Карандаш плотника - Мануэль Ривас

Мануэль Ривас

Карандаш плотника

Чочинье и в память о ее большом друге Пако Комесанье, докторе Комесанье, который боролся со злой напастью.

Анхелю Васкесу де ла Крус, детскому доктору. Без них не родилась бы эта история.

Также в память о Камило Диасе Балиньо, художнике, убитом 14 августа 1936 года, и о Херардо Диасе Фернандесе, авторе книг «Те, что не умерли» и «Напрасная жестокость», который умер в изгнании в Монтевидео.

С благодарностью докторам Эктору Верее, который направлял меня в том. что касается туберкулеза, и Доминго Гарсиа-Сабеллю, который помог мне подступить к пленительной личности Роберто Новоа Сантоса, специалиста по общей патологии, который умер в 1933 году.

Я также благодарен за те сведения, которые мне удалось почерпнуть из исторических исследований Дионисио Перейры, В. Луиса Ла-мелы и Карлоса Фернандеса.

Хуану Крусу, который просто сказал: «А почему бы тебе не написать эту историю?» – и пере дал мне через Росу Лопес красивый плотницкий карандаш.

Кико Кадавалю и Хурхо Соуто. которые живут в мире легенд и сквозистого туманного света. Хосе Луису де Дьос, который своей живописью навеял мне мысли о прачках.

А также Исе с утесов Пасарелы и с пасеки в Кова-де-Ладронес.

1

Он наверху, на галерее, дроздов слушает. Она с улыбкой пригласила Карлоса Соусу войти, и репортер сказал «спасибо». Да, спасибо, повторил он мысленно, поднимаясь по лестнице: хорошо бы у дверей каждого дома нас встречали такие же глаза, как эти.

Доктор Да Барка сидел в плетеном кресле перед складным столиком, положив руку на открытую книгу. У него был вид человека, который размышляет над только что прочитанной замечательной страницей, постигая ее. Он смотрел в сторону сада, окутанного дымчатым зимним светом. И картина была бы вполне мирной, если бы не кислородная маска. Трубка, соединяющая маску с баллоном, тянулась над белыми азалиями. Вся сцена показалась Соусе исполненной тревожной и слегка комической печали.

Когда скрип деревянных половиц известил доктора Да Барку о приходе гостя, он поднялся на ноги и с неожиданным проворством, совсем как капризный ребенок, сдернул с лица кислородную маску. Это был высокий и широкоплечий человек. Увидев Соусу, он протянул ему навстречу разведенные полукругом руки. Сразу возникало впечатление, что естественное предназначение этих рук – объятие.

Соуса растерялся. Он полагал, что идет к умирающему. Чуть раньше он с досадой выслушал задание: вырвать последние признания у прожившего бурную жизнь старика. Соуса ожидал услышать угасающий, прерывистый голос, увидеть драматическую борьбу с болезнью Альцгеймера. Он и вообразить не мог, что агония бывает такой светлой и спокойной, как будто больной подключен к генератору. И хотя доктор Да Барка страдал вовсе не туберкулезом, он был красив той красотой, что свойственна чахоточным. Огромные глаза, словно льющие свет лампы. Фаянсовая бледность лица. Яркий румянец на щеках.

А к нам репортер, произнесла она с прежней улыбкой. Посмотри, какой молоденький.

Не так уж я и молод, возразил Соуса, глянув на нее в смущении. Я уже успел кое-что повидать на своем веку.

Садитесь, садитесь, сказал доктор Да Барка. А я тут кислородом баловался. Не желаете ли глотнуть?

Репортер Соуса почувствовал себя чуть лучше. Красивую старую даму, которая явилась на стук дверного молотка и открыла ему дверь, явно пощадил своенравный резец времени. Тяжело больной старик, который всего несколько дней назад вышел из клиники, кипел энергией, как чемпион по гонкам на треке. В газете Соусе велели: возьми у него интервью. Он много лет провел в эмиграции. И говорят, в Мексике был даже знаком с Че Геварой.

А кого это сегодня волнует? Только шефа отдела городских новостей, который по вечерам читает «Монд дипломатик». Репортера Соусу от политики тошнило. По правде говоря, от журналистики его тошнило не меньше. В последнее время он поставлял материалы о разного рода происшествиях. И пребывал в жутком раздражении. Мир казался ему навозной кучей.

Необычайно длинные пальцы доктора Да Барки непрестанно двигались, словно клавиши, которые живут своей собственной жизнью и сохраняют связь с рукой только из привычного чувства преданности. Соусе померещилось, что эти пальцы на расстоянии выстукивают ему грудь. И что доктор с помощью глаз-лампочек старается определить, почему это у Соусы так рано появились мешки под глазами. Как будто репортер явился к нему на прием.

А ведь могло быть и так, подумал репортер.

Мариса, солнышко, принеси-ка нам чего-нибудь выпить, глядишь, тогда и некролог поскладнее выйдет.

Что это тебе в голову взбрело! – воскликнула она. Не смей так шутить!

Репортер Соуса хотел было отказаться, но понял, что, отказавшись от выпивки, совершит серьезную ошибку. Вот уже несколько часов, с самого пробуждения, организм его требовал именно этого. Рюмку, черт возьми, хоть одну только рюмку… И репортер готов был поверить, что встретил волшебника, который умеет читать чужие мысли.

Вас, надеюсь, не называют сеньором Аш-Два О?

Нет, сказал репортер и с ухмылкой добавил: как раз из-за воды у меня проблем никогда не возникает.

Отлично. У нас есть мексиканская текила – она способна воскресить из мертвых. Мариса, милая, будь добра, принеси рюмки. Потом доктор глянул на репортера и подмигнул. Внуки не забывают деда-революционера!

Как вы себя чувствуете? – спросил Соуса. Пора было с чего-то начинать разговор.

Как видите, сказал доктор и весело развел руками, помираю помаленьку. А вы и вправду хотите взять у меня интервью?

Репортер Соуса припомнил все, что накануне вечером ему рассказал один знакомый в кафе «Запад». Доктор Да Барка, он из самых что ни на есть красных. В 1936 году его приговорили к смертной казни, и он выжил – буквально чудом… Чудом, повторил говоривший. А выйдя из тюрьмы, эмигрировал в Мексику и не соглашался вернуться на родину, пока не умрет Франко. И от идей своих тоже не отказался. Вернее, от Идеи, как он сам выражается. Это человек другой эпохи, подытожил собеседник Соусы.

Ведь я уже всего лишь эктоплазма, сказал доктор репортеру. Или, если желаете, инопланетянин. Отсюда и проблемы с дыханием.

Шеф отдела городских новостей вручил Соусе вырезку из какой-то газеты: короткую заметку с фотографией, где рассказывалось о том, как жители района устроили доктору чествование. В благодарность за медицинскую помощь – всегда бесплатную, – в которой он не отказывал никогда и никому, даже самым нищим и обездоленным. «С тех пор как он возвратился из эмиграции, – заявила одна из его пациенток, – он ни разу не запер свою дверь на ключ».

Соуса поспешил выразить сожаление, что не навестил доктора раньше. Интервью было задумано как раз перед тем, как тот попал в клинику.

А вы, Соуса, не из местных, правда? – спросил доктор, снова уводя разговор от собственной персоны.

Нет, не из местных, ответил Соуса. Он был с севера. А здесь жил всего несколько лет, и ему очень нравился этот климат – галисийские тропики. Иногда он наведывался в Португалию – исключительно ради трески а-ля Гомес де Саа.

Простите за любопытство, вы живете один?

Соуса поискал глазами хозяйку дома, но та незаметно удалилась, молча поставив на стол бутылку текилы и рюмки. Ситуация складывалась странная: интервьюировали интервьюера. Он собирался сказать, что, мол, да, он и вправду живет совсем один, даже слишком один, но вместо этого засмеялся. Нет, рядом всегда хозяйка пансиона, и ее очень тревожит, что я такой тощий. Она португалка, а муж у нее галисиец. Когда они ссорятся, она обзывает его чертовым португальцем, а он кричит, что она хуже любой галисийки. Я, разумеется, избавляю вас от прочих эпитетов. Они весьма крупного калибра.

Доктор Да Барка задумчиво улыбнулся. В границах нет ничего хорошего, разве что возможность незаконного их пересечения. Трудно даже представить, что может натворить жалкая воображаемая линия, которую однажды прочертил, не покидая ложа, какой-нибудь тупоумный король. Или нарисовали на карте, расстеленной на столе, сильные мира сего, словно играя в покер. Помню, один знакомый сказал мне жуткую вещь: Хуже моего деда нет никого на свете. А что он такое сделал, убил кого? – спросил я. Нет, нет. Мой дед по отцовской линии был слугой у португальца. Этот мой знакомый просто исходил исторической желчью. И тогда я сказал ему, просто чтобы позлить: Доведись мне выбирать паспорт, я бы выбрал португальский. Но, к счастью, и эта граница постепенно исчезнет, растворится в собственном абсурде. Куда прочнее те границы, с помощью которых бедных удерживают подальше от пирога.

Доктор Да Барка смочил губы в текиле, а затем поднял рюмку, будто решив провозгласить тост. Знаете, а я ведь революционер, сказал он неожиданно, да, интернационалист. Из старой гвардии. Из Первого Интернационала, вот так-то… Для вас это звучит странно?