ТРАМПЕАДОР - Антонио Арлетти

Антонио Арлетти

ТРАМПЕАДОР

НА ПРОЕЗЖЕЙ ДОРОГЕ

— Пума [1]— скромное домашнее животное, которое постепенно одичало,— заключил Франческо, соскакивая с грузовика.

Его полное имя Франсиско де Гаррйдо. Но я ради краткости буду называть его просто Франческо. К тому же, признаться, мне не хочется раскрывать его подлинное имя.

Это не вымышленный персонаж, а живой, реальный человек, немало повидавший на своем веку. И я опасаюсь, что иные из описанных здесь историй могут стать причиной международных осложнений.

Последняя фраза моего друга, произнесенная на превосходном испанском языке, звучала буквально так: «El puma es un pobre muchacho que se ha traviado» — «Пума — бедное дитя, ступившее, однако, на неверный путь». Как видите, мой перевод этой фразы несколько вольный, но он, безусловно, передает ее смысл.

Так или иначе, но Франческо с необычайной легкостью сокрушил миф о пуме, которому я слепо верил.

Мои познания в зоологии всегда были весьма скромными. Но одно я помнил твердо: пума — животное ловкое и хитрое. Нечто среднее между львом и пантерой, этими двумя наиболее грозными и опасными из хищников. Я всегда с почтением думал об изящной пуме, бесшумно крадущейся к жертве.

Мне казалось, что от этого коварного обитателя Патагонии можно ждать всего, и уж, во всяком случае, лучше держаться от него подальше. Я рисовал себе пуму этаким апашем пустыни, способным бесцеремонно ворваться в загон, свалив ворота ударами могучих лап.

Но раз Франческо считал пуму бедным, испорченным ребенком,— значит, при встрече с ней не обязательно дрожать мелкой дрожью. Можно даже, набравшись храбрости, рассмеяться ей в лицо и обругать ее папу с мамой.

Я был глубоко разочарован. Рассеялась как дым милая сердцу надежда описать драматическую охоту на этого льва Южной Америки. А ведь у меня еще со времен детства был приготовлен на этот случай богатейший запас красивых фраз, почерпнутых из книг Сальгари[2]: «И тут я заметил две фосфоресцирующие точки». «Я чувствовал рядом злобное дыхание хищника». «Уже теряя сознание, я увидел, как издыхающий могучий лев извивался в предсмертных судорогах».

А Франческо невозмутимо продолжал: «Una vez, однажды пума попала в один из моих капканов для лис. Всю ночь она пыталась вырваться. Когда я увидел ее на рассвете, у меня не было с собой винчестера. Пришлось добить ее палкой».

Какая жалкая проза! Погибнуть от ударов палки!

Поистине бесславный конец для животного, которого побаиваются даже многие хищники. А уж попасть в лисий капкан, когда есть капканы для львов,— просто стыдно. Словом, смерть бедной пумы была вдвойне бесславной.

Почти все сведения о капканах, о повадках здешних животных я узнал со временем от Франческо.

Он терпеливо делился со мной своим опытом в тщетной надежде сделать из меня охотника такого же искусного, как он сам. А он был одним из немногих настоящих охотников, которые еще уцелели между рекой Колорадо и Огненной Землей.

С помощью владельца грузовика мы принялись сгружать наше снаряжение и переносить его с проезжей дороги к песчаному берегу реки.

Каноэ. Четыре весла. Молоток, топор, ручную дрель, гвозди, смолу, паклю, ножи мачете, ружья, удочки. Брезент, два одинаковых спальных мешка.

Четыре одеяла, несколько пар белья.

Двадцать килограммов муки, две трехлитровые банки оливкового масла, по два килограмма рису, фасоли, гороху и чечевицы. Столовую соль. Сковородку, кастрюлю, две алюминиевые тарелки, вилки, ложку, сахар и несколько пустых консервных банок. При случае они вполне могли заменить чашку и стакан. Сухой хлеб, мед.

Винчестер двадцать второго калибра и тысячу патронов к нему, двуствольное ружье и четыреста гильз. Двадцать пять почти новых капканов, моток тонкой проволоки для силков, два охотничьих ножа.

Три книги и старую географическую карту, на которой весьма приблизительно были нанесены все реки этого района.

С таким вот «богатым» снаряжением нам предстояло вдвоем совершить долгую охотничью экспедицию по рекам северо-западной Патагонии.

До места «старта» мы добрались после двух дней езды на подозрительно дребезжащем грузовике, который обычно возил муку в несколько горных аргентинских селений. Свой путь мы начали из поселения итальянцев-садоводов, заложенного смешанной итало-аргентинской компанией всего лет тридцать тому назад. Сборы были довольно поспешными, так как владелец грузовика решил выехать на день раньше.

Метеосводки гласили, что в Андах ожидается ненастье. До зимнего перерыва оставалось совсем немного, и хозяин машины торопился разделаться с последним грузом. Он долго уговаривал нас отказаться от безрассудной затеи, но под конец за небольшую плату согласился доставить двух безумцев к реке.

Меня и Франческо он втиснул в кабину, а снаряжение свалил на мешки с мукой. При этом он не преминул предупредить нас, что возил всякие грузы, но вот лодки, да еще в горы, ему возить не приходилось.

Ровно в пять утра, с точностью, недостойной истинных аргентинца, испанца и итальянца, мы тронулись в путешествие через Кордильеры, конечной целью которого был берег реки со странным индейским названием Кольон-Кура. Оттуда мы должны были отплыть на каноэ и, пройдя по течению рек втрое большее расстояние, вернуться на прежнее место.

Впрочем, наше возвращение во многом зависело от удачи.

Когда-то в этих местах индейцы героически отстаивали свои последние укрепления. И хотя теперь нам не грозила опасность встретиться с воинственными indies, встреча с бурными порожистыми реками была куда менее приятной; правда, тот, кто плавает ко рекам — я говорю о горных реках, достойных этого названия,— вполне может обойтись без компаса и секстанта, но его подстерегает не меньше опасностей, чем мореплавателя.

И хотя все это было нам давно известно, уже после нескольких часов езды мы мечтали только об одном: поскорее добраться до реки.

Невозможно даже описать, каким пыткам подвергается человек в кабине грузовика, особенно если в нее втискиваются сразу трое взрослых мужчин.

По дороге нам то и дело приходилось останавливаться, чтобы немного прийти в себя. Иначе' мы рисковали навеки застыть в самых неестественных позах, как те мудрые факиры, что из любви к святой простоте скрещивают ноги и затем никакими силами не могут их разжать.

В довершение всего проезжая дорога была совершенно разбита. На первой же остановке я сорвал подтяжки. При каждом толчке пуговицы пребольно били по косточкам, и май непрочный позвоночник явно начал поддаваться.