Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский

Млечныемукидва

Голова 01. Перо на гвоздь

Ljdjkmyj ljcflyj ljkuj yf,bhfnm ntrcn& Dszcyzz dcrjht& Xnj dct ‘nj ,skj yfghfcyj/ Botim& Cdjq cnbkm Buhftim ckjdfvb& crekfvb Ghtlkj;tybzvb& B dct ‘nj phz/ Gj;fkeq& ‘nj b tcnm kexibq gjdjl yfgbcfnm tot jlye rybue/ Djpvj;yj& Tot ,jktt ,ktrke. ,tcghbxbyye. B ,tcnjkrjde.& F xnj tot ltkfnm d ‘njq ;bpyb& B tckb ceotcnde.n ghtltks b rfyjys crexyjcnb b dnjhbxyjcnb& Nj vjz [elj;tcndtyyfz pflfxf cjcnjbn bvtyyj d njv& Xnj,s ytghtvtyyj jnscrfnm b[ b ljdtcnb lj cjdthitycndf& Jnnfxbdfz ‘nj ytcjvytyyjt cdjt vfcnthcndj/ Dtlm z –nj pyf. & Xnj ltkj vjt ghfdjt b ktdjt jlyjdhtvtyyj/ B d cbke dct[ dsityfpdfyys[ ghbxby& F nfr;t tot jlyjq& Cfvjq ukfdyjq& Htxm j rjnjhjq pfqltn xenm gjp;t& Z yfxbyf. Yjdsq gj[jl r ,tkjcyt;ysv dthibyfv pf,dtybz/ Nfr b yt ecksifd dctuj-nj lde[ kturb[ ckjd& gTib tot/

Довольно досадно долго набирать текст, выясняя вскоре, что все это было напрасно. Забыв переключить раскладку клавиатуры, я допустил грубую ошибку, однако стирать абзац и набирать его заново нет уже ни сил, ни желания. Слишком поздно: за окном, склоняя ко сну, чернеет ночь. Да и что это за ошибка, так – ошибочка. К тому же ошибки давно уже стали характерной чертой моего стиля, скажу больше – неотъемлемой частью личности. Так что не такая уж и ошибка эта ошибка, поскольку не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, но и тот, кто ничего не делает, по всей видимости, тоже ошибается.

Делать что-то надо.

Мое дело – проводить эксперименты. В недавнем прошлом, к примеру, я провел один блестящий эксперимент, результаты которого превзошли. Собрав в кучку рассказы разных лет, я объединил их под одной обложкой и издал за собственный счет. Счет меня почти разорил, отобрав последние деньги, но я зашел уже слишком далеко, чересчур увлекся экспериментом, зачем-то выбрав самую гладкую бумагу, при этом явно сэкономив на верстке и редактуре; многими местами, чего уж, схалтурил и на содержании.

Следствием эксперимента стал 21 экземпляр книги. Оставив один себе, остальные 20 книг, очертив круг неких избранных, я распространил среди людей мне, так или иначе, близких и симпатичных, после чего принялся ждать, что из этого получится.

Таким способом очень скоро я установил, что с тем же успехом вполне мог бы отдать все свои деньги первому встречному уличному бродяге. Тот, вероятно, точно так же слегка удивившись и бегло отблагодарив за нежданный презент, поспешил бы скрыться из вида поскорее да подальше, уходя из моей жизни навсегда.

Само собой, я всегда отдавал себе прекрасный отчет в том, что нет такого выражения как «отдавать себе прекрасный отчет», есть выражение «прекрасно отдавать себе отчет в». Хотя именно из-за присущей мне словесной путаницы и вынужден был издавать книгу за свой счет, вполне понимая, что едва ли она будет любопытна широкому кругу издателей, не говоря уже про всяких читателей и прочих писателей, так как общепризнанно, что моя сатира сортирного уровня – чистой воды самодеятельность, лишенная тонкого коммерческого расчета и умного анализа психологии масс, навыка выдавать читателю именно то, что ему будет, видите ли, интересно.

Мне это не интересно.

Между прочим, называя свою книгу «Книга», одним только этим я очень многое имел в виду. Хотя бы и то, что слово «книга», если долго и пристально всматриваться в него, просто смешно само по себе, поскольку спокойно ложится в один ряд с такими бестолковыми лексемами как «шняга» или «шарага». Тем не менее, чего уж теперь терять, проговорюсь, что в слово «книга» мною закладывалось еще не менее трех значений и сложносочиненных смысловых галлюцинаций.

Когда я был мал, то ничего не понимал. И только после завершения эксперимента пришел к пугающему выводу, что теперь, когда мне под тридцать, оказывается, понимаю еще меньше. Если раньше я всегда как-то думал, полагал, ладно, предполагал, что, когда один человек дарит книгу другому, тем более свою, в особенности если эти люди друг другу знакомы, то тот, другой человек, вполне может взять на себя труд ее полистать, сложить о ней некоторое мнение и, может быть, даже когда-нибудь высказать его автору, отправив смску, электронное письмо, в крайнем случае – что-нибудь да скажет словами при встрече.

Здесь сразу следует подчеркнуть, что под «мнением» я подразумеваю не только бурные овации или многостраничные рецензии, но также и испепеляющую критику, тот же добрый совет завязывать с этим делом, раз уж получается как-то не очень, хотя временами и закрадывается странное ощущение, что ценою страшных стараний и целых циклов бессонных ночей, автору все же удалось кое-где ввернуть приличный абзац.

И вот, вопреки моим предэкспериментальным представлениям, наиболее популярным мнением о «Книге» стало ловкое молчание, перерастающее в зловещую, заговорщицкую тишину.

Сперва я воспринял это неправильно и чуть ли не обидчиво. Мне почудилось, что «Книга» не понравилась читателю настолько, что прокатилась в провале абсолютно, безвольно и глобально. Настал даже момент, когда я был близок к тому, чтобы весь эксперимент счесть ошибкой. Однако памятуя о том, что эксперимент он на то ведь и есть эксперимент, чтобы давать результат, я принял к сведению и эту тишину, делая соответствующие выводы и пометки в блокнотике. И конечно, то обстоятельство, что результат эксперимента несколько разошелся с ожиданиями, вовсе не сделал его неудачным.

Да и как иначе, без эксперимента, я мог бы выяснить, что мои представления о том, что, когда один человек дарит книгу другому, тем более свою, то тот, другой, вполне может взять на себя труд ее полистать… оказались не более чем моими представлениями об этом, тогда как на самом деле там, в параллельных головах-мирах, царят принципиально иные представления. А ведь это, в сухом остатке, и есть центральный результат моего эксперимента, пускай и не имеющий особого отношения к литературе.

И только так, прислушиваясь к дыханию массового молчания, я смог открыть глаза и увидеть, что другого результата, разумеется, и быть не могло, потому как тексты мои по большей части столь безыскусны и безыдейны, что вежливые и порядочные люди, сжалившись, не сговариваясь, приняли щадящее решение деликатно и тактично промолчать, дабы не нанести моей хрупкой душевной организации непоправимый ущерб неумолимой честностью и беспристрастностью. Пожалуй, с моей стороны было бы даже уместно собрать всех респондентов в одной вечеринке, в рамках которой принести извинения за низкий художественный уровень «Книги» и, положа руку на сердце,