Мороз - Варткес Тевекелян

Варткес Тевекелян

Мороз

В кабинете директора фабрики сидели, не снимая пальто, четверо и изредка обменивались короткими репликами. За массивным письменным столом восседал сам директор Василий Алексеевич Новожилов, человек уже немолодой, с плотным усталым лицом и седеющими висками. На нем была пыжиковая шапка-ушанка и зимнее пальто с бобровым воротником. В кожаном кресле около письменного стола, вытянув длинные ноги в белых бурках, расположился главный инженер Николай Николаевич Находкин. Напротив него, у самого окна, сидели заместитель директора фабрики по общим вопросам Анатолий Акимович Сергеев, высокий, тощий человек с ввалившимися глазами, с бледным лицом аскета – «архангел» по фабричному прозвищу, и, наконец, начальник снабжения Кузьма Петрович Корзинкин, который был простужен и по этой причине плотно запахнул овчинный полушубок и закутал шею шерстяным шарфом. Кузьма Петрович сильно кашлял и каждый раз виновато смотрел на директора. Его робкий взгляд как бы говорил: «Я не виноват, это простуда». В своей огромной меховой шапке, в больших кирзовых сапогах Корзинкин имел довольно забавный вид, но сегодня на это никто не обращал внимания.

Короткий зимний день угасал. Незаметно наступили сумерки, а суровый мороз зимы сорок второго года все крепчал, наводя на стекла окон все новые узоры.

Николай Николаевич время от времени вставал, медленно подходил к окну, долго глядел на высокую, словно вымороженную, трубу и устало возвращался на место.

– Дымит? – с тоской в голосе спрашивал директор.

– Чуть-чуть, – отвечал Николай Николаевич.

Корзинкин опять закашлялся, долго и надрывисто.

– Кузьма, ехал бы ты домой, – обратился к нему Новожилов. – Еще, чего доброго, сляжешь надолго.

– До моего дома час езды на трамвае, потом, интересно, что бы я стал делать в нетопленной квартире? – Корзинкин махнул рукой и после непродолжительной паузы добавил: – Оставить вас в таком положении, самому уехать? Этого я никак не могу, это ведь тоже дезертирством попахивает…

Раздался звонок. Директор поднял трубку внутреннего телефона и тихо, обреченно спросил:

– Да, Шарапов, я слушаю, случилось что? – Он заранее знал причину звонка кочегара…

– Зачем случилось? Ничего не случилось, давай угля, товарищ директор, торф давай, дрова давай. Последнюю покрышку бросил в топку, больше ничего нет, скоро огонь совсем погаснет, – в тиши кабинета хорошо было слышно каждое слово с другого конца провода… – нельзя гасить огонь, пойми, никак нельзя! Трубы полопаются, вся система выйдет из строя, и заморозим фабрику до самого апреля месяца, солдаты же на фронте ждут теплую одежду, ты подумал об этом?…

– Подумал, все время думаю, только вот придумать ничего не могу.

– Разве что самому лезть в печку…

– Это, конечно, здорово придумано, только боюсь, не поможет. Лучше покопаться в шлаке, может, найдешь несгоревшие угольки. Нужно держаться, понимаешь, держаться во что бы то ни стало…

Шарапов еще что-то отвечал, но Новожилов не стал больше слушать, положил трубку.

– Боюсь, на самом деле заморозим фабрику, – сказал Николай Николаевич.

– Подали бы хоть вагон подмосковного угля – чуть-чуть бы продержались. – Глаза у Новожилова стали мечтательными.

– Вряд ли подадут до утра, у железнодорожников твердый порядок: что нужно делать вечером, лучше отложить на утро, так спокойнее. – Кузьма Петрович вздохнул. – И то сказать, на чем бы мы стали перевозить уголь на фабрику? Оба грузовика стоят с пустыми баками, бензину ни грамма.

– Был бы уголек, на себе бы перетащили. – Новожилов задумался, потом с выражением совершенной безнадежности позвонил начальнику товарной станции.

Трубка долго нудно гудела, потом далекий голос устало отозвался:

– Я вас слушаю.

– Дорогой Сытин, это Новожилов говорит. Слушай, неужели ты допустишь, чтобы мы заморозили фабрику?… Как это ни при чем? При желании ты все можешь… Дай нам вагон угля взаимообразно, утром вернем, поверь слову… Всем трудно, нужно же как-нибудь выходить из положения… Вот спасибо! Даешь, значит, сорок тонн. Век не забуду! Скажи, с какого пути брать, и мы будем думать, как перевезти, ведь ни бензина, ни машин, ничего нет. – Новожилов положил трубку и растерянно вздохнул: – Кузьма, уголек есть, брать с седьмого пути, давай соображать, как быть.

Тот пожал плечами:

– Легко сказать, давай соображать, а на чем возить уголь – никто не научит!

Снова раздался звонок, на этот раз сменный мастер ткацкого цеха Аксенов докладывал о том, что в залах минусовая температура, масло стынет в коробках, станки хлопают и основы рвутся.

– Во дворе большой мороз, сам видишь, только вот что, Аксенов, не падай духом, скоро будет тепло, а пока останови моторы, объяви обеденный перерыв, сообщи рабочим, что будет коротенькое собрание, я сам его проведу, ясно? Действуй.

Новожилов почувствовал прилив энергии – уголек все-таки нашелся. Директор как-то преобразился – даже морщины на лице сгладились, глаза загорелись. Он повернулся к заместителю:

– Анатолий Федорович, я хочу рассказать обо всем рабочим. Придется возить уголек самим, подручными средствами, думаю, согласятся. А ты приготовь, пожалуйста, побольше тележек, корзин и лопат, перевезем сколько сможем. Только бы не заморозить фабрику, а там видно будет. Говорится же – бог не выдаст, свинья не съест.

Сергеев недовольно поморщился и нехотя вышел из кабинета. Не прошло и двадцати минут, как из ворот фабрики выкатились три тележки и с десяток работниц с корзинами, а за ними еще столько же с лопатами. Это необычное шествие замыкал начальник транспорта Новиков, хорошо знающий все закоулки товарной станции.

Директор вернулся к себе в кабинет, устало опустился на свое место за письменным столом и, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Золотой народ, с полслова поняли, хотели всем цехом идти. Впрочем, ложкой море не вычерпаешь! Ручными тележками да плетеными корзинами не насытишь углем три громадных паровых котла…

– Хоть систему не заморозить и продержаться до утра – и то хлеб! – вставил Находкин.

– Вряд ли продержимся, скоро начнется комендантский час, и патрули не пропустят рабочих без ночных пропусков… Нет, нужно придумать что-нибудь более надежное. – Новожилов зажег папиросу и затянулся. – Вот что мы сделаем, Анатолий Федорович, иди на мост и стой там, пока не увидишь колонну военных грузовиков, направляющихся на авторемонтный завод. Останови колонну, поговори со старшим, объясни ему наше безвыходное положение и попроси перекинуть нам сорок тонн угля. Если не согласятся, попроси завернуть к нам и слить лишний бензин, им ведь до завода рукой подать, пообещай водителям по пол-литра водки и горячий ужин, это я возьму на себя. Будь у нас бензин, мы бы на своих грузовичках дело сделали, не так ли? Одним словом, сделай все что можешь, но без угля или бензина не возвращайся.

– Я такого рода делами заниматься не стану, – мрачно ответил Сергеев и отвернулся к окну.

– Это почему же, не изволишь ли объяснить? – Глаза у Новожилова сузились, лицо побагровело.

– Гнать военные машины на товарную станцию за углем невозможно, а брать у них бензин – вовсе преступление, – был ответ.

– А заморозить фабрику и вывести ее из строя на целых три, а то и четыре месяца, это, по-твоему, не преступление? – Новожилов сдержался, прошелся по кабинету, подошел к письменному столу и потушил папиросу в пепельнице. – Ты, Сергеев, был чинушей, таким и остался, – сказал он, не глядя на своего заместителя, – удивительно, как я до сих пор терпел тебя, хотя и знал тебе цену.

В кабинете наступила тишина. Николай Николаевич и Корзинкин хорошо знали крутой нрав своего директора и ожидали взрыва, однако все обошлось благополучно. Новожилов спокойно, как ни в чем не бывало, сказал главному инженеру:

– Николай Николаевич, мы с тобой люди не гордые, пойдем вместе на мост и попытаем счастья.

Ночь была безлунная, но светлая. Мороз все крепчал, дул пронзительный ветер. Во льду Москвы-реки были проломы, и оттуда подымался пар. С высоты моста хорошо виднелись силуэты домов, высокие трубы фабрик, заводов и электростанции. Нигде ни одного огонька, словно огромный город погрузился в тяжелый сон.

Чтобы не замерзнуть совсем, они подпрыгивали на месте и время от времени били себя руками по бокам.

– Что-то не видать грузовиков, – сказал Николай Николаевич и снова начал подпрыгивать.

– Всегда так. Целый день двигаются без перерыва, а когда нужно, нет ни одного. – Новожилов посмотрел на посиневшее лицо инженера. – Что? Сильно замерз?

– Есть немножко, – ответил тот.

– Я, конечно, мог взять с собой Корзинкина, но он, бедняга, здорово простудился, не хотел подвергать его риску… А Сергеев? Видал, каким белоручкой оказался? И мотив придумал благородный, видите ли, брать бензин у военных – преступление, как будто мы не на войну работаем.