Орфей - Николай Полунин

Полунин Николай

Орфей

Николай Полунин

ОРФЕЙ

Фантастический роман

Игорь - известный писатель, автор скандального романа о коррупции в верхах, дает себе слово никогда больше не браться за перо, потому что все, однажды придуманное им, вдруг начинает сбываться: падают самолеты, горят автобусы, умирают люди. Став предметом пристального внимания спецслужб, он попадает в "зверинец для пара-нормовв. Но с трудом верится в то, что колючая проволока секретного "Объекта-Зб" должна лишь стать страховкой от "сюрпризов", исходящих от необычного писателя. Скорее всего, кто-то захотел "по полной" использовать его смертельно опасный дар.

Пролог

Я пишу эти строки сознательно и спокойно, так как сейчас ничего не выдумываю. Если бы я выдумывал! Но я лишь рассказываю о том, что уже произошло, и значит, могу себе это позволить. В противном случае я ни за что бы не начал.

Впервые за почти четыре года я позволил себе коснуться пишущей машинки, чтобы рассказать о случившемся со мною самим или на моих глазах. Если же временами мне и придется отступать от данного правила и говорить о том, что я, конечно, сам видеть не мог, то такие места мною либо скрупулезно восстановлены по свидетельствам, которым я абсолютно доверяю, либо касаются тех, на кого мои слова уже никак повлиять не могут. И потому совесть моя чиста.

Думаю, мне вряд ли кто-то поверит. Собственно, я и сам не очень хорошо представляю, зачем собираюсь вновь заняться тем, что когда-то составляло основу и смысл моей жизни. Однако не скрою, это приятно.

Мой новый письменный стол стоит лицом к книжным полкам, и я вижу, как утреннее солнце перебралось краешком именно на тот потрепанный томик, который я давным-давно поклялся не открывать. Энне Ник Ру, ирландская писательница, роман называется "Покидающих не зовите". Одну страницу в нем я помню наизусть. Вот она:

"Прозрачные частые капли сбегают по моему окну. Тихий дождь кропит цветущие вишни, дорожки, вымощенные желтым камнем, горбатые каменные мостики, все уголки моего сада. А в маленьком домике, что в самом укромном уголке, на парче, покрывающей стол, стоят шандалы, и горят свечи, и искрится вино в бокалах. Звучит тихая музыка, крышка рояля поднята, на пожелтевших пергаментах старинные завитушки. Камин пылает жарко, молчаливый слуга примет плащ и подаст плед. В доме моем покой. Все так, как нам мечталось когда-то.

Но никогда, никогда не услыхать мне, вернувшемуся из мокрого сада, быстрый стук каблучков за дверью, шелест юбок, никогда не улыбнуться милому, всякий раз повторяющемуся вопросу: "Ты?.." Никогда не прошептать, задыхаясь от нежности:

- О, Эжени..."

Не боясь повториться словом, скажу: я никогда не мог понять, откуда у ирландской писательницы прошлого века могло получиться написать картину из другого романа, написанного в нынешнем веке и в России. А откуда французское имя?.. Впрочем, не мне удивляться. Может быть, еще виноват перевод. Я о такой - Энне Ник Ру - не слыхал ни до, ни после того, как мне попалась эта книжка.

И хотя теперь это уже не обо мне или, во всяком случае, - не так печально обо мне, пусть страница забытого романа послужит неким эпиграфом к тому, что я намерен рассказать. Ведь именно на нее, нераскрываемую мною книгу, я и смотрел в тот день, когда в мою жизнь вошел Перевозчик. Но тогда я смотрел на эту книгу каждый день...

Я расскажу, потому что я это должен.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Я зашел в Дом выпить кружку воды. Ватник на спине промок с обеих сторон, изнутри от пота и снаружи от дождя. С утра сегодня зарядила нудная водяная пыль. Презрев мировое тяготение, она носилась, как ей вздумается, не падала и липла на все вокруг.

Воды в ведрах не было ни капли. Я подхватил оба и с порога, обернувшись, оглядел книжные стеллажи, которые смастерил в позапрошлом году сам. Я ими гордился. Из тонкого елочного кругляша, они были даже изящны. Мне много чем было гордиться в своем Доме, но огладываться, уходя пусть и на десять минут за водой, на стройные книжные ряды сделалось привычкой вроде доброй приметы. Поразительно, сколько со временем набирается таких мелочей. Здесь я начал понимать, что отшельники и робинзоны были, в общем, ребята с чувством юмора. Иначе не выжить.

Погремев второй парой ведер в сенях, я вышел на огород, оглядел деяния рук своих за сегодняшний день. Тоже можно гордиться. Перекопанная полоса тянулась от моих изгвазданных кирзачей до самой засохшей ивы. Огород начат.

Прежде чем спускаться к роднику, полюбовался издали на Дом. До него было шагов двести (сто восемьдесят восемь или сто девяносто три - в зависимости, несу я два ведра или четыре), и он выглядел внушительно. Серый и огромный, он казался неотделим от леса, неба, но вместе с тем оставался отдельной личностью со своей собственной тайной. Сложен из деревьев, приходившихся, должно быть, прадедушками нынешним. Нижний венец почти целиком ушел в землю, придавая Дому сходство с древним мореным камнем. Ледниковый валун посреди живой травы и деревьев, намертво вросший в эту точку планеты, миллионнолетней памятью своей огражденный от людской суеты. Из крыши, крытой лемехом - колотой клепкой, поверх наполовину железом, непогоды выдергивали проржавевшие листы, будто карты из забытого на садовой столешнице пасьянса.

Я погружал ведра в черную воду родниковой чаши, вытаскивал полные, и вода в них волшебным образом становилась прозрачной. Я думал, что с внешним обликом Дома не гармонируют свежекрашеные наличники, след краткосрочных владельцев-перекупщиков. Для них Дом был только недвижимостью, которую надлежало, освежив и подкрасив, реализовать. Счастливые люди, им можно лишь позавидовать.

Поднатужившись, поднял на плечи оба коромысла. Теперь надо поймать шаг, подниматься чуть пружиня, и все будет в порядке. Иной раз мне удавалось донести, даже не расплескав, но чаще я спотыкался и умывался родниковой водичкой. Это очень интересно, особенно зимой.

Над малинником, что километровой полосой шел от Дома по старой деляне, стояли одна в другой три радуги. Вечернее солнышко, уходя, баловало меня случайным лучом.

Самой яркой была радуга в середине, первая и третья смывались. А вторая - упругие насыщенные цвета от черных елей справа до опыленных первым весенним пухом берез слева. "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Они будто беззвучно звенели.

Сколько раз уж видел такое, а все равно остановился, раскрыв рот. Даже ведра опустил. Тяжко, конечно, подниматься вверх-вниз к роднику, прямо за Домом бочажина с вполне приемлемой, чуть желтоватой водицей, но после того, как в позапрошлую весну подцепил какую-то кишечную пакость, зарекся пить болотную воду.