Копье и кость - Анастасия Машевская

Анастасия Машевская

Копье и кость

© Анастасия Машевская, 2017

© Художественное оформление, «Издательство Альфа-книга», 2017

Глава 1

Лето стояло в разгаре.

Воинство под пурпурными и голубыми стягами двигалось на северо-запад. Люди быстро загорали, изнывая от духоты. Ничего удивительного – в Долине тысячи рек летом всегда стоит нестерпимая жара.

– Великая Мать, как в пропаренной купальне!

– И не говори! – иногда ловила ухом танша на дневных биваках.

«Если это купальни, то ласбарнские пустыни – печь для сжигания людей заживо», – думала Бану в такие моменты. Интересно, а мог Гор податься именно в Ласбарн? Хотя с чего бы…

Тренироваться в это время было трудно, и Бану с Маатхасом решили как можно быстрее совершить бросок до Бенры – одной из самых могучих и полноводных рек Яса.

Переходы были стремительны, и разговоров было немного. Отличный шанс оглянуться и окинуть взглядом все, что осталось за плечами. Или на плечах? Ритмично раскачиваясь в седле, Бансабира невольно вспоминала, как уже в пять, в доме отца, влезала на лошадь, цепляясь за гриву тонкими пальчиками. В шесть – теперь Бану помнила хорошо – она впервые встретила Маатхаса в урочище Акдай, куда поехала с отцом, таном Сабиром Свирепым. Сейчас танша поглядывала на Маатхаса, что скакал сбоку и держал коня вровень с Бану, и спрашивала себя: помнит ли он?

В семь вышла в море с братом-бастардом Руссой – незабываемые впечатления! Бьющие в борта яростные волны и удаляющийся китовый хвост – Бану многое отдала бы, чтобы увидеть их вновь. Может, шанс еще представится, если ей посчастливится выжить в Бойне Двенадцати Красок.

Ее начало Бансабира тоже помнила отлично. И стоило подумать об этом, губы женщины вытянулись в прямую линию.

Ей тогда по-прежнему было семь, они семьей гостили в крепости Сулаввах, недалеко от границы ее родного Пурпурного танаара и земель соседа – лазурного тана Маатхаса. Была свадьба и торжество, и – коварная атака Алого дома за право выхода к Северному морю. Началась Война Розы и Бирюзы – Шаутов и Маатхасов, – но в считаные недели в нее втянулись все двенадцать танов Яса, и континент потонул в крови.

Бансабиры эти дни уже не коснулись: потерявшая мать во внезапной стычке с алыми, она скиталась по Ясу несколько месяцев, пока не встретила Гора. Он спас ее и увез. Когда Бану вошла в Храм Даг, что раскинулся белой крепостью посреди Великого моря, ей все еще было семь.

Гор – легенда из легенд Багрового храма, первый номер в сто шестом поколении Клинков Матери Сумерек, наставник Храма Даг – измывался над ней до последнего дня обучения. Он научил ее убивать врагов, как она и мечтала; он позволил ей разделить свое девичество с юношей, который был дорог; он заставлял ее пытать людей, показал море и красные пески Ласбарна; он спасал ее жизнь всякий раз, когда кусали змеи или били люди, он даже взял ее в странствие, в котором Бансабира встретила Верховного друида Этана – почтенного Таланара Тайи! И тем не менее он измывался над ней. Потому что все самые суровые раны подарил своей рукой. Потому что едва ли не каждую зашивал сам. Потому что Астороше, который стал для Бану первой любовью, Гор искалечил жизнь.

И ей тоже. Поэтому, когда обучение закончилось, Бану сбежала из храма. Чтобы вернуться к отцу и убивать врагов. А иначе зачем еще было терпеть этого выродка почти восемь лет?!

Бансабира перевела дух в седле, когда конь прыгнул через брошенное на тракте бревно.

Навыки в конной езде часто помогали выжить. Отец принял вернувшуюся воительницу-дочь без вопросов, вернул ей право наследования, как первенцу. А потом всучил три тысячи солдат и отправил воевать. Бойня Двенадцати Красок горела всеми огнями на карте Яса, и Сабиру нужны были любые силы. Он наказал дочери невидимой тенью следовать за Маатхасом и помочь ему, если у лазурного тана будут проблемы при атаке оранжевого.

О, у Маатхаса тогда была масса проблем! И у Бану – тоже. Со всех сторон ее обступали то синие Наадалы, то черные Дайхатты, то оранжевые Ююлы, то – чаще всего – алые Шауты. И всегда, всегда в спину дышал недовольный их родством дед – тан Сиреневого дома Иден Ниитас. Если бы не помощь Рамира Внезапного, давнего товарища по Храму Даг, Бану точно не справилась бы: только разведка этого малого позволяла ей маневрировать среди врагов с тающими тремя тысячами.

Многое легло на плечи за первый год участия в походе: выжженные дотла крепости, запытанные офицеры, вырезанные безоружные селяне. Но страшнее всех были осады, особенно та, когда на помощь осажденным оранжевый тан выслал подкрепление, превосходящее силы Бану вчетверо. И когда атаку удалось разбить – Гобрий, отличный командующий, потерял в той битве глаз, – оранжевые выгнали тысячи женщин и детей, чтобы продовольствия, запасенного за стенами крепости, хватило дольше.

Бансабиру передернуло прямо в седле. Так сильно, словно судорогой свело все мышцы разом. Плач детей и женщин, которых, если не разойдутся сами, она приказала расстрелять из луков и арбалетов, снился всякий раз, как удавалось заснуть. Благо это случалось нечасто: то Рамир приволок ей плененную Сциру Алую, в чьей засаде погиб отец Маатхаса; то она сама, особенно в последние дни, стала ночами размышлять о попутчике.

Сагромах Маатхас просидел в окружении оранжевых Ююлов несколько месяцев и, когда Бану перетянула на себя часть их сил, пробил кольцо осады изнутри. Он был признателен за помощь. Освободившись, взял ставку дома Ююл, чем полностью сокрушил Оранжевый танаар, и отправился сказать «спасибо». Однако, как выяснилось при встрече, Сагромах оказался стократ благодарней за возможность снести голову Сциры Алой собственными руками – Бану вручила ему молодую генеральшу Шаутов как трофей.

С тех пор они проводили вместе много времени, и если сначала Бансабира говорила себе, что лазурный тан просто напоминает ей нравом Астароше, то теперь была вынуждена признать: она все реже искала в поведении Сагромаха черты возлюбленного из Храма Даг. Может, все дело в том, что отец, посылая ее на запад страны в качестве подмоги союзному тану, имел какой-то умысел на их счет? Когда слишком долго смотришь на то, что должно стать твоей судьбой, перестаешь понимать: а было ли так предначертано на самом деле.

Бансабира присматривалась к Сагромаху искоса, украдкой. Как он держит поводья, как сидит верхом, как хмурит черные брови, как щурится, вглядываясь вдаль. Его невозможно прочесть, но он тоже наверняка все понимает. В негласном союзе северян Яввузы всегда держали за собой право последнего слова, поэтому, если Сабир Свирепый что-то задумал, их с Сагромахом спросят только из вежливости.

Недалеко от выбранного тракта пролегла Вильха – крупная широкая водная лента, пересекающая открытую со всех сторон равнину. Гулявшие в долине ветра обдавали легким бризом, местность позволяла в случае опасности увидеть врага издали, словом, таны дали добро ненадолго стать лагерем.

Отрабатывать индивидуальное мастерство и групповые маневры стало легче – свежесть прибавила сил. В один из дней, закончив с учениями своих солдат, Маатхас отправился к Бансабире. Они быстро обрели привычку вместе обедать и ужинать, и тан успел привязаться к размеренной речи Бану. Кажется, на его памяти она одна могла говорить так бесстрастно о любых на свете вещах, и только глаза – мертвые с другими – с ним всегда выдавали какое-то чувство. Удивительные глаза, признавал Сагромах, особенно в полумраке, когда в них одновременно читались печаль, усмешка и какая-то роковая решимость. Да и сама Бану с наступлением темноты делалась совсем другой.

Он не мог понять, что Бану научилась у солнца блистать, отвлекая внимание от истины, которую познавала от луны, но уже безошибочно знал, что Бансабира – дитя тьмы. Верное, послушное чадо, не страшащееся родителя, даже если что-то в нем и внушает тревогу.

Сагромах догадывался, что именно, но даже не думал спрашивать наверняка. Если Владыка Вод и Мать Земли будут милостивы, в одну прекрасную ночь Бану сама расскажет все как есть.

– Где тану Яввуз? – спросил Сагромах, не застав Бансабиры у себя.

– Не возвращалась еще с утренних упражнений.

До сих пор? Ладно, не в первый раз.

– Охрана с ней?

– Да, – ответил стражник.

– А Юдейр?

– Тоже.

– Далеко отсюда?

– Не знаю, – пожал плечами стражник. – Но уезжали утром в ту же сторону, что обычно.

Маатхас кликнул оруженосца, вскочил в седло и с летящим сердцем поехал в указанном направлении.

Далеко впереди показался человек. Он неторопливо шел вдоль берега с таким видом, будто ничто в мире его не волновало. Не то чтобы лениво слонялся от нечего делать – просто шел, останавливался, шел в обратную сторону, останавливался, смотрел на другой берег и вновь шел. Одет в черное, в руке – сверток ткани. Он давно приметил всадников, а всадники его – недавно.