Пастух - Григорий Диков

Григорий Диков

Пастух

Часть первая

Первая часть записана мною со слов Порфирия Бортникова во время нашей последней встречи в декабре 1914 года в Тобольске. Впоследствии она подвергалась переработке по мере того, как я узнавал новые подробности о жизненном пути моего героя и его характере.

Сирота

1. Валун

Верстах в пятнадцати вверх по Реке, на другой ее стороне, есть сейчас болотце. Посреди болотца лежит большой валун. Говорили, что раньше там была поляна, по краям дубы, а вокруг этого валуна большие головы стояли, вырезанные из камня. Наши люди деревенские эти головы поставили или мордва, а может татары или еще кто — неизвестно. Голов тех уже давно нет. И поляны тоже нет — хлябь, кочки, осока. Обычное по этим местам болото. А валун все лежит, только до него не дойдешь — утопнуть можно. Мужики, кто посмелей, конечно, все равно на это болотце ходили, издалека посмотреть. Говорили — валун лечит и силу дает. А поп туда ходить запрещал: «Бесовское капище, душу загубите!» Только пока сам это место не увидишь своими глазами, не поймешь, почему оно бесовское.

То болото Столовым называлось. Это потому, что валун, который посредине лежит, плоский, вроде стола. Снизу по краям мхом и лишайником оброс, а сверху чистый.

Ну так вот, дело было как раз накануне воли, еще старые хозяева поместьем владели. Жила в ту пору в Торбееве молодая баба Агафья. Прожила она с мужем уже семь лет, а понести все не могла. Что они только ни делали: и свечки ставили в церкви святым Якиму и Анне, и в Дивеево ездили на богомолье — ничего не помогало. Агафья к знахарке ходила; та ей сказала отвар горицвета пить и молодило есть по ночам. Только все без толку — не тяжелела баба, и все!

У всех одногодок в деревне уже по трое, а у кого и четверо ребят. А ее прозвали «бесплодная». Это чтобы ее с попадьей не путали, которая тоже Агафья. Несчастная стала у нее жизнь, муж на нее за бесплодие сердился, хотя чья в том была вина, мужья или ее, мне неведомо.

Тут кто-то Агафье и рассказал про Столовое болотце, на котором валун. Вроде, говорят, какой-то дед до валуна через болотце добрался и ночь на нем пролежал, а как проснулся утром — сразу на десять лет помолодел. Только деда этого больше не видели. Он как помолодел, так с ума от радости спятил и через болото бегом побежал, без разбора. И утоп.

Агафье этот случай крепко в душу запал. Думала она, думала, и снова пошла к бабе-знахарке на выселках, которая крестьян пользовала, про валун расспрашивать. Та ей отсоветовала. Говорит, когда головы каменные стояли, валун и вправду хворь прогонял, а сейчас нет. Давно еще, лет может триста назад, ехал мимо митрополит Рязанский, и как про головы прознал — велел на куски расколоть. А как головы разбили, то прямо на следующий год поляну вешней водой затопило, и стало там навечно болото, комариная слобода.

Ну, Агафья упрямая, знахарку не послушалась. Думает — а ну как попытать счастья? Полежу, думает, на валуне: будет толк — хорошо, а не будет — так и ничего. Болотце-то недалеко, вечером уйду, до утра вернусь домой, никто и не заметит.

Дело осенью было. Вот выдался погожий день, надела Агафья мужнины старые сапоги, рогожку прихватила накрыться и пошла к болоту. Взяла у соседей лодку и на тот берег погребла. К вечеру добралась она уже до болота и, пока солнце еще не село, стала его кругом обходить, искать в осоке проход к валуну.

Ходила, ходила, а прохода все не видно. В сапогах жижа хлюпает, рогожка вся в грязи испачкалась, в волосах ряска, налицо паутина налипла. Мухи жужжат, и болиголов сладко пахнет.

Тут и вечереть стало. Замаялась Агафья, отошла чуть поодаль от низины и села на сухое место у березки передохнуть. Рогожкой прикрылась и сама не заметила, как заснула.

Да только долго не проспала. Солнце зашло, и потянул по болоту мозглый ночной ветер. Вскоре и луна из-за кромки леса поднялась; пролетел низко козодой и стрекотом разбудил Агафью.

Агафья глаза со сна протерла, рогожку откинула и осмотрелась. В ту ночь луна была полная, ночь светлая. Все болото видно Агафье. Лег на болото белый туман, а посредине из него черной грудой торчит валун.

Сидит Агафья и смотрит на валун. Думает, что уж не доберется, ночью-то впотьмах еще трудней проход искать. Тут у дальней опушки леса, с северной стороны, будто тень какая-то промелькнула. Присмотрелась Агафья, а тень стоймя к болоту движется, как будто человек на двух ногах идет. Вышла тень с опушки и к валуну через туман побрела.

Смекает Агафья: «Если этот человек дорогу к валуну нашел — неужто я не найду?» А с западной стороны еще одна тень, потом еще две — с юга. Идут-бредут через туман, как будто не по болоту, а по торному пути. Собралось их у валуна не меньше дюжины: стоят, покачиваются и о чем-то шепчутся между собой. О чем, Агафья не разобрала: далеко и непонятно. Только будто сосны шумят под ветром.

Заприметила Агафья, где ближняя тень по болоту шла, и сама по ее следу поползла. Ползет она в тумане, руками кочки нащупывает и шуму старается не делать. Совсем близко подползла, а тут, как назло, защекотало у нее в носу. Хотела она нос утереть, да не успела — и как чихнет! Тени вмиг затихли и головы повернули в ее сторону, все разом. Смотрит на них Агафья и видит — не люди это, а только тени. Сделаны они из черного дыма, и ни рук, ни ногу них нет. Вместо глаз у каждой тени две дыры, а за дырами небо ночное виднеется и звезды блестят.

Тогда как раз ветер с Реки подул, сильно-сильно. Закачались тени, забормотали что-то и стали пропадать в воздухе, как дым, одна за одной. И туман тоже улетучился. Совсем вокруг стало ясно, и луна так ярко засветила, как будто их на небо две взошло.

А надобно сказать, что ночь та была особенная, второе полнолуние за месяц. Такое ведь не каждый год случается. Агафья про то знала и нарочно в лес пошла. В такую ночь, говорят, великие чудеса происходят.

Огляделась и видит — стоит она посреди болота на твердой земле, а до валуна рукой подать. Подошла к нему и сверху легла. Верхушка у валуна теплая, будто каменка в бане под утро. И ветер сразу утих. Не успела кукушка в лесу десять раз прокуковать, как заснула Агафья глубоким сном. И во сне ребеночка новорожденного видела.

2. Роженица

Вернулась Агафья в деревню под утро. Идет по деревне вся грязная, подол порван, волосы к лицу прилипли, а так улыбается, будто ангелов небесных перед собой видит и их пению внимает.

Зашла в избу. Муж ей, Петр, навстречу:

— Где ночесь была?

Агафья в ответ:

— На болото ходила клюкву собирать, туесок потеряла, дорогу домой не могла найти, вот и проблукала до зари.

А какая клюква — заморозков-то еще не случалось в тот год! Муж на нее очень злой сделался:

— Зачем врешь? Говори, с кем была!

А она в отказ, все про клюкву твердит и туесок потерянный.

Пригрозил муж тогда, что еще раз про такое узнает — со двора прогонит. Ну и поколотил маленько, как же без этого. Агафья поплакала, но к вечеру отошла и по хозяйству стала хлопотать. Накормила мужа, напоила, на печку положила, сама к нему улеглась и занавеску задернула.

Минул месяц, потом другой. Зима за половину перевалила, и стала Агафья чувствовать, что тяжелеет, в брюхе у нее что-то ворочается. Только мужу говорить не стала, не знала, осерчает он или обрадуется. Решила погодить. Ну и сглазить ребеночка боялась — известно, народ у нас суеверный.

А муж живет с ней рядом и не замечает. Днем Агафья в тулупе ходит, а вечером в избе темно, под рубахой да сарафаном не углядишь.

Так и проходила до Пасхи. А уж после Пасхи брюхо стало — не утаишь. Все уже бабы в деревне заметили, что Агафья на сносях, а мужу все невдомек. Такой уж невнимательный оказался. Стали ему намеки делать — мол, в его избе скоро прибавление будет. А он про козу думает, которая у них зиму в подклетье жила и вот-вот должна была принести козленочка.

Как-то на исходе весны, на четвертую неделю по Пасхе пошла Агафья с мужем в церковь. Небо в тот день было неспокойное: набухла над Рекой синяя туча, будто дрожжевое тесто поднялось, и стала на деревню наползать. Ветер по дороге пыль метет, и видно вдалеке, как из-под тучи идет косой дождь и Реку морщит. Агафья плетется позади мужа, в душегрейку кутается, рукой живот снизу придерживает и на дождь смотрит — стороной пройдет аль накроет.

Тут им навстречу мужнина родня — свекор и две Агафьины золовки. Как поравнялись, стали золовки Агафью и мужа ее поздравлять: — Услышал Господь ваши молитвы! Коли даст Бог, будет у вас скоро первенец!