Первое имя - Иосиф Ликстанов

Иосиф Исаакович Ликстанов

Первое имя

Светлой памяти Павла Петровича Бажова

Часть первая. Малахит

Горное гнездо

Обычно Паня просыпался утром, лежа на том же боку, на котором засыпал вечером, а эту ночь он провел тревожно, так как видел множество снов. То он кувырком слетал с высокого тополя в колючие кусты шиповника, то невесть о чем спорил с Генкой Фелистеевым, то получал на экзамене двойки, двойки, двойки… Разные были сны, но один из них донимал бесконечно.

Начинался он хорошо…

Паня летал. Во сне это делается так просто, что даже непонятно, почему не летаешь наяву. Стоит лишь разбежаться, подпрыгнуть, раскинуть руки — и плыви себе в поднебесье, разглядывая, что делается на земле. Вот гусеничный трактор буксирует на рудник через брошенные огороды прицеп, груженный брусьями и досками. Как похож черный трактор-силач на муравья, завладевшего непомерно большой добычей! Тащи, тащи, милый работяга!

Вдруг Паня ахнул…

Резко накренился, чуть не повалился прицеп. Посыпались на землю сухие, звонкие доски, послышались встревоженные голоса. Авария!.. Люди вновь погрузили доски, прикрутили их стальным тросом, трактор двинулся дальше, а Паня все вьется, все вьется над глубоким ухабом, выдавленным колесами прицепа.

«Шахтёнка!.. Наверно, трактор на старую шахтенку наехал», — думает он.

Ну и что же? Что тут особенного? Мало ли древних шахтенок нашли люди на огородах! Нашли и засыпали их, чтобы ребята не вздумали лазить под землю. Но те шахтенки были обыкновенные, в них «старые люди» — давнишние горняки — добывали железную руду, а шахтенка под тополями — это совсем другое дело. Нетерпеливо вглядывается Паня в ухаб, и все получается так, как ему хочется.

Он видит чудо…

Из-под земли проступает плотная, густая зелень с волнистой прожилью, наполняет ухаб и вздувается бугром.

«Малахит! — шепчет Паня восторженно. — Ой, сколько там малахита! Хоть тысячу досок почета напилить можно!»

А из шахтенки продолжают выплывать округлые глыбы волшебного камня, громоздятся одна на другую, и — рраз! — стремительная и бесшумная зеленая волна переплескивает небо из края в край.

«Держи, держи! Вадька, сюда!» — кричит Паня, цепляется за гребень каменной волны, потеряв дыхание, летит вниз, вниз…

И просыпается…

В «ребячьей» комнате светло. Крутой наклон солнечных лучей показывает, что уже не рано.

— Ната! — окликнул Паня. — Сколько времени? Почему ты меня не разбудила?

За ширмой, отгородившей кровать сестры, тихо. Значит, Наталья уже встала. Зато из столовой доносится певучий голос:

— Проснулся, сынок?.. Видать, сладко спится после болезни.

Он поскорее оделся и умылся, а Мария Петровна налила ему молока и тоже присела к столу. Подперев щеку рукой, она принялась разглядывать сына, снова удивляясь, как он изменился за лето: руки длинные, жилистые, глаза смотрят сосредоточенно, будто хмуровато, брови потемнели и почти сошлись на переносице, а ямки на щеках и на упрямом подбородке — милые материнскому сердцу отметинки детства — бесследно сгладились.

— Заботушка моя… — сказала Мария Петровна, и ее смуглое худощавое лицо затуманилось. — Как услышала я от нашего завхоза, что ты захворал, как поняла, что твою болезнь от меня скрывают, света не взвидела. Не помню даже, как домой доехала… Жду я, жду, чтобы ты хоть наперстком ума набирался, да уж все мои жданки вышли. Уеду в детский сад — и опять ты как с цепи сорвешься, набедокуришь… Ну зачем вы вчера с Вадиком по руднику шатались? Отец говорит, что сам Филипп Константинович вас из карьера турнул. Верно ведь?

— Ничего мы не шатались… Мы с Вадькой бежали через карьер домой от старых медных отвалов, остановились возле «Пятерки» посмотреть минутку, как батя работает, а Колмогоров нас увидел… Запретил даже близко к карьеру подходить. Жалко ему…

— Жалко? Вас, баловников, ему жалко, непонятливый ты! Забыл, небось, как вы с Вадиком чуть под взрыв не угодили?

— Так это же давно было, мам, целых три года назад. Будто мы теперь не знаем, как мало по руднику ходить: с оглядкой, по-горняцки. Шагни шажок да подумай часок. Вот!

— А сколько ты думал, когда в пруд упал?

— Не очень много, — ухмыльнулся Паня. — Понимаешь, идем мы с Вадькой по плотине, возле шлюза, смотрим — два бревна даром плавают. Вадька говорит: «Давай лес сплавлять». Бревна скользкие, вертятся… Вадька первый в воду упал. Я стал его вытаскивать — и тоже… А вода там холодающая, совсем как лед… Думаешь, мне самому приятно, что мы с Вадькой заболели? — Заметив, что этот рассказ, уже слышанный матерью, снова встревожил ее, Паня круто переменил тему: — Мам, ты, может, знаешь — «старые люди» в шахтенках на огородах малахит добывали или нет?

Но эта тема меньше всего интересовала мать.

— Что-то не слышала я такого… Наши деды тайно от хозяев копали железную руду, это верно, — ответила она, призадумалась, продолжая разглядывать Паню, и закончила: — А кто ж его знает, может, и малахит на случай попадался. Медный колчедан близко к старым огородам подошел, щека в щеку. А где колчедан, там и малахит.

Кончив завтракать, Паня вызвал по телефону квартиру Колмогоровых.

— Вадька, ждешь? Сейчас прибегу!.. На велосипедах? Выдумываешь! Надо на сортировочную станцию. Посмотрим, что Егорша для краеведческого кабинета собрал. Потом в школу пойдем экскурсию встречать. Придется на одиннадцатом номере… Ботинки почисти, галстук новый повяжи. Клади трубку, я уже кладу…

Паня выбежал на улицу и огляделся.

Широк мир и приволен!

Вниз уходит скат горы Касатки, по которому извиваются улицы поселка. Под горой стоят две коренастые домны Старого завода и закопченные цехи, а возле них хлопочут крикливые паровозы. Каждый паровозный гудок можно подстеречь. Он доберется до вершины Касатки через секунду после того, как над будкой машиниста клочком ваты распушится облачко пара.

Взгляд стремится вверх по скату следующей горы. На дорожках горсоветского сада разглядишь ребят, только не видно, во что они играют. По улицам Железногорска, точно разноцветные букашки, ползут автомобили, троллейбусы и трамвайные вагоны. А совсем далеко, за городскими домами, дымят заводские трубы. Как много заводов, какие они громадные! Но особенно внушительно выглядят домны Ново-Железногорского металлургического завода. Совсем недавно их было три, а теперь стало четыре. Четвертая домна, одетая в ажурные леса, уже получила хорошее имя — Мирная, и скоро даст первый металл.

На западе Железногорска в гранитных берегах, как светящийся голубой камень, охваченный темной оправой, лежит заводской пруд, настоящее озеро. Он подступил к плотине Старого завода и дробится под шлюзом сверкающими потоками. Может быть, удастся сегодня выкроить часок для купанья? Это было бы хорошо. Неплохо также съездить на велосипеде в лесопарк, раскинувшийся по другую сторону Железногорска, на востоке. Там зелено и гористо, там чем дальше в лес, все больше брусники и грибов… Нет, интереснее всего забраться в карьеры Горы Железной, но после вчерашней неприятной встречи с Колмогоровым карьеры рудника, вероятно, надолго закрыты для Пани и Вадика. Очень жаль!

На крыльце соседнего дома появился сын машиниста-экскаваторщика Ивана Лукича Трофимова — второклассник Борька, в сандалиях на босу ногу, с лохматым щенком на руках.

— А папка вчера сто двадцать три дал, ага! — сказал он басом, так как после бурных утренних ссор с матерью всегда басил.

— Поразительно-удивительно! — рассмеялся Паня. — Мой батька сто сорок процентов нормы одним пальцем из горы выдал. Весь месяц как по ниточке идет. Понятно?

В окно выглянул Иван Лукич с намыленной щекой и помазком в руке.

— Ну, поехали! И когда только вы угомонитесь, ребята? — сказал он, сопровождая упрек мягкой улыбкой, баз которой трудно было представить себе его круглое моложавое лицо.

В другом окне показалась его жена. Варя, красная, с мокрой тряпкой в руках, как видно оторвавшаяся от мойки полов.

— Ты у Панечки спроси, когда он поумнеет? — посоветовала она мужу таким голосом, что в ушах зазвенело. — Вчера придумал с Бориской спорить, чей отец больше зарабатывает. На всю улицу шум поднял, просто стыд! Генеральского сынка из себя строит, без очереди билеты для себя и Вадьки в кино покупает: «Я сын Пестова! Мой батя сегодня в кино собирается, дайте два билета!» Тьфу!

Она сердито выжала тряпку прямо на улицу и захлопнула окно.

— А у Паньки такого собачьего щенка нет, — в свою очередь, попытался взять верх Борька.

— Щенками в шестом классе не занимаемся! — скрывая смущение, ответил Паня и припустил вниз по улице Горняков.