Причуды южан. Ироничный фарс - Поль Сидиропуло

Поль Сидиропуло

Причуды южан. Ироничный фарс

© Сидиропуло, Поль, 2017

© Издательство ИТРК, 2017

Посвящается отцу и матери, Пе тру Кузьмичу и Прасковье Алексеевне

Чувство собственного достоинства – середина между своенравием и подхалимством…

Мастер-Григорий нигде не получал такого удовлетворения, как у себя в саду, под кроной ветвистой яблони. Перед ним самодельный верстак с сапожным инструментом, а рядом мангал с горящими углями. Старик давно на пенсии, но не мыслил свою жизнь без работы. Туфли почти готовы, но он продолжал усердно наносить последние штрихи своему творению и что-то тихо напевал. Впрочем, скорее мурлыкал он любимый мотив сквозь чуть приоткрытый рот, увлеченный, сосредоточенный.

– Отец! Отец! – отвлекла его Мария, сноха, женщина подвижная, по-девичьи стройная, несмотря на то, что давно перевалило ей за сорок.

Крупные карие глаза ее были полны нетерпения, а красота, прочно сохранившаяся на ее овальном лице, приобрела нарочитую холодную строгость. Под мышкой ее раскудахталась крупная рябая курица, как будто передразнивала покрикивающую хозяйку.

Григорий покачал головой, усмехнулся снисходительно, как бы наперед зная, что ничего важного сноха не скажет.

– Слушаю, что у тебя? – Он свел к переносице пучки поседевших бровей.

– Долго еще будешь няньчиться с туфлями? – выпалила она сердито, резче, чем сама того желая. – С минуты на минуту подъедет Спартак, а к столу у меня еще не все готово.

Григорий чуть выждал и спокойно спросил:

– И с чем же ты все утро возилась?

Мария едва не выронила курицу.

– У женщин, отец, дело всегда найдется. Твои бы мне заботы!

– Она остро покосилась на туфлю, словно из-за нее возник спор.

– Встань, говорю, зарежь курицу.

Старик нахмурился, уткнулся в работу.

– Попроси кого-нибудь из соседей.

– Кого я буду искать? Все нынче заняты по горло. Носятся, как угорелые. И стар, и мал – все подались в бизнес. Коммерсантами себя вдруг возомнили.

– Попроси Иосифа. – Он покосился в сторону соседнего дома.

– Ёську что ли? – брезгливо уточнила Мария. – Колобка? Тяжеловоза что ли? – смешок ворвался ей в рот.

– Ну! – Григорий не желал более отвлекаться. Но сухо поправил невестку. – Тяжеловес, хочешь сказать?

– Господи! Да он отродясь ничего в доме не делал! – осуждающе заметила Мария. – Мать его, Марфа, индюшка хрипатая, вот-вот треснет от важности, – с большой охотой переключилась сноха на соседку, – родила его на старости лет, и не приучила к труду. Порежется, еще во всех грехах Марфа меня потом осудит. И это потому, что с детства не приучают к самостоятельной жизни, – завелась она.

– Учиться надумал, переросток. Да когда не дано, взять неоткуда. Конечно, разбаловали. На всем готовом. Приготовь, поднеси… Скажи, зачем ей нужен был третий этаж? Она и сын? Нам назло. Чтобы закрыть нас от солнца…

– Возможно ли такое, дочка? – скептически отозвался Григорий.

– Светит отовсюду, вон сколько солнца!

– А с раннего утра – нет! – капризно стояла на своем Мария.

– Так в это время мы спим, моя хорошая…

– Ей какое дело! Может, у меня бессонница! Хочу выйти к себе во двор, прокричать: добро пожаловать солнце! А какая-то мымра посмеет лишить меня такого удовольствия! – запалялась Мария.

– Ничего приедет мой сынок – вымахает сразу же еще два этажа. Будет она после обеда сидеть в тени.

– Зачем это тебе, дочка? – мягко упрекнул ее старик. – Посмотри, какой у нас чудесный сад. Лишишь солнца деревьям, овощам, цветам, что сажаешь из года в год…

Григорий был прав, но Мария не хотела уступать:

– Надо было взять на рынке уже готовую курицу, как это делают другие! Больно хочется резать и общипывать птицу… – она сочувственно погладила курице голову.

– Позови Диму, – Григорий почувствовал легкое угрызение совести. – Он шустрый. Наверняка сможет справиться с курицей.

– Шустрый за каждой юбкой гоняться! – не одобрила Мария.

– Как и его наставник, Кира преподобный. Дылде жениться пора, а у него все еще в голове шальной ветер гуляет.

– Или не видишь? Мне нужно успеть к приезду внука! – старик надеялся, сама сноха поймет и не придется тратить попусту слова, объясняя. – Обувь шить – не блинчики печь, – он поплевал на суконку и принялся растирать туфлю. – Тяп да ляп.

Мария почувствовала себя задетой, да и курица время от времени беспокойно трепыхалась, надоедливо торопила. Она бросила сердитый взгляд на мангалку, где на горячих углях накалялся отделочный сапожный инструмент. И не со зла, а так обронила:

– Ты думаешь, Спартак станет носить эти туфли? Вон их сколько отовсюду навезли. Итальянские, австрийские, выбирай!..

– Я сделаю, а он – как хочет! Пусть не носит. Итальянские! Как будто наши руки не там растут!

Мария попала в цель: старик обиделся и еще круче склонился над туфлей, доводя ее до блеска. Сама с утра на взводе и свекру портит настроение. Разве не понятно ей: для любимого внука старается. Да и, честно говоря, лучше привозной обуви смастерит. Все и всегда его работу отмечали: мастер!

Не стала она ему более мешать: как флажок, пронеслась над кустарником ее цветастая косынка.

– Ёся! Иосиф! – прокричала она, стоя уже перед соседним домом. И поскольку ответа не последовала, развернулась лицом к дому напротив. – Дима! Говорю же, никого днем с огнем не отыскать. Марфа! Толку звать эту глухую тетерю…

На балконе, однако, появилась Марфа в полосатом махровом халате. Стало быть, услышала.

– Ты меня дозываешься, Мария? – голос ее грубый и хриплый, как у тех, кто долгие годы курит. Огромная грудь ее вздымалась, издавая изнутри хрип, но сигарету с длинным мундштуком из рук она не выпускала.

– Да, Марфа, я, моя милая соседушка, – притворно-ласково ответила Мария, как бы из жалости к грузной женщине, редко выходящей из дому. – Сын твой нужен, Иосиф.

– Говори громче, – выговаривающим тоном посоветовала Марфа, налегая на перила выпирающимся животом. – Просто беда с ушами, – она приложила к уху ложечкой сложенную ладонь. – Плохо слышу…

– Иосиф, говорю, нужен.

– Так на службе он. Или не знаешь? Днюет и ночует там! И еще на занятиях пропадает. Опять хочет поступать. Может, в этот раз осилит. Вот… – она затянулась, раскашлялась, покраснела аж.

Марии не понравился заносчивый тон соседки, и даже то, что она сказала – всё врет:

– Да лучше скажи, что стал снова ходить на подкурсы! Чего уж…

– А если так – нельзя? – Марфа перестала кашлять, но краснота с глаз ее не спала. – Может быть, запретишь моему сыну снова поступать?

– Почему? – хмыкнула Мария. – Даже хорошо, от чего же, – трясла она плечами в тихом отрывистом смехе. – Было бы желание – побольше ума набраться. Только, скажи, сколько можно мозолить глаза учителям? На юридический теперь, как на медицинский – все туда бросились! Конкурс – ни связи, ни деньги не помогут.

– Твержу своему сыну – дай! – протрубила сверху Марфа, сбрасывая вниз пепел. – И все пойдет, как по маслу. Отец его, царство ему небесное, оставил сколько надо. Упрямится. Сам, говорит. А сам – какой уже год мается.

– Незачем идти на юридический, попроще бы отыскал, по зубам! – налегла Мария на горло, перекрывая кудахтанье курицы, вырывающейся из ее рук. – Да какой из Ёськи юрист, бог ты мой? Или не видно? Или не понятно, не тянет твой сокол, как тебе еще объяснить?!

Марфа силилась не упустить ни слова соседки, но до ушей долетали обрывки, и она нервничала и злилась:

– Что же получается? Уж если твой сын учился в столице, обязаны все мы перед ним и тобой стоять на задних лапках? Никак все нынче помешались на столице. Потянуло всех туда магнитом. И здесь, слава богу, живем! Есть и у нас институты. Филиалы открыли.

– Застрочила, как швейная машина, – сощурилась Мария. – Не сама ли признала – мается?! И еще не один год будет мозолить учителям глаза.

Но Марфа продолжала сверху вещать, как с трибуны, не слыша всего, что говорит внизу соседка:

– Сколько надо, столько и будет поступать! Тебе-то что? – пыталась она приоткрыть ворот жаркого халата, распарившись от напряженного разговора. – Ну и что с того, что с неба звезд мы не хватаем! Да все у нас зато есть не на один десяток лет. Знаю, от чего ты места себе не находишь и страх берет! Да – страх! Как же! Пока твой ученый Архимед протирал в столице штаны, мы тоже баклуши не били. Вернется от свекрови, бог даст, мать Кати – пойдем сватать дивчину… – соседка вовсе жаром запылала.

– Рехнулась! – определила Мария и припугнула кулаком рябую, вырывающуюся из ее рук. – Видит лиса виноград, да ноги коротки…

– Испугалась, поджилки трясутся, – вздувалась массивная грудь Марфы от удовольствия, что нашла уязвимое место заносчивой соседки. – Кто-то теряет, а кто-то находит…