Категории
Самые читаемые
PochitayKnigi » Документальные книги » Биографии и Мемуары » Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

28.11.2024 - 19:00 0 0
0
Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн
Описание Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн
Индивидуальные воспоминания автора содержат типичные черты Той Нашей жизни. Вопреки неблагоприятным внешним обстоятельствам того времени, автор защищает кандидатскую, потом докторскую диссертацию, воспитывает школу молодых ученых. Жизнь автора была богата встречами и дружбой с интересными людьми. После развала науки автор уезжает работать в США, поближе к сыну и внукам. Сформировавшиеся в последующие 20 лет впечатления описаны в книге «Привет из Чикаго. Перевод с американского на русский и обратно». Все фото из архива автора.
Читать онлайн Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 70
Перейти на страницу:

Моя Наша Жизнь

Времена не выбирают В них живут и умирают

Александр Кушнер

Он пишет, бедный человек, Свою историю простую, Без замысла, почти впустую Он запечатлевает век.

Давид Самойлов

Как бы введение и немного о себе

Много лет назад услышала фразу, приписываемую Галичу и звучащую как бы неоспоримо: «Каждый еврей может написать хотя бы одну пьесу». Оказалось, что я не настолько самоуверенна, как всю жизнь представляюсь другим, потому что при всей природной графомании не примеряла эту фразу к себе и пьес писать не пыталась, хотя иногда и «бралась за перо». Правда, очень давно и браться перестала, поскольку Виктор Листов после чтения нравившегося другим рассказа приговорил:

– Сюжет неплох, но нет странности письма.

Графомания находила выход в письмах, когда было кому писать. К сожалению, само письмо (и писание), которое неотъемлемо включало хорошее перо и прежде всего приятную на ощупь бумагу, постепенно исчезло и как способ передачи информации и как источник удовольствия.

Когда мне было десять лет, мы проводили лето в Сельце, под Брянском, и почему-то вокруг не было ни пера, ни доступной бумаги. «Писала» я на веранде, позируя перед московским же мальчиком, с которым не обменялись за все лето ни одним словом и которого держали на такой же короткой цепи в доме напротив.

Выводила что-то еле различимое карандашом по кальке, на которой папа чертил вечерами технологическую деталировку. Операция первая (и первый лист кальки) отмечала красным карандашом те поверхности заготовки, которые подвергались обработке в первую очередь. На следующем чертеже деталь была уже тоньше на удаленный слой, красные линии были уже на других уровнях или поверхностях и так дальше – пока вместо круглой заготовки вычерчивалась желанная деталь.

Нет ли какой-то глубокой закономерности в этом воспоминании о процессе врезании вглубь именно сейчас, когда я хочу вспомнить-воссоздать свою жизнь, потому что каждый из следующих эпизодов относится к последующей и по сути другой жизни, после некоего удаленного поверхностного слоя, к все более обнаженным нервам и меньшему остатку жизни?

Юра называет эти записки «жизнь в эпизодах». Хочется надеяться, что эти отрывочные эпизоды жизни моей и моих друзей или просто знакомых помогут воссоздать постепенно исчезающий из памяти дух той нашей жизни, детали и события времени длиной в ту мою жизнь.

Я повторяю свою жизнь вслух и не могу изменить её. Или создать задним числом мое активное отношение к тому, что творилась со страной действиями сверху, – активности не было. За мной была репутация скорее активной аполитичности. Прошу не путать с намеренным конформизмом, хотя ненамеренно все там были. И все-таки события моей жизни, вне зависимости от моей активности, отражают нашу жизнь, в не зависящих от нас обстоятельствах.

Никогда раньше не задумывалась, почему не присоединялась к часто обсуждаемым позднее встречам на московских кухнях. Потому что узнала о них от Кима, когда уже и не надо было прятаться? Нет, сознаюсь, что если бы и знала, вряд ли я бы там была. Исходить в гудок не для меня: прятала правду от себя, загоняя себя по уши работой, чтением, понимая, что если додумаю мысль до конца (действие, которое теперь считаю для себя обязательным, а тогда прятала мысль вместе с головой в песок), то тогда уж возьмусь за пулемет.

Когда объясняла среди себя мою роль в условиях военного невмешательства, формулировала достаточно точно и проверяла строго, соответствую ли:

– Не увеличивать непорядочность в доступной мне части мира.

А когда перестройка вывела моих друзей на улицы и митинги с вполне разделяемыми мною лозунгами, сказался уже омозоленный инстинкт не присоединяться к толпе, которой в целом не верю до сих пор.

Петр Дейнека, один из активных американских баптистов, сподвижник Билли Грэма, который привез в начале 90-х в Москву библии и деньги в рамках одной из многочисленных программ Возрождения, спросил меня как-то, верю ли я тогдашнему Правительству (уже без Гайдара, которому чисто по-человечески симпатизировала). В тот момент я была под впечатлением показанных накануне по ТВ наших правителей, стоящих в церкви со свечками:

– Я верю, что кто-то из воинствующих атеистов под влиянием личных сверхсобытий мог в одну ночь стать верующим (именно так случилось с близкой моей подругой Таней Киселевой). Но если вдруг все вчерашние коммунисты вдруг стали креститься и ходить в церковь, по-моему, они как были лицемерами, так и остались.

Я была уверена, что рядом с моими друзьями и другими раскрепощенными участниками дискуссий на московских кухнях, многие в тех толпах митингующих незадолго до того не просто голосовали «за» стоя, но еще и выносили порицания, в том числе и за посещения церквей, обосновывали отказы в отъездах, не подписывали злосчастные характеристики и подписывали совсем другие письма.

Дейнеку знала, поскольку они с женой снимали несколько лет нашу квартиру на Молодежной улице. Кто-то из знакомых дал меткое, хоть и грустное определение семьям, подобным нашей: «поколение брошенных родителей». Вроде бы и стыдно было, потому что уже была и доктором и профессором, но после поездки к Мише в Чикаго в 92-м, я произвела небольшие и простые подсчеты (моя зарплата была 50 долларов, Юра не очень регулярно получал по 150) и сказала:

– Или мы больше к Мише не едем, или надо сдавать квартиру.

Сдали и продолжали сдавать как раз Дейнекам года три, а сами снимали квартиру поменьше, зато ездили в Чикаго «на свои». Вспомнишь-вздрогнешь. Как не про нас. И все-таки это про нас: мы не просто выживали и выжили, но и состоялись. Как говорил светлой памяти Марк Львович Бернштейн:

– А если бы ещё и не мешали?

В его словах был вопрос – как бы неуверенность, было бы для нас лучше или хуже. Но на человеках нельзя ставить параллельных опытов. Мы у себя одни. Мы такие, какие получились, ломясь через или обходя препятствия, рассчитывая или переоценивая свои силы, опираясь на поддержку близких и благодарные случайным удачам.

Семья как семья

Мои бабушки и дедушки умерли еще до моего рожденья и поскольку они были людьми без громких биографий, объективно узнать что-либо про предыдущие поколения папиной и маминой семей (из Интернета, например) мне было не дано.

Знаю только, что мама назвала меня Ниной в честь бабушки с папиной стороны (русская интерпретация Нехамы, что дает Юре повод время от времени меня

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 70
Перейти на страницу:
Тут вы можете бесплатно читать книгу Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн.
Комментарии