Жемчуг проклятых - Маргарет Брентон

Ну да какая разница? Более насущным оставался другой вопрос — как похоронить чужака? Дело шло к похоронам за счет прихода, без гроба и в безымянной могиле. Но мистер Ладдл по неосторожности озвучил и другой вариант, и тут уж квартирная хозяйка не могла не вмешаться.

Вплоть до 1832 года жизнь вдовы Стоунфейс едва ли выходила за рамки «Фермерского альманаха». На день архангела Михаила — жирный гусь, на Рождество — пирожки с сухофруктами, на Пасху — пудинг с пижмой. Скучно жила, без искры. Но в 1832 парламент принял Анатомический Акт, всколыхнувший миссис Стоунфейс до самых недр ее души.

Как объяснял бидль, намерения у парламентариев были благие. Не секрет, что врачам нужно оттачивать мастерство в анатомическом театре. Спрашивается, откуда брать трупы? Если раньше им отдавали тела повешенных, то в наши просвещенные времена врачей стало больше, а висельников меньше. Что докторам делать в таких условиях? Поневоле нанимают всякий сброд, который по ночам ворует тела из могил. Да что из могил! Доходит до смертоубийства. Вон, в том же Эдинбурге не так давно орудовали душегубы, Бёрк и Хэйр. Прохожих они убивали, а тела, еще свеженькие, сбывали профессору в университете. Зато теперь доктора получат трупы бродяг и нищих. Словом, всех тех, кого некому похоронить.

Миссис Стоунфейс твердо решила, что в своем приходе такого произвола не допустит. Где ж это видано, чтобы какой-то бедняк предстал перед Господом без печени или селезенки! Сама она даже выпавшие зубы складывала в шкатулку, которую собиралась захватить с собой в гроб — на случай, если Господь потребует за них отчитаться.

С тех самых пор она устраивала похороны для неимущих. Не за свой счет, разумеется, ведь так и самой можно по миру пойти. Но кто из прихожан захочет прослыть дурным христианином? Приходилось раскошелиться. Появление миссис Стоунфейс на улице было сравнимо разве что с приездом шерифа Ноттингемского из баллад о Робин Гуде. Ставни хлопали, ревущие младенцы замолкали, взрослые прятались в погреб — авось пройдет мимо!

Но разве это кого-то спасало?

Миссис Стоунфейс хлопотала, отдавала распоряжения, торговалась, уличала, угощала, принимала заслуженные комплименты — словом, вела насыщенную жизнь на благо своих ближних.

Увы, похороны мистера Тревельяна оказались неудовлетворительными.

Сама она, конечно, сделала все, что могла. Черный гроб, уже заколоченный, покоился на столе в гостиной. В дверях переминался с ноги на ногу немой плакальщик. В его обязанности входило навевать уныние на прохожих, дабы вся община могла разделить чужую скорбь. Надо отдать ему должное — долговязый парнишка скорчил такую горестную мину, словно на его глазах только что вырезали всю его семью. Профессионал, что тут скажешь. У самых окон, на немощеной улице, поскрипывал катафалк — тележка о двух колесах и с продолговатым ящиком, в который засовывают гроб. Лошадка фыркала, когда глаза ей щекотал обвислый плюмаж из черных, но уже изрядно полинявших страусиных перьев.

Иными словами, протокол был соблюден. Но где же гости?

Как выяснилось, сельчане не сочли похороны чужака достаточным поводом, чтобы отложить свои пятничные дела. Печально вздыхая, миссис Стоунфейс взирала на пристенный столик, где стояло блюдо с поминальными бисквитами. Каждый гость должен был съесть бисквит, чтобы покойнику простился один грех. Похоже, они со служанкой Пегги еще долго будут грызть сие угощение, кстати, малопитательное.

Не разобранными остались и памятные подарки — черные шелковые шарфы для мужчин и перчатки для дам. Шарфы уж точно не пропадут, их можно пустить на блузу, но что делать с горой дешевых перчаток? Как бы не скукожились до следующих похорон!

То и дело миссис Стоунфейс посылала Агнесс ядовитые взгляды, словно та нарочно распугала всех гостей. Заметим, хозяйка была не так уж далека от истины. Сейчас Агнесс походила скорее на гоблина, чем на девочку десяти лет. Миссис Стоунфейс сочла ее рыжеватые кудри слишком фривольными и стянула их в такой тугой пучок на затылке, что глаза Агнесс, обычно круглые, как шестипенсовики, приобрели миндалевидный разрез. Маленький носик распух и хлюпал, а бледно-розовые губки слились с покрасневшим лицом. Каждый раз, когда в ее сторону летело очередное «Да веди же себя прилично!», Агнесс вжималась в спинку оттоманки и старалась дышать пореже. Она трепетала перед этой матроной в черном шелковом платье. Пугало ее и ожерелье хозяйки, сплетенное из волос разного оттенка. Хорошо, если она мертвецов обстригла, те все равно не хватятся. А ну как это волосы непослушных детей?

Но вот девочка встрепенулась — мимо немого плакальщика протиснулась миссис Брамли, жена молочника. Ее простое лицо было усыпано веснушками, крупными и бледными, а от рук пахло кислым молоком. Траурного платья у молочницы не водилось, но в знак уважения к покойному она закуталась в самый дорогой предмет своего гардероба — черную шаль из шетландского кружева.

Оглядевшись, женщина поскучнела.

— Какие… богатые похороны, — промямлила она.

— Я очень рада, что хоть кто-то заметил! — фыркнула миссис Стоунфейс, подобно оперной певице, которая рассчитывала на корзины цветов, а получила одну жалкую гвоздику.

— Мы с соседями собирали деньги… почти пять фунтов…

— Я могу отчитаться за каждый пенни.

— Так мы же для девочки.

— Поверьте, миссис Брамли, уберечь ее отца от скальпеля — вот самое лучшее, что вы могли сделать для Агнесс.

— Так-то оно так… А с девчушкой что?

— Вы про траур? Агнесс, оставь свои ужимки и поди к нам! — когда девочка подбежала, миссис Стоунфейс покрутила ее туда-сюда. — На новое платье денег не хватило, зато я отнесла ее старое ситцевое красильщику. Вот, поглядите, миссис Брамли. С виду точь-в-точь как бомбазин! Да вы пощупайте, пальцами помните — каков материал!

— Добротный, — смиренно промолвила молочница, которая тоже побаивалась деятельной вдовы.

Не в укор ей будет сказано, миссис Стоунфейс покривила душой. Платье прокрасилось неравномерно, с рыжими разводами, да вдобавок еще и село. Стоило ее мучительнице отвернуться, как девочка совала палец под воротничок и торопливо чесалась. Умом она понимала, что ей положено оплакивать отца, а не хныкать из-за платья, каким бы уродливым и тесным оно ни было. Но как же трудно скорбеть, когда зудит шея!

— Девчушку-то куда теперь, а? — не унималась миссис Брамли. — Неужто на хлопкопрядильную фабрику? Она и недели там не выдюжит.

— Ну что вы, миссис Брамли! Мистер Ладдл подыскал для нее отличную школу.

— Для бедных, небось?

— Уж не для титулованных особ, — развела руками миссис Стоунфейс.