Грязный лгун - Брайан Джеймс

— Она! — говорю я, показывая на Рианну и пытаясь изобразить, что не так уж ей и увлечен; мне кажется, что Сину будет неинтересно, что я запал на девушку, которая не общается ни с кем из наших друзей, которая, наверное, слушает другую музыку, одевается по-другому и не является изгоем, как мы.

— Не будь идиотом, — говорит он. Мне казалось, что это и так понятно. Я не знаю, что ей сказать.

Если бы знал, я бы уже сказал.

— Я знаю ту, другую — видишь ее? Это её подруга. Я позову ее сюда, — сказал Син.

Мне очень хотелось остановить его, но в то же время мне очень хотелось, чтобы он это сделал.

— Кам! — кричит Син, и мне кажется, что обернулись все, кто был в библиотеке, покая старался спрятать свое лицо. Он энергично машет ей рукой. — Поди на секундочку, — кричит он.

Она хмурит брови, явно не испытывая особого желания делать это, потом говорит что-то своей подружке и идет, словно она нас боится, словно ей не по душе, что ее позвали два придурка с задней парты.

Я смотрю на часы на стене в надежде, что время пойдет быстрее, что урок начнется раньше, чем Син успеет ей что-либо сказать.

Кам не хочет подходить слишком близко. Она остановилась в нескольких шагах от нашей парты, где перед Сином лежит открытый журнал, а передо мной — блокнот с не очень удачным наброском Рианны.

Я переворачиваю страницу и держу кулаки в надежде, что Кам ничего не заметила.

— Ты подруга Рианны Мур, так? — спрашивает Син. Она кивает и оглядывается назад, где ее друзья с любопытством наблюдают за нами. — Дело в том, что мой друг Щенок запал на нее. Можешь помочь?

— Да пошел ты… — шепчу я и закрываю свое зардевшееся лицо руками.

— Правда? — сказала Кам, и ее глаза распахнулись от любопытства, став еще больше за стеклами очков. Она подходит ближе к нашему столу, берет стул — она явно расслабилась, поняв, что Син позвал ее только для того, чтобы посплетничать.

Я думаю о том, как все отрицать, сказать ей, что это все выдумка Сина, и отправить ее восвояси.

— Ты же новенький? — спрашивает она меня.

Син берется за свой журнал и возвращается в свое нормальное состояние — становится медлительным и безучастным.

— Хм… хм… ну да, — отвечаю я запинаясь. Син улыбается.

— Тебя зовут Щенок? — спрашивает она с таким видом, будто у нее на это аллергия.

— На самом деле Бенджи, — отвечаю я. Син начинает лаять и скулить, пока не получает от меня локтем в бок. Он смеется. — Но все зовут меня Щенок. — Теперь смеется и Кам.

— Мне кажется, это забавно, — говорит она. Если бы это не было ради Рианны, ради того, чтобы в конце концов услышать ее голос, я бы послал эту Кам куда подальше.

— Может быть. Меня просто так называют, — я смягчаю ответ, чтобы не обидеть ее.

— Ты втюрился в Рианну? — Мне хочется сказать ей, что мы не пятиклашки, чтобы говорить слово «втюрился», я ведь даже не знаю ее — только то, что я вижу, что видно всем: что она любит черный цвет, что в письмах вместо точек она рисует сердечки, и я не знаю, почему меня тошнит, когда я вижу, как это делают другие.

Я пожимаю плечами.

— У нее нет парня, — говорит Кам и подмигивает мне (намек, пока намек). За это мне хочется съездить ей по лицу, но ведь она только что собщила то, что я безуспешно пытался выяснить всю неделю.

Я позволяю себе улыбнуться про себя.

— A y тебя есть девушка? — спрашивает она, становясь застенчивой, как и все девочки, когда задают подобные вопросы, как будто пытаются заигрывать с тобой вместо кого-то другого, только чтобы посмотреть, как ты это делаешь.

Ласи.

Я ясно представил ее себе, какой она была, когда мы впервые встретились на людях — она махала мне рукой через всю столовую, слегка краснея от смущения, и будто огонь сжигал меня изнутри, когда я это видел.

Но кажется, это было так давно… так далеко.

Интересно, она все еще моя девушка?

Так ли это? Может, у нее сейчас другая жизнь? А может, у нее все по-прежнему?

Она всегда была для меня больше, чем моя девушка, — она была ангелом, который оберегал меня. Но ангелы не могу защитить тебя, когда их нет рядом.

— Наверняка есть, — произносит Кам. Я отвечаю:

— Что-то вроде.

Мне стало стыдно за эти слова: как только они слетели с моих губ?

— Неважно, — говорит она, — Я не скажу ей. если не хочешь. — Она подмигивает мне еще раз. Я до сих пор ненавижу ее за это «неважно», пусть даже я сам начал говорить об этом как о чем-то несущественном. Да что она вообще понимает, что она знает о Ласи, которая так много для меня значит. И если б я мог, я бы заставил себя забыть Рианну и убедил себя в том, что она самая страшная девушка, которую я когда-либо видел.

— Простите, мисс Чейз. — Я смотрю наверх и вижу учителя Кам, нависшего над нашей партой, как сумасшедшая птица. — Сейчас вам надо работать над своим заданием, а не болтать со своим другом. — Он отходит на пару шагов и стоит там, чтобы убедиться в том, что мы заканчиваем разговор.

— Мне надо идти, — говорит она и хмурится. Она обещает рассказать все Рианне, хотя ничего обо мне не знает. — Пока, Сии, — она машет рукой между журналом и его лицом. Он бурчит что-то ей вслед.

Я вижу, что все ее друзья ждут, когда она вернется, умирая от любопытства — о чем это она с нами говорила? Потом она оборачивается и показывает пальцем, а я снова опускаю голову, потому что не хочу видеть их лица, не хочу быть в центре их внимания.

Я открываю блокнот и пытаюсь собраться с мыслями, чтобы написать. Хоть что-нибудь… Но все, о чем я могу думать, — чтобы Кам ничего не сказала Рианне до конца занятий. Как я ужасно боюсь того момента, когда она посмотрит на меня, а я буду знать, что она все знает, и буду сильно переживать о том, что она думает.

Но в то же время мне хочется, чтобы Рианна узнала обо всем прямо сейчас, потому что мне нужно увидеть ее реакцию.

Я несусь по коридору, чтобы попасть в класс первым, так тороплюсь, будто моя жизнь зависит от того, приду ли я раньше Рианны. Задеваю по пути злых девчонок, шипящих мне, чтобы я смотрел, куда иду.

В классе никого нет, когда я врываюсь в дверь, пытаясь перевести дыхание.

Меня пропитывает запах мела и дерева, к тому же у меня кружится голова, отчего ряды парт слегка колышутся, словно лодки, плавно покачивающиеся на морских волнах.

Я решаю сесть подальше от окна.

Я хочу сидеть как можно дальше от нее.

Я ужасно боюсь увидеть, что Рианна смотрит на меня, как на ночной кошмар.

Мне надо было остановить Сина.

Потому что я ненавижу, когда чувствую себя так, я ненавижу, когда мне страшно.

Один за другим остальные заходят в класс, занимают места вокруг меня, словно стена, возводящаяся вокруг города. Хотел бы я чувствовать себя таким же защищенным.

Я ни на кого не смотрю и держу руку под футболкой, пытаясь умерить бешеный стук моего сердца, надавив на него, словно зажимаю рану, чтобы остановить кровь.

Но затем заходит Рианна, и на мгновение я вспоминаю, что значит быть живым и какой невероятной иногда кажется жизнь, даже в худшем своем проявлении — такие моменты с лихвой окупают все плохое, что может произойти.

Я наблюдаю за ней, опустив голову, лицо закрыто волосами, я смотрю, как она идет, держа голову прямо, ни разу не обернулась, чтобы посмотреть на меня, смотрит только на ряд у окна, где она обычно сидит.

Интересно, знает ли она, известно ли ей, что на нее смотрят, идет ли она более плавно, старается ли она быть еще красивее только для меня?

Сама мысль об этом успокаивает и радует душу.

Она садится в самом начале ряда у окна. Она убирает волосы с лица и заводит их за ухо, и слегка, поворачивается, так что мне видно ее лицо, изгиб носа, ее идеально очерченные губы — от природы красные, как клубника.

Я вижу, как она оборачивается, как ее взгляд скользит по соседнему ряду, потом по следующему… Она оглядывает дальние ряды, а когда замечает меня, ее взгляд останавливается, и я чувствую, как все холодеет у меня внутри.

На ее губах мелькнула улыбка, и. она отвернулась.

Я пытаюсь убедить себя, что я ничего не ви-Дел, что мне это все только показалось, что, может быть, она совсем и не улыбалась, а просто — собиралась чихнуть.

Мне мама раньше всегда говорила: «Ну, ты никогда ничем недоволен!», потому что я никогда не позволял себе слишком сильно радоваться, когда на Рождество или на день рождения она дарила мне именно то, чего я хотел больше всего на свете. Потому что мне не хотелось верить, что это было на самом деле, и всегда казалось, что я всего лишь замечтался. Потому что если я ни на что не надеюсь, то ничто не сможет меня огорчить или причинить мне боль.

Весь урок я не свожу с нее глаз.

Я наблюдаю за каждым ее движением, за каждым жестом руки, затем, как она прикрывает ладошкой рот, словно котенок, когда он лижет лапку, умываясь.