзга? – злорадствовал махонький лысый дядька, во рту что-то блеснуло. Рядом с ним здоровенный толстяк зареготал так грозно. – И почто один?

Шурка боязливо втянул голову в плечи и зажмурился. Услышал голос Васьки конопатого, пахнуло луком. Как всегда, что-то крутил в ручищах. Жил через двор, горланил песни под старую гармошку, шатался по селу и ругался со всеми. В селе его побаивались все.

– Гы-гы-гы! Кто мешается под ногами?! – злорадно ухмыльнулся, затем противно рассмеялся Васька конопатый. – Да, гляньте! Вот удача привалила! Это же сосед, Шурик-лазурик, внучок Яшки бородатого. Помню-помню, как крапивой по пятой точке… Трам-пам-пам. А что?! Вздумал из меня человека сделать, в люди вывести… не получилось. Помнится, кур и яйца таскал с его двора. Жрать-то хотелось… вот такая житуха…

– Ща мелюзгу проучим крапивой, – зареготал лысый дядька. Но, осёкся. – Хотя, детей лупить, не хорошо это, мужики.

– Да ладно! – Васька конопатый сжал кулачищи, ударив себя по лбу. Заржав, поморщился от боли: – А что?! Проучим!

Испуганный Шурка икнул и побежал. Слышал за спиной, как Васька конопатый с дружками орали, что поймают и надают крапивой всем мелким мальчишкам в Семёновке. По пятой точке получить совсем не хотелось… «Только бы не догнали, – думал Шурка, – правильно дед Яков говорил, что Ваське не хватало отцовского кулака; тот замёрз в лесу, а мать не справлялась с сыном».

Вот и родной домишко с цветущим палисадником. Возле двора стояла встревоженная мать. Прислонившись к воротам, прислушивалась к ночной тишине. Шурка протянул ей пряники и, облегчённо выдохнул: – Маманя, маманя! Глянь, пахнут чудно!

– А хлеб, – мать покачала головой. – Голоден, сынок.

Шурка вытащил из-за пазухи ржаной ломоть. Ему было не до хлеба. Нужно предупредить Сёмку, Гришку и Мишку, чтобы остерегались противного Ваську и его дружков.

– Ступай в избу. Крынка молока на столе, – мать грустно улыбнулась: – Ой, Шурка, совсем запамятовала. Приходила учительша. Утром в школу пойдём.

– В школу? Завтра? – Шурка радостно подпрыгнул, воскликнув. – Конечно! Пойдём, маманя.

Помниться, как-то прокрался к школьному окну. Да грозный сторож прогнал. Вот бы постоять на крыльце, хоть одним глазком подсмотреть, что в таинственной школе спрятано. Наверное, много интересных книг, картинок.

– Дуняша, слышь! Мальца покорми, – в сенях кряхтел дед Яков, сворачивая самокрутку: – Эх-хох-эх, прытко бегать, силёнки надобны.

– Накормлю, спите папаня, – отозвалась Авдотья. Чуть слышно стукнули дверные навесы, в сенях скрипнули половицы, торопливо пробежал мальчик.

Шурка торопливо пил парное молоко, ликовал от счастья: «Ура! В школу, – думал Шурка, – научусь писать красивые буковки. Напишу письмо отцу». Зимой Мишка чертил буквы на снегу. Шурка торопливо повторил и запомнил. Вскоре по слогам читал книжки в местной библиотеке, но писать красивые буковки так не научился! Закрыл глаза: «Скорей бы наступило утро. Утром в школу с маманей пойдём. Осенью учиться буду».

Снилось, что на