Мы из стройбата - Юлиан Калвер

– Если б вы вовремя не подоспели, я бы их поубивал, да! – заявил кусок оторопевшему от таких слов красному майору, – мабута поганая!

– А ты не мабута? – спросил майор.

– У меня уже рапорт на перевод в вэ-вэ подписан, – гордо сказал кусок, – зря только новую чёрную фуражку себе пошил. А где она?

Он потрогал себя за голову, выкатил колесом грудь и огляделся. Его сбитая Петей фуражка валялась вблизи. Когда спасённый прапор, прихрамывая, пошел хоть и нетвёрдой, но походкой победителя к фуражке, чтобы ее поднять, его вызывающий, наглый вид заставил утихшего было Петю обезуметь повторно. Он дико завизжал, вырвался из рук офицеров, налетел, как орёл, на нагнувшегося за фуражкой куска, сбил его с ног и, не уделив более поверженному, сразу потерявшему петушиный вид, подтянувшему колени к груди и закрывшему руками голову прапорщику никакого внимания, с пьяным остервенением принялся топтать, буцать и гоняться за фуражкой, что-то мажорное напевая себе под нос и поминутно в неё плюя.

Из штаба к от души навеселившейся толпе подбежал майор Лемешев и, перекрикивая шум, закричал:

– Всё, всё, концерт окончен! Всем строиться по своим командам и готовиться к отправке! Строиться, я сказал! Старшие команд, за мной! На совещание… – вдруг он замер и добавил, после трёхсекундного разглядывания неуклюже поднимавшегося на ноги куска. – Мама родная! И это командир. Красный! Твою мать! Тьфу! – сказал, плюнул и ушёл.

Несмотря на строгость майорского голоса, строиться не спешили, расползлись только по местам складывания пожитков, и кто уселся, кто улёгся…

Через полчаса на широкое крыльцо штаба вышли уже примелькавшиеся призывникам военкоматовские офицеры. Следом показалась группа людей в форме, совершенно не знакомых.

– Покупатели, – тревожно прошелестело над сборным пунктом.

Покупатели спустились с крыльца и направились к заполненному призывниками плацу. На них насторожено уставились сотни глаз. Впереди шли офицеры. Чуть сзади, в фуражках с разного цвета околышами, двигались зигзагами громко смеющиеся, награждённые природой толстыми шеями и на удивление счастливыми лицами прапорщики, а за ними – с полтора-два десятка сержантов срочной службы. У троих сержантов были лихо вверх, в небеса, задраны парадные фуражки, а на остальных висели чудом не падающие, опущенные на самый затылок пилотки.

– Э, морда, ты куда? – отвернув настороженное лицо от плаца, обратился лежащий в обнимку с Пруном пьяный Боков к показавшейся из-за кустов, ну, действительно морде.

Это был прочухавшийся детина, дискутировавший накануне о флоте со старшим лейтенантом Кравцовым. У морды из-за щёк не было видно ушей. Звали морду Евгением. Морда остановилась, покачалась, застегнула ширинку, очень внимательно посмотрела на Бокова, уже погасшего Пруна и ответила басом, пожав плечами:

– В армию, куда же ещё?

– Иди, морда, по чуть-чуть! – слегка очнулся от его трубного голоса Прун и на ощупь вытянув из рюкзака бутылку, покачал ею перед собой.

– А почему по чуть-чуть? – не поняла, оживившись, морда.

– По чуть-чуть, чтобы морда-то и не треснула! – резонно заметил Боков и, преодолевая сопротивление Пруна, отнял и запихнул бутылку назад в рюкзак.

– У тебя? – с лёгкой угрозой в голосе спросил у Бокова Женя.

– Не задирайся! – промычал Прун, – и я, пожалуй, тоже хлебну с вами.

Отодвинув Бокова, он опять полез в рюкзак за бутылкой.

– Тебе не надо, – вступился за водку Боков, – ты и так уже в штаны навалишь и не заметишь! – и он опять попробовал спрятать бутылку в рюкзак.

– Молчи, сволочь! – Прун решительно вырвал у него из рук бутылку, немножко потянул из горлышка, скривился, оторвался и упал.

– Ему уже хорошо, – философски заметил Боков.

– Лучше, чем нам, – согласно кивнул мордой Женя, поднял оставленную Пруном в покое бутылку, царапнул ногтем на этикетке метку – поровну, и ту водку, что была выше метки налил в протянутую Боковым кружку, – сейчас и нам будет хорошо!

– Эй, вам не ясно? Быстро построились! – крикнул компании пробегавший мимо лейтенант Кравцов, но, лишь мельком взглянув на приятелей, всё понял и экстренно остановился. – А ну брось бутылку! – подёргивая ручками, зарепетовал он, наклонил туловище вперёд и, решительно устремился к пьющим.

Боков хитро ухмыльнулся: «Не успеет!» – хекнул в сторону и залпом выпил.

Женя, крутя указательным пальцем в сторону подбегающего лейтенанта, проговорив: «Врёшь, не возьмёшь!» – принялся пить из горлышка.

Почувствовав, что лейтенант добежит до него быстрее, чем он допьет, Женя превратил палец в кулак. Кулак оказался размером с лейтенантскую голову. Лейтенант попался сообразительный – этот жест истолковал правильно, решил не рисковать и остановился. Женя без помех допил до дна, добрыми глазами посмотрел на лейтенанта, торжественно глядя перед собой протянул ему пустую бутылку и, произнеся: «На сегодня всё!» – упал.

Лейтенант кивнул головой и только моргнул. Потом он оглянулся на приближавшегося со стороны плаца майора Лемешева, который за шиворот тянул упирающихся рогами недоростка и похожего на колобка, со следами зелёной краски на стриженой наголо голове, невысокого толстячка.

– Кравцов! – преодолевая сопротивление ноши, майор подошел к лавочкам.

– Я!

– Принимай! Всё равно нажрались, где они берут? – и он толкнул к мирно сопящим Пруну, Жене и Бокову ещё два полутрупа – тучного колобка и дохленького мужчинку лет двадцати четырёх – двадцати шести, с головой не только стриженой, но и бритой, и с торчащими во все стороны, длинными и невообразимо редкими щетинистыми усами.

Мужчинка с колобком упали на землю синхронно и мягко, как мешки, так как пребывали не в состоянии сомнамбулизма, но в коматозном.

– Эх, защитнички Родины, мать вашу! – в сердцах сказал майор. – За штабом валялись. Запиши этих в резерв! – бросил он через плечо, повернулся и, не обращая более никакого внимания на что-то шепчущего себе под нос лейтенанта, пошёл к штабу.

Лейтенант сказал: «Есть!» – и попробовал узнать у спящего колобка его фамилию, видимо, с целью записи в резерв.

Он наклонился над ним, закричал: «Эй!» – и потряс за плечи.

Колобок даже не подал признаков жизни. Лейтенант потряс мужчинку и остальных, но кроме мата ничего не услышал. Он выругался, неизвестно что записал к себе в блокнот и поплёлся было следом за ушедшим наводить порядок на плацу майором, но потом вдруг резко развернулся и звонким мальчишеским голосом сообщил свежезаписанному резерву:

– Сволочи!

Но «сволочи» его уже не слышали – они спали. Боков в своём чёрном костюме с бабочкой был похож на спящего дирижера, и его неумытая рожа во сне, как у настоящего дирижёра наяву, была искажена неземным экстазом. Женя спал по-пролетарски, зарывшись рылом во вскопанную и свежеполитую землю под деревом, подмяв под себя несколько ограждавших её крашеных известью кирпичей. Прун спал под лавкой, лёжа на спине. Сопящий невдалеке колобок во сне был похож на лежащую на боку статую Свободы, пускающую пузыри из соплей. Усатый недоросток свистел носом, птички пели, и, лёжа чуть поотдаль, пугал их душераздирающим храпом Петя Жуковский.

МУРЧИК

Было только десять часов утра, прошло только четыре часа с момента отъезда из дому, а тихонько смывшемуся с плаца, примостившемуся под лавочкой недалеко от Пруна, страдающему от жары, перепивания и неизвестности, неважно себя чувствовавшему Мурчику казалось, что прошла вечность. Он хоть и не пил все тосты подряд и сейчас был не такой расклеившийся как Прун, но чувствовал себя очень неважно, и часок сна был бы ой как не лишним.

Мурчик лёг поудобнее – может, всё-таки удастся вздремнуть, а то от выпитого в раскалённом солнцем автобусе и на лавке под тополем поганого Торчкового самогона болела голова и начинало тошнить. Едва он закрыл глаза как доносившийся с плаца шум сборов и храп Пети Жуковского стали восприниматься как нечто далёкое и совсем не мешающее погружаться в такой сладкий, тёплой мягкой ватой окутывающий сознание сон.

Он уже почти заснул, когда отчётливо услышал свою фамилию. Мурчик машинально сказал: «Да», – пришёл в себя и под окрик склонившегося над ним с бумажкой в руке очкастого фраера-лейтенанта: «Ты чего тут разлёгся, как собака? Встать!» – открыл глаза.

Он протёр правый глаз, сел на земле и покачнулся – самогон и солнце давали о себе знать.

– Товарищ капитан, нашёл! Здесь он! Вот он! – тряся мятой бумажкой радостно крикнул лейтенант стоящему невдалеке перед шеренгой из девяти призывников капитану, с лицом, как будто сошедшим с висевшего на стене военкомата огромного плаката, на котором красной, белой и чёрной красками в профиль, на фоне серпастого и молоткастого флага были изображены смотрящие вдаль, стоящие уступом и упёршиеся виском в ухо впереди стоящего: моряк в бескозырке, лётчик в шлеме и кто-то третий, видимо символизирующий сухопутную армию, с рачьими глазами, медалью на груди и в немецко-фашистского покроя фуражке на длинной узкой голове.