Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

Маргарет Брентон

«Жемчуг проклятых»

Пролог

Она была нагая. Совершенно нагая, если не считать ожерелья из крупных жемчужин, которое болталось у нее на шее.

Нагая девушка в жемчужном ожерелье идет по берегу залива Морэй, что на север-востоке Шотландии…

Впрочем, она не знает, как называется этот берег.

И ступает она неуверенно. Раскинув руки по сторонам, ищет точку опоры. Приморский воздух так насыщен солью, что кажется плотным, но даже за него нельзя ухватиться. В который раз бедняжка падает. Ссадины на локтях и коленях кровоточат. Каштановые с рыжими прядями, необыкновенно густые волосы сбились в колтун. Когда девушка встряхивает головой, из свалявшихся волос сыпется песок и хрупкие белые ракушки.

Выбившись из сил, она пытается встать на четвереньки. Увы, ее ноги слишком длинны, чтобы двигаться ползком. Опять поднимается. Неловкие шаги перемежаются с вскриками, когда камни впиваются в младенчески нежную кожу на пятках.

Никогда прежде она не ходила босиком.

Хотя, если задуматься, никогда прежде она не ходила вообще.

Но ей нужно идти вперед. Нужно найти. Что? Никак не вспомнить. В ушах еще звенит от непонятных резких хлопков и крика ее матери. Перед глазами плывут хлопья пены, розовой, как во время заката. Но почему? Ведь солнце давно успело зайти.

Откуда-то слева раздается перестук. Каменистый пляж, по которому она пытается идти, плавно переходит в невысокие скалы в белых крапинках птичьего помета. Вниз по скале спускается мужчина, то и дело скользя на осыпи.

При виде незнакомца девушка не бросается прочь. К рыбакам она уже привыкла. Другое дело, что он мало чем напоминает рыбака. Вместо парусиновой куртки на нем длинный синий сюртук и светлые брюки в полоску. На лице мужчины нет морщин, из чего она делает вывод, что он еще молод. В правой руке он держит длинную палку, с одного конца деревянную, а с другого — серую, как море в непогоду, и очень блестящую.

Заметив девушку, он демонстративно кладет странную вещь на песок. К девушке же приближается бочком, словно бы чего-то опасаясь.

— Тебя как-нибудь зовут? — вопрошает он еще издали.

— Бэрн.

Именно так ее называют рыбаки. Они всегда добры и оставляют ей овсяные лепешки.

— Это не христианское имя, — замечает незнакомец, подходя поближе. — На здешнем диалекте «бэрн» значит «дитя». Пусть тебя зовут «Мэри».

— Мммэээррри, — послушно повторяет она.

Ей нравится имя, которое начинается с протяжного стона и заканчивается приглушенным, щекочущим язык рыком. Таким именем можно прокричаться. А ей сейчас очень плохо. Она с удивлением смотрит на смуглую кожу своих рук, всю в мелких пупырышках. Холодно. Раньше она тоже чувствовала холод, но такой — никогда. Она поплотнее сдвигает ноги, нагибается, скрещивает на груди руки, растирая соски, твердые и холодные, как ее жемчуга.

Мужчине истолковывает ее телодвижения иначе.

— Очень хорошо! Стало быть, тебе присуща женская стыдливость. Вот, прикройся.

Он накидывает ей на плечи свой длиннополый сюртук, а когда видит, что она все еще дрожит, хватает ее правую руку и засовывает в рукав. Левую руку она просовывает сама, пусть и с третьей попытки.

Неплохо для начала.

Еще научится.

Он хмурит брови при виде ожерелья, но, переборов брезгливость, зажимает его в кулак и дергает на себя. Несколько жемчужин с тихим стуком падает на гальку, остальные он заталкивает в жилетный карман. Поколебавшись, достает оттуда цепочку и застегивает у девушки на шее. Мэри удивленно смотрит на блестящую подвеску — две тоненькие перекрещенные палочки.

— Ты должна сказать «Спасибо, сэр» и улыбнуться. Вот так, — уголки его рта движутся в противоположные стороны, приоткрывая желтоватые передние зубы.

С такой сложной мимикой ей не совладать. Она пошире распахивает рот.

— Не смей скалиться! — кричит мужчина, и от неожиданности она отступает назад, скользит, едва не падает…

— Нет, Мэри, — говорит мужчина уже мягче. — Закрой рот.

Он прикасается к ее сомкнутым губам, и она дивится твердости и гладкости его пальцев. Они словно куски дерева, обкатанные в волнах. У рыбаков ладони шершавые, как устричная раковина, и приятно пахнут селедкой. От его же пальцев тянется странный, какой-то неживой запах, от которого сводит скулы и в животе становится нехорошо.

Вдруг он растягивает ее губы так резко, что обветренная кожа рвется. На нижней губе выступает коралловая бусина, но Мэри боится слизать кровь. Почему-то кажется, что стоит ей высунуть язык, как ее ждет новый окрик.

— Мне нужно найти, — просит она, послушно улыбаясь, а капля крови щекочет ей подбородок.

— Все, что тебе нужно, ты уже нашла. Ступай за мной.

Он тянет ее за обшлаг рукава, а поскольку она позабыла, как вытащить оттуда руку, ей не остается ничего иного, как идти следом. Все так странно. Мэри совсем запуталась и очень смущена.

Особенно ее удивляет, отчего же цепочка с подвеской, вроде бы совсем легкая, так сильно давит на шею.

…Это случилось поздно вечером 23 июля 1824 года, как раз накануне праздника Иоанна Крестителя.

В ту же самую ночь, только десятью годами позже, юная мисс Брайт готовится к охоте на Зверя из Багбери.

Потом она еще не раз будет вспоминать ночную прохладу, пропитанную запахами шалфея и оружейного масла. Словно все краски мира перед грозой, ее чувства сделались ярче и пронзительнее, а счастье казалось абсолютным.

Специально по случаю мисс Брайт надела новую амазонку из пламенеющего шелка. Пышные рукава-жиго мешают стрелять, — ружейный приклад скользит по шелку, да и руку трудно согнуть, — но до чего же они красивы!

Ружье у мисс Брайт тоже великолепное, ни у кого такого нет! С изящным тонким стволом и, что самое главное, с автоматическим барабаном на шесть пуль. Его Милость специально выписал ружье из Североамериканских Штатов, заказал у бостонского оружейника Элайши Колльера. Из такой изящной вещицы только серебром и стрелять! Подумал Его Милость, помялся, да и уступил мисс Брайт серебряные пули. Себе же оставил железо — тоже действенное средство, хоть и не такое изысканное. Слугам, лакею Дженкинсу и камердинеру Гарднеру, досталось что попроще — их «коричневые Бесс» заряжены солью.

Ну что еще нужно восемнадцатилетней барышне? Разве что любовь, скажете вы и будете правы. Но любовь у нее тоже была, и какая любовь!..

— Эх, нам бы с ним как-нибудь побыстрее совладать. Ведь я сюда с парламентской сессии улизнул, а она и так вот-вот закончится. А лорд-канцлер — злее Цербера. Если не вернусь к понедельнику, он меня прямо в Вестминстере ошельмует.