Выбираю таран - Людмила Жукова

Людмила ЖУКОВА

ВЫБИРАЮ ТАРАН

Посвящаю светлой памяти моего отца — летчика-фронтовика Жукова Николая Ивановича и его собратьев по небу

От автора

Мы, дети ветеранов Великой Отечественной, знаем о ней многое, мы слышали о ней из первых уст, и эти рассказы отцов и матерей заменяли нам вечерние сказки, а книги и кинофильмы расширяли наши познания, но все-таки…

Как трудно нам, выросшим под мирным небом, постичь разумом то, что, казалось, легко постигалось сердцем в детстве! Мы знали тогда, что отцы воевали и отдавали свои жизни за то, чтобы мы, дети, жили. Что ждало нас, тогда малышей, если б отцы не отстояли нашу землю?

«Мы ведем войну не для того, чтоб законсервировать своего противника, а чтоб уничтожить его! — напутствовал своих генералов накануне вторжения в СССР Гитлер. — Русский должен умереть, чтобы мы жили!»

Но не только русский… Задолго до войны нацисты подсчитали, какой процент славянских, кавказских, прибалтийских, поволжских, сибирских и среднеазиатских народов надо уничтожить, чтобы оставшиеся, устрашенные и сломленные, безропотно приняли «новый порядок» и покорно работали на «высшую расу».

Чтобы не случилось этого, шли наши отцы в атаки навстречу огню, стояли насмерть на безымянных высотках, бросались под танки с гранатами, закрывали амбразуры дотов своим телом, направляли горящие самолеты на скопления вражеской техники, разили тараном вражеские танки, корабли, самолеты.

«Вы воюете не по правилам! — возмущались пленные фашистские офицеры. — Этого нет в уставах!» В воинских уставах действительно не предусмотрены ни подвиги матросовцев и гастелловцев, ни воздушные тараны. Устав Советской Армии просто призывает защищать Родину… А у русского воина есть свой устав — устав сердца, устав любви к Отчизне.

«Памятка германского солдата» требовала: «У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание — убивай всякого советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, — убивай!» Директивы германского командования приказывали «применять к советскому населению массовые насильственные меры» и одновременно снимали с солдат и офицеров «всякую ответственность за преступления против населения оккупированных советских территорий». Они требовали «сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы не кормить население после оккупации этих городов…», а земли Латвии, Эстонии, Литвы, Белоруссии, Украины и Европейской России заселить немцами, оставив малую толику местного населения, которые, как писал подручный Гитлера Гейдрих, «будут на нас работать как рабы».

А воины-защитники, освободив родную землю и Европу от фашистской чумы и войдя в Берлин, начали с освобождения узников концлагерей, с раздачи бесплатных обедов мирному населению, с ремонта метро…

Таков уж наш вековой обычай — побежденного не бить.

Фашистская пропагандистская машина готовила из молодых немцев третьего рейха хладнокровных убийц и грабителей, планируя их руками «выкачать из советских территорий все экономические ресурсы», нужные для дальнейшего покорения мира. И потому еще накануне войны гитлеровские финансисты разработали систему денежного поощрения солдат и офицеров.

Особенно щедрой была оплата в военно-воздушных силах — люфтваффе: за сбитый истребитель — тысяча марок, за сбитый У-2, летающий к партизанам, — две тысячи. Определенная сумма выдавалась за разбомбленные объекты, эшелоны и корабли с эвакуированными.

Не смогли финансисты определить цену лишь «русскому феномену» — воздушному тарану: при этом пришлось бы определить цену жизни фашистского аса, а он хотел остаться живым, дожить до эры господства «высшей расы»!

Но отвага отваге рознь! Отвага оплачиваемая, даже так щедро, как в гитлеровских ВВС, всегда имеет границы — до того предела, за которым жизнь соприкасается со смертью. Не потому ли в ситуациях, которые считаются безвыходными — когда иссяк боезапас, когда отказало бортовое оружие, — фашистские летчики, которым не откажешь в мастерстве и храбрости, выходили из боя или сдавались в плен — такова «война по правилам»! А советские — выбирали таран.

«Русские дерутся до последнего человека, — писал в дневнике начальник генштаба германских сухопутных сил Гальдер. — Фанатики! Они не знают страха смерти!»

Но они не рождались бесстрашными — они стали бесстрашными в те дни, когда над Родиной нависла смертельная опасность, когда от доблести, благородства, отваги и самоотверженности защитников зависела ее судьба.

«Славяне никогда ничего не поймут в воздушной войне — это оружие могущественных людей, германская форма боя!» — вещал фюрер.

«Никто и никогда не сможет добиться преимущества в воздухе над германскими асами!» — вторил командующий фашистскими ВВС Геринг.

Но воздушные тараны первых дней войны заставили Геринга после долгих дебатов с генералами ВВС издать циркуляр: «…Не приближаться к советским самолетам ближе чем на 100 метров во избежание тарана».

Это было первое моральное поражение хваленой «германской формы боя» и первая моральная победа советских летчиков.

Еще так далеко было до сражения на Орловско-Курской дуге, где советские военно-воздушные силы завоюют превосходство над врагом, еще так далеко было до Победы… И пока еще разрабатывались в гитлеровском генштабе, уверенном в поражении СССР за 14 дней, планы вторжения в Англию, бассейн Средиземного моря, Северную Африку, Ближний и Средний Восток, Индию и перенесение военных действий в Америку, прежде всего в США… Над этими планами гитлеровское командование прекратило работать на пятый (!) день после вторжения в СССР.

Долгое время считалось, что на воздушные тараны решались только наши летчики, но изыскания последних лет показали, что в апреле 1945 года русский смертоносный таранный удар попытались взять на вооружение в немецко-фашистских ВВС. Однако эскадра специально подготовленных летчиков-таранщиков была направлена не против советских асов, а на англо-американские бомбардировщики. Один из них, простреленный, подожженный, в мстительном отчаянии направил свой «ланкастер» на подбивший его «мессер».

Значит, бывают на войне такие мгновения, когда в душах даже дисциплинированных, осмотрительных, стремящихся выжить в мясорубке боев воинов пробуждается чувство благородной ярости и требует мести…

Но мы, в большинстве своем, забыли об этом естественном для человека-воина чувстве, раз дали волю «ревизорам» подвига обсуждать его «целесообразность», раз позволили злорадно преувеличивать наши потери в той страшной воине против сильного врага, завоевавшего за недели всю Европу, и обвинять в «просчетах и ошибках» наших военачальников.