Мы из стройбата - Юлиан Калвер

Юлиан Калвер

Мы из стройбата

Посвящаю маме

Вертелецкой Екатерине Дмитриевне

ПРОЛОГ

– …На той же кочке подпрыгнул и автобус…

– Механик три тысячи седьмого, ответьте Гаёвке! – в ночной темноте кабины поездного тепловоза, надрывно тянущего состав с углём прямо на висящую низко над рельсами огромную полную луну, пронзительно пропищав сигналом вызова, молодым женским голосом перебила в клочья изжевавшего фильтр сигареты помощника машиниста рация.

– Это не Жанка, – пожилой машинист перевёл взгляд с горящих в лунном свете, как две раскалённые добела струны, рельс на взволнованного рассказом помощника, – или мне кажется? Ответь ей.

Помощник наклонился и взял трубку рации:

– Пятьсот девяносто, Зуев, слушаю.

– Механик, диспетчер спрашивает: без толкача проскочим?

– Проскочим? – помощник посмотрел на машиниста. Тот покачал головой:

– Скажи, что нет.

– Нет, – выдохнул в трубку помощник, – тяжело. Фёдорович, включайте коды.

– Рано, включу за переездом. Точно не Жанка, – машинист улыбнулся, – вечно я их путаю. Это баба Тамара, ей уже на пенсию скоро, а голос как у девушки. И сама ещё ничего.

– Диспетчер думал, что вы без толкача проскочите, – потрещав песком атмосферных разрядов, голосом девушки сказала рация.

– А ну дай мне, – машинист взял трубку. – Тамара!

– Да, Фёдорович, я слушаю!

– Если б твой диспетчер действительно думал, то толкач уже на станции стоял бы и ждал. У меня пятьсот тонн лишних.

– Ну и что? У Хащенко семьсот лишних было, но он поехал. Я ему номер толкача сказала, он в маршрут записал и поехал. И Добрецов поехал, и Перегняк…

– Во попривыкали, – качнул головой машинист и нажал тангенту. – Тамара, норма – две восемьсот, а у меня три триста тонн с гаком. Мне три года до пенсии осталось, и жечь тяговые двигатели из-за дурака-диспетчера я не буду. Так ему и скажи.

– Чего жечь, не погорят, все ездят, – трещала рация, – у Хащенко же не сгорели.

– И что он заработал, этот Хащенко? Ничего! А если б погорели, какой бы у него геморрой был? То-то! Скажи, что нужен толкач.

– Механик, на третий путь с остановкой, – после недолгой паузы сказала недовольная рация, – и ждём толкача. Если не проскочим сейчас, то ждём долго. Сперва пропускаем чётный, потом дизель, потом ещё один чётный, а потом приму толкач. Фёдорович, диспетчер не доволен.

– А кто там сегодня?

– Мухина.

– Понятно. Скажи, пусть в журнале приказ запишет, а мне номер скажешь. Как запишет, так и поедем.

– Какой приказ?

– На следование без толкача.

– Фёдорович, ты что, смеёшься?

– Нет. Просто плакать потом не хочу.

Рация запищала сигналом вызова, и далёкое сопрано сквозь треск помех пропело:

– Механик толкача по пятому пути, я – Семёновка, ответьте!

Тишина.

– Механик толкача, я Семёновка, ответьте!

– Слушаю, – после довольно продолжительной паузы сонным баритоном отозвался «толкач».

– Что, спите?

– У вас поспишь с такими стрелочницами.

– О, это Обморок Олег сегодня на толкаче, – прислушавшись, сказал машинист, – со мной помощником ездил. Бабник, каких свет не видел. Небось опять вагонниц щупал. Есть там одна такая, что у-ух! Разведёнка…

– Он сказал, стрелочниц.

– Ему всё равно.

– Механик, подкинете зерновозы под элеватор – и резервом на Гаёвку. На элеватор маршрут готов, – без выражения пело сопрано Семёновки.

– А составитель? – сонно баритонил в ответ Обморок.

– Составитель на хвосте. И ещё подвинете им цистерну с мазутом, хорошо?

– И всё?

– Не поняла!

– И всё, спрашиваю?

– Ну, там ещё думпкары по тупичку заберёте и пару «больных» на депо поставите, составитель знает.

– Как обычно. А нахрена они мне нужны, думпкары ваши? У вас свой маневровый есть, а я – толкач!

– Диспетчер сказал. А какие ко мне вопросы? И тюремную бочку из-под воды откинете на шестую, понятно? А потом по седьмой заберёте порожняк на Гаёвку, там вас ждёт поезд. Поняли?

– Говорила, резервом.

– Туда семь порожних.

– Восьминогих?

– Нет, платформ.

– Понятно.

– Верно, выполняйте.

– Верно, выполняю. Пусть Верка придёт, справку напишет.

– Придёт Иван Георгиевич. Верка говорит, что видеть вас не хочет. Плохо себя ведёте.

– Зараза.

– Что? Не поняла. Повторите!

– Верно, выполняю, говорю. Составителя вижу. Где стрелочница, кто сигнал давать будет?

– Сейчас я покричу по громкой…

Рация умолкла.

– Ваш помощник из отпуска выходит, и меня на следующий месяц на этот толкач садят, – сказал помощник, – коды!

Машинист щёлкнул тумблером.

– Включил. К Обмороку?

– Не знаю, наверное. Предупредительный жёлтый, мигает.

– Моргает, вижу.

Рация опять запищала.

– Механик нечётного, я – Гаёвка.

Машинист взял трубку:

– Зуев, слушаю.

– Фёдорович, слышал? Толкач по Семёновке манёвры делает.

– Слышал. Вместо того, чтоб тяжёлые выталкивать. Значит два, а то и три часа будем стоять.

– Будете.

– Во, порядок в стране – вывозники маршруты таскают, толкачи вывозку развозят, а поездники или нарушают, или стоят. Долго такая страна проживёт?

– Не ругайся! Диспетчер спрашивает: может, поедете?

– Только с толкачом.

– Говорит, домой не успеете, по Красной спать положат.

– Положат – не посадят. Скажи: стоим, ждём толкач. Или скажи: пусть меня по рации вызовет и сама скажет.

– Что ж она, ненормальная такое говорить? Все её переговоры на магнитофон пишутся.

– Ага, а если что, то я должен крайним оказаться, да? Значит, ждём толкач. Нам спешить некуда.

– Тогда приходи, чайку попьём.

– Да нет, спасибо, в другой раз.

– Небось, если б Жанка дежурила, ты б не отказался.

– Если б Жанка дежурила, помощник сходил бы. А я уже нет, по Жанкам не хожу – ноги болят.

– У тебя Женька помощник сегодня?

– Женьку на месяц сняли, на канаве работает. Новый у меня помощник, молодой парень, недавно из армии пришёл. Раз никуда не едем, то мы здесь, у себя пока позавтракаем и поболтаем. Он мне тут такие страсти рассказывает…

– Про Афганистан?

– Нет, про Советский Союз и советский стройбат.

– Тогда приятного аппетита, – сказала обидевшаяся, что пренебрегли её обществом, дежурная.

«Вот гад, – подумала она, – двадцать лет как ни остановка, так и бегал, а тут вдруг ноги заболели…»

А машинист сказал: «Спасибо», – повесил трубку на рычаг рации и посмотрел на по-прежнему жующего сигаретный фильтр помощника. – Ну что, рассказывай дальше.

– Входной – два жёлтых, – сказал тот.

– Жёлтых.

Тепловоз качнуло на стрелках.

– Выходной – красный, – сказал помощник и встал.

– Угу.

– Следуем под красный. Скорость за триста метров – не более двадцати, за пятьдесят – не более трёх.

– Ты эту болтовню для инструктора побереги, это я как Отче наш знаю, всю жизнь про это слушаю, миллион раз слышал. А вот про что ты только что рассказывал – такого никогда. Слышал, что в стройбате весело, но чтобы так…Ты лучше доставай тормозок, садись и рассказывай дальше. Да, такого я никогда не слышал. У нас теперь времени ой-ё-ёй, – машинист взглянул на часы, – дизель аж в полпятого, а за ним пока толкач доедет, ты мне многого порассказать успеешь. Только про автобус – это как-то грустно, даже не по себе мне как-то. А вот про «музыки не было и торжественности тоже» – это понравилось. У меня тридцать лет назад почти так же было. Давай маршрут, я сам запишу прибытие. Так, – машинист посмотрел на часы, – три ноль две.

Поезд остановился. За стеной, в машинном отделении, загремел включившийся компрессор. Помощник выбросил в окно изжёванный погасший окурок и снова закурил. Машинист перевернул маршрутный лист и посмотрел на оборот.

– Во! По Бутылкино забыли отметиться, штампик поставить. На обратном пути, если остановимся, надо бы не забыть, сбегать и ляпнуть, а то получится, что мы там на халяву манёвры делали. А ты начинай, начинай, как там? «Эх, выдыхая адский перегар», – да?

– Механик чётного дизеля, я – Семёновка! – ожила рация.

– Ж… м… х… …ов ш… х… …ушаю.

– Принимаетесь на второй свободный, сигналы открыты.

– Гр… …ит ш… ш… х…

– Верно, механик, выполняйте. И девочка выйдет, пакетик заберёте…

– Ф… ф… нот… пи… х… х…

– Всё шутите? Нет, не с кокаином.

– Вы… ш… х…

– Да, молодая!

– Х… ш… р… э… ш…

– Да, красивая!

– Ш… х… ш… …эх! Эх!

ПРОВОДЫ

– Эх, разве это проводы? – выдыхая адский перегар, разочарованно прошептал в чьё-то первое подвернувшееся в галдящей полупьяной толпе волосатое ухо сморщенный и высохший, как таранка, с трясущимися руками и головой, дедушка призывника Шубина. – Вот раньше в армию провожали торжественно, с музыкой, не то, что сейчас. Скажи?

Хозяин уха, пришедший проводить в армию своего внука, – крупный, лысый, глуховатый, сонный старик в клетчатой безрукавке, застёгнутой впопыхах на одну, и то не на ту, пуговицу, показывающий всему миру свой круглый, как мяч, загорелый живот, посмотрев на часы, невпопад ответил: «Да, точно, именно шесть часов», – и для убедительности показал дедушке Шубина часы.