Грязный лгун - Брайан Джеймс
- Категория: Разная литература / Великолепные истории
- Название: Грязный лгун
- Автор: Брайан Джеймс
- Возрастные ограничения: Внимание (18+) книга может содержать контент только для совершеннолетних
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брайан Джеймс
Грязный лгун
«Меня научили убивать и бороться с этим,
Хоронить это поглубже, чтобы никто не смог этого найти,
Потому что никто ничего не хотел знать».
Аксель Роуз[1]Благодарности:
Крису П. — за то, что он был моим другом, когда других не было.
Джону Фручианте[2] — чья музыка вдохновляет меня на то, чтобы стать лучше.
Оане Бан[3] — за мой интерес к гимнастике.
Ричи Мэнику[4] — чьи слова и исчезновение преследуют меня.
Доги — навечно мне преданной кошке.
Дэвиду — за то, что он был единственным человеком, кому я доверил эту историю.
Моей семье — за то, что всегда поддерживала меня.
Моей жене Саре — которая всегда будет моим ангелом.
Каждый из нас — человек
Я ничего не значу для них.
Я всего лишь перечень отличий; ряд прилагательных, описывающих то, что они видят, глядя на меня; набор слов, чтобы охарактеризовать меня как человека.
Чудной человек потому что они так говорят.
Странный человек потому что они так говорят.
Замороченный человек.
Сломленный человек.
Мир станет лучше, если я не буду привлекать к себе внимание, так как мусор лучше бросать на обочине. Никто не обращает внимания на запахи или на опарышей, пока их не чувствуют, не видят пока они далеко.
Я стараюсь держаться как можно дальше от остальных. Хожу впритирку к стенам коридора. Прячусь за своими волосами, которые достаточно длинны, чтобы скрыть лицо. И считаю: если им нет дела до меня, то и мне нет дела до них.
Они говорят, что беспокоятся за меня. Всю жизнь обо мне кто-то печется. Учителя, школьные консультанты[5], отец и мачеха…
Переживают, что я отличаюсь от других, что ко мне не тянутся ребята и у меня нет друзей, которым можно пожать руку, которых можно обнять… Переживают, что я не нуждаюсь в вещах, которые они пытаются мне навязать.
Их беспокоит мое молчание.
Они хотят знать, что происходит в моей душе.
Я не понимаю тебя, говорит отец каждый раз, когда я сижу перед ним, отвернувшись к стене, и мои глаза, занавешенные бесцветными прядями волос, напоминают выцветшие голубые джинсы; сижу, словно тигр в лесной чаще, свирепый и затаившийся. Я не понимаю, почему с тобой всегда так чертовски трудно!
Хочется сказать ему, что нет ничего непонятного в молчании.
Молчать лучше, чем говорить.
Молчать лучше, чем говорить правду.
К тому же… На самом деле они не хотят знать, что я чувствую. Не хотят слышать правду, потому что это их огорчает. Не желают слышать причитания моей матери о том, что я разрушил ее жизнь, что я причина ее пьянства. Они не хотят слышать о том ублюдке ее дружке О'Рое. И уж совсем они не желают слышать о том, что он находил меня слишком смазливым для мальчика, о том, как его потная, горячая рука обжигала меня, когда он гладил мою спину, а еще каков его стальной кулак, стоило мне попытаться вырваться от него.
Это поставило бы их в неловкое положение.
Это разрушило бы их представление о мире.
Им интересно только то, что происходит по их правилам как должно происходить. Все то, что коварно вкрадывается, чтобы разрушить приятные для них представления о хороших домах, больших машинах, и торговых пассажах, должно быть скрыто, похоронено, проигнорировано, а еще лучше забыто. Но все, что я вижу, глядя вокруг, это именно то плохое, что смогло просочиться демоны, живущие рядом с той тенью, где обитаю я. Я вижу, что они творят поэтому и стараюсь побольше молчать.
Теперь я умею врать.
И я отвечаю «отлично» на вопрос, как поживаю.
Потому что ко мне не лезут, если я в порядке, если я хорошо себя веду то есть только если я нормален. Ведь они потому и беспокоятся. Потому что я НЕНОРМАЛЕН. Я ненормально одеваюсь. У меня ненормальная прическа. Я не говорю нормальных вещей, как другие детки в коридорах. Хотелось бы, чтобы они это поняли. Чтобы они наконец перестали проявлять свое проклятое беспокойство и оставили меня в покое!
Ты ведешь себя так, чтобы тебя заметили, слышу я. Это говорят… девочки в нормальной одежде, с нормальными прическами и нормальными лицами, Ты просто хочешь выделиться. Они мнят себя ужасно умными и проницательными, полагая, что лезу из кожи вон, чтобы привлечь к себе внимание.
Ладно! Вы меня раскусили, обычно посмеиваюсь я в ответ, одаривая их широкой улыбкой в стиле «да пошли вы…», когда они проходят мимо.
Мачеха непременно спросила бы, зачем нужно так злиться, почему нельзя быть повежливее, стараться, чтобы меня поняли. Но как я могу им объяснить, что я с детства научился не привлекать к себе внимания. Ведь если я «высовывался», моя мать вспыхивала от ненависти. «Считаешь себя чертовски умным?» обычно спрашивала она. стирая улыбку с моего лица своими длинными ногтями, которые она холила каждый субботний вечер, сидя перед телевизором и поджидая своих дружков.
Мне не нужно их внимание.
Я просто хочу исчезнуть. Раствориться среди демонов, чтобы меня не замечали, и больше никто не лез в душу, причиняя боль.
И, похоже, это срабатывало. Всего пара месяцев в стенах этой школы, и большинство соучеников потеряли ко мне интерес. И им оказалось достаточно навесить на меня ярлык придурка и не замечать, пока я не попадался им на глаза.
Мы ведь держимся вместе — ненормальные. Мы чувствуем друг друга достаточно хорошо, чтобы знать, что нас не понимают. Мы легко сходимся… занимая одну общественную нишу в средней школе. Мы встречаемся в тени. Мы угадываем спины друг друга. Нас объединяет ненависть ко всему, а разделенная грусть служит утешением, ведь она всецело принадлежит нам и никто из чужих не властен над нашими чувствами.
Мы для них ничто, и они тоже ничего для нас не значат.
8 часов 47 минут. Вторник— Творишь очередной шедевр? — спрашивает Син, наклоняясь ко мне так близко, что его слова я скорее чувствую нутром, каждой косточкой, как метель в конце зимы, нежели на самом деле слышу.
— Так, кое-какие заметки, — отвечаю я, быстро закрывая блокнот, где пишу всякую всячину — делые страницы, исписанные каракулями, разрозненные мысли, словно осколки разбитого окна. Я надеюсь, что когда-нибудь перечитаю их и объединю во что-то осмысленное.
— Неважно, — говорит Син, устраиваясь на соседнем стуле. Он выделяется на фоне тошлотворно-ярких красок кафе в своей черной майке и черных джинсах. И его волосы черны, как черный маркер, а кожа бледная, как у призрака. Он болезненно чужой в этой комнате — оранжевые стулья и зеленые столы вместе с желтыми стенами и красными полами пытаются вытеснить его подобно тому, как наши кровяные клетки отторгают инфекцию.
Син больше ничего не говорит.
Его взгляд устремлен в пустоту.
Я не знаю, хочет ли он услышать что-то от меня или просто наслаждается покоем. Я знаю его недостаточно долго, чтобы понимать, о чем он думает. Его лицо почти неподвижно, по нему тоже сложно прочитать мысли. Era глаза никогда ничего ие выражают — как у кроликов или птиц. Дьявольски хорошее прикрытие. Лучший способ оставаться незамеченным.
В нем определенно есть что-то безумное. Какое-то время он может сидеть вот так, совершенно неподвижно, а потом внезапно содрогается, будто в его мозгах закоротило, и оживает. И тогда его глаза искрятся солнечным светом. Он становится подвижным, неуправляемым. Живым.
Поэтому он такой же изгой, как и я.
Поэтому другие дети боятся его.
Именно поэтому мы дружим. Мы понимаем друг друга, так как другие нас считают ущербными. Принимаем друг друга такими, какие мы есть, не заморачиваясь на эту тему, не пытаясь ничего изменить.
— Ты сегодня идешь после занятий, Щенок? — спрашивает он, говоря в стену и не меняя выражения лица. Он подает слабые признаки жизни, произнося слова одними губами, а сам остается неподвижным. Если бы он не назвал мое имя, я бы и не понял, что он обращается ко мне.
Щенок.
Эта кличка у меня с детства. Я привык, ненавидеть ее. На детской площадке я часто плакал, когда остальные дразнили меня «щенок, щенок» и швыряли песок мне в рот и полные слез глаза.
Теперь я ненавижу ее меньше. Она подходит мне. Я сам называю себя так. Я принял ее, потому что, подобно бездомному псу, слоняюсь в надежде найти хоть каплю душевного тепла. Грязный и тощий. Я всегда негромко, предостерегающе рычу, и невозможно угадать, когда я наброшусь.
Я скорее Щенок, чем Бенджи.
Никто не зовет меня Бенджи, кроме домашних и Ласи, моей девушки. Но она сейчас далеко, а с семьей я почти не общаюсь, и возможно, Бенджи скоро исчезнет. Мне хочется, чтобы он совсем исчез — умер, стал такой маленькой частью меня, что я не смог бы ее найти, даже если б захотел.