Гранитный барин - Николай Яковлевич Агнивцев

Николай АГНИВЦЕВ

ГРАНИТНЫЙ БАРИН

*

Составитель Виктор ШИРОКОВ

Рисунки В. МОЧАЛОВА

© Издательство ЦК КПСС «Правда». Библиотека Крокодила, 1990.

РУССКИЙ БЕРАНЖЕ

Шарж работы В. Н. Дени

(публикуется впервые).

Недавно исполнилось 100 лет со дня рождения Николая Яковлевича Агнивцева (1888–1932).

Сегодня мало кто знает его блистательные, остроумные стихотворения. Разве что завзятые книгочеи обратили внимание на его имя в книге «Русская стихотворная сатира 1908–1917 гг.» (большая серия «Библиотеки поэта»), причем в книгу «Поэты «Сатирикона» в той же престижной серии стихи его, увы, не включены.

Между тем стихи «русского Беранже» (как он сам себя порой назы-вал) были весьма популярны в 20-е годы, их исполнял известный актер Н. Ходотов, автор книги воспоминаний «Близкое— далекое»; кое-какие положил на музыку и напевал А. Вертинский, они нравились К. Чуковскому, В. Маяковскому, И. Эренбургу…

Николай Яковлевич родился в Москве, в семье известного юриста. Вместе с отцом объездил Дальний Восток, а в гимназии учился в Благовещенске. Поступил в Петербургский университет, но его не окончил, может быть, потому, что начал печататься…

После революции кочевая судьба забросила Н. Агнивцева через Константинополь в Париж, там поэт испытал приступы жгучей ностальгии и уже в 1923 году вернулся на родину, где через три года издал своеобразное «избранное» — «От пудры до грузовика», куда вошли стихи о принцессах и фрейлинах, о «блистательном Санкт-Петербурге» (так называлась его берлинская книжка), о моссельпромщице и беспризорниках… И хотя оставшиеся годы жизни поэт много и интенсивно работал, преимущественно для детей и эстрады, ни одной «взрослой» книги больше не появилось вплоть до наших дней. Впрочем, в Париже и даже в Сан-Франциско его сборники на русском языке продолжали появляться.

Думается, сегодня, в дни активного возвращения в литературу и в широкий читательский обиход многих незаслуженно забытых имен, Николай Агнивцев обретет новых друзей и поклонников, почитателей остроумной шутки, изящной иронии и гротеска, искрометного юмора.

Виктор ШИРОКОВ

ЛЕДА И ЛЕДИ

ИШАК И АБДУЛ

1

Раз персидскою весною

Шел Абдул к Фатиме в дом

С нагруженным косхалвою

Очень глупым ишаком…

Шел Абдул и пел: «Всю ночь-то

Процелуюсь я! Да как?!!

Ты ж не будешь! Оттого, что

Я — Абдул, а ты — ишак!»

Так, смеясь весьма ехидно

И хватаясь за бока,

В выражениях обидных

Пел Абдул про ишака:

«Вот идет со мной ишак!

Он один, а глуп, как два?

Ай, какой смешной ишак!

Вва!»

2

И, придя к ней, стук в окошко:

«Вот и я, Фатима, здесь!

Целоваться вы немножко

Не интересуетесь?!»

Но она ему на это

Отвечала кратко, что

Мужу, старому Ахмету,

Не изменит ни за что!

Он сказал: «Ай, как вы строги!»

И ушел домой он… так!

И обратно по дороге

Про Абдула пел ишак:

«Вот идет со мной ишак!

Он один, а глуп, как два!

Ай, какой смешной ишак!

Вва!»

СТУДЕНЧЕСКАЯ ОБИТЕЛЬ

Справа — дружный топот.

Слева — страстный шепот,

Там курсистка Лена

Мучает Шопена,

Тут из горла Оли

Просятся «бемоли»,

Здесь две диких дамы

Вместе тянут гаммы…

То мальчишке Гришке

Всыпят за делишки,

То он сладострастно

Гаммам подпевает,

То ему ужасно

Кошкин хвост мешает…

…Ноет балалайка,

Тренькает хозяйка…

Ну, а рядом с чувством,

Болен весь искусством,

Брат телеграфиста

С помощью лишь свиста,

Как на откупу,

Жарит «ки-ка-пу»[1]…

В ДУХЕ ВРЕМЕНИ

Сердце трепещет, как дикая лань,

Хочется очень усиленной ласки!..

Ах, от отсутствия Надей и Тань

Липнет на сердце какая-то дрянь:

Так… что-то вроде оконной замазки!

Взор застилает истомная муть,

Мысли по весу равняются олову…

Нет-с! Не могу! Прочь, тоска! Будь не будь:

— «Экстренно треб. инт. свободная грудь,

Чтоб преклонить инт. усталую голову».

«ФИ!»

С томной Софи на борту пакетбота

Плыл лейтенант иностранного флота.

Перед Софи он вертелся, как