Сонъ какъ мѣра пониманiя - Денис Рубцов

Сонъ какъ мѣра пониманiя

Денисъ Рубцовъ

© Денисъ Рубцовъ, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Цвѣтки мака

«Дождь, возможенъ градъ, но всё же ночь будетъ жаркой», – черезъ шипѣніе разсказывалъ о погодѣ, подрагивая изображеніемъ, старый телевизоръ. Дѣлать было совершенно нечего, поэтому оставалось лишь смотрѣть въ окно на мокрый проспектъ въ неоновыхъ рекламахъ да на изрѣдка проносящіеся машины.

Всё это мѣсто было похоже на то, гдѣ я когда-то жилъ. Но когда рѣшено было помѣнять весь этотъ песчаный бытъ, что хрустѣлъ на зубахъ, на болѣе спокойный и влажный, то переѣхалъ сюда. Сюда, гдѣ дожди и роса бываютъ гораздо чаще, чѣмъ сосѣдскія склоки.

Четыре дня назадъ купилъ въ магазинѣ свѣжую тунцовую пасту, одинъ разъ сдѣлалъ бутербродъ, да такъ и забылъ о ея существованіи на верхней полкѣ холодильника.

– Давай съѣздимъ въ лѣсъ? – предложилъ я ей.

– Въ тотъ, гдѣ погостъ? – спокойно отвѣтила она.

– Тамъ сѣрыя плиты.

– Тамъ нѣтъ людей.

Сегодня вагонъ метро былъ полупустъ, и жарило солнце. Ѣхать было часа два. Мы уснули.

– И, правда, здѣсь всё очень тихо.

– И не поютъ птицы!

– Навѣрное, у нихъ трауръ.

– Почему?

– Въ новостяхъ передали, что какой-то самолётъ совершилъ аварійную посадку изъ-за попавшей птицы въ сопло двигателя. Навѣрное, по ней печалятся.

– Кто знаетъ, быть можетъ и такъ, – отвѣтила она, и мы пошли дальше между плитъ засыпанныхъ иголками.

– Иголки – это пепелъ лѣса.

Вчера срѣзалъ нѣсколько вѣточекъ папоротника, того, что растётъ неподалёку.

– Мы есть всегда.

– Откуда ты это знаешь? – спросила меня она, держа за руку.

– Знаю.

– Я тебя люблю, – и пристально посмотрѣла на меня.

Завтра нажму кнопку вызова, и за считанныя секунды лифтъ отвезётъ съ верхняго этажа въ міръ людей и тунцовыхъ пастъ. Заверну за уголъ дома напротивъ, дойду до поля – тамъ, какъ кровью облитый пергаментъ, есть красные цвѣты. На вѣтру ихъ лепестки дрожатъ.

– Здравствуй, – скажу я ей и протяну ихъ.

Она будетъ въ бѣломъ сарафанѣ и съ шёлкомъ волосъ.

Къ ея груди прижатъ папоротникъ и цвѣтки мака.

Арбузъ

Много безвкуснаго снѣга и въ сумракѣ Рождества вьюжитъ розсыпью снѣжинокъ. Ледяныя корочки добавили лоска дорогамъ, а иней вскружилъ оконныя стёкла. Рѣзкій вѣтеръ долженъ выдувать фигуры, поддувать подъ кромки шубъ и уноситься прочь. Уноситься ввысь, набирая тамъ холода. Здѣсь и кружева зимнихъ сѣтей, и многолюдныя крапинки, укутанныя въ тепло мѣховъ.

Ближній свѣтъ ей идти отъ клуба. Какъ и всѣ, въ слояхъ жара, съ пугливой, словно въ подарокъ, походкой. Въ ея рукахъ бумажный свёртокъ. Коричневый цвѣтъ картона къ ночи приглушенъ зябкой желтизной фонарей и пескомъ звѣзднаго неба.

Уже дома скинетъ верхъ, разуетъ ноги и отъ усталости присядетъ въ кресло. У нея большой вѣсъ. Брюшко и отвисшія груди. Огромныя груди, какъ грозди тёмнаго, немного подгнившаго винограда. Должно быть, вскинетъ къ своей головѣ руки, сниметъ заколку съ волосъ. Слегка наклонится вперёдъ и тяжело поднимется. Дойдётъ до кухни, гдѣ достанетъ изъ сумки рабочій винилъ, съ трудомъ выдернетъ пикантную колбасу и вытряхнетъ разсыпавшійся черносливъ для салата.

Сегодня у нея будетъ гость; и она его ждётъ.

На сладкое развернётъ бумагу и на столѣ покачнётся арбузъ. Зимній арбузъ.

Изъ полнаго снѣдью холодильника что-то переложится на столъ и начнётъ мелко дробиться и шинковаться, перелистываться поварскими книгами, а вмѣстѣ съ тѣмъ обливаться майонезомъ и потомъ. Взмокнутъ джемовой пропиткой слои торта, и струйками намокнетъ бюстгальтеръ.

Выставивъ свой трудъ на столикъ около дивана, она пойдётъ принимать душъ.

Грузно перешагнётъ бортикъ ванной, включитъ холодную, затѣмъ горячую воду и съ доступной тщательностью начнётъ ласкать себя фруктовымъ мыломъ.

Парой движеній подъ лѣвой грудью, соскользнувъ, проведётъ рукой подъ правой. То, до чего возможно достать, намылитъ снова. Слегка раздвинетъ ноги и сдѣлаетъ чисто. Близко подойдётъ къ душу и грустно вымоетъ голову. Смоетъ всю пѣну, почиститъ зубы и пока ещё не открыта дверь, не выпущено тепло, она протрётъ себя, какъ хрустальный бокалъ, огромнымъ полотенцемъ.

Въ жизни есть обнажённыя дѣвушки – она же изъ ванной выйдетъ голой.

Поставитъ въ проигрыватель принесённый винилъ. Подъ иглой издастъ шумъ и заиграетъ настроеніе.

Начнётъ сушить ещё влажные волосы и, конечно, постарается сдѣлать въ мѣру симпатичную прическу. Послѣ надѣнетъ едва красный костюмъ съ синевой прострочки. Накраситъ губы чуть замѣтной морковью, и будетъ ждать. Будетъ ждать до самаго утра, но гость не придётъ.

Подъ утро откуда-то съ неба посыплетъ мелкій снѣгъ. Она достанетъ широкій ножъ, щедро отрѣжетъ кусокъ зимняго арбуза. Будетъ плотно кусать зубами самую мякоть, а чёрные усики надъ губами намокнутъ отъ арбузной влаги. Закончивъ, промокнётъ салфеткой красноватый сокъ и перерѣжетъ себѣ вены.

Вѣтеръ

На прохладномъ огражденіи пріостановился садовый слизень.

Сейчасъ его сжималъ вѣтеръ.

Руки прогибали спину, смазывая масло по ещё сухимъ мѣстамъ. Пальцы жали и растирали упруго, щипая. Съ восходящимъ потокомъ скользили и цѣловали губы. Приходилось ждать пока впитывался блескъ.

– Почти. Всё очень скоро.

Она распрямляла спину. Перевернувшись, приподнималась, подтягивая къ груди ворохъ одеждъ. Врывался августовскій вѣтеръ, выглядывала осень.

Внизу, совсѣмъ далеко, были люди. Навѣрное, стоило, сжавъ плечи, прыгнуть въ самую гущу. Молча летѣть, но за мигъ до касанія стирать слезу, что сбѣгала отъ вѣтра.

Гавана

Ты хочешь это знать, но зачѣмъ. Вѣдь пока ты не знаешь, ты можешь быть счастливымъ.

Лёгкій вѣтеръ. Лёгкій вѣтеръ и мнѣ сорокъ одинъ годъ. И почему-то снова не кратно. Ничему не кратно.

Гдѣ-то за океаномъ играетъ музыка; должно быть это саксофонъ.

– Обязательно саксофонъ.

И летитъ сюда по вѣтру подъ ритмъ прибоя.

– Какъ ты думаешь, сколько намъ осталось жить?

– Ш-ш-ш…, ш-ш-ш…, – скажешь ты волнамъ, но онѣ не утихнутъ.

Музыка не должна переставать. Нескончаемо – рояль и скрипка. Именно какъ тонкая струнка во мглѣ.

На твою колѣнку сядетъ муха, пробѣжится своими волосатыми лапками и взлетитъ. Прохладный вѣтеръ. Прохладный вѣтеръ и жёсткія перекладины шезлонга. И почему-то снова не кратно. Ничему не кратно.

Вечерняя прохлада и дымъ сигары.

– Никто не видитъ, о чёмъ думаешь ты.

Маракасы; и длится музыка. Встанешь, поёжившись, оставивъ за собой влажный слѣдъ и по песку до кромки солёной воды. Наплывы волнъ. Наплывы волнъ и разбегающiеся блики луны. Не кратно снова. Не кратно ничему.

Шагъ въ прохладную воду. За нимъ ещё и снова. Снова голень и снова бёдра. Съёжившись, ступаешь по мягкому дну, и музыка тамбуриновъ; и саксофонъ. Пронзительный саксофонъ. Грудь и шея въ водѣ. Выдохъ.

Намокшіе волосы ещё можетъ задѣть вѣтеръ. Какой-то мигъ, какой-то шагъ. Вдохъ и музыка.

Гдѣ быть

Съ дымомъ окутаны волосы.

Чёрствые, сизые,

словно осиныя полосы.

Возгласы рядомъ; адовы.

Движенія немощны.

Вотъ же они – черти алые.

– Колотится сердце.

– Но вѣдь бьётся.

– Кто же можетъ знать.

– Надо стряхнуть пыль.

– Но какъ?

– Пожалуй, стянуть и паутину.

– Чѣмъ?

Волны ровнаго пляжа и духъ яблочнаго цвѣта. Здѣсь комфортно; не болѣе.

Доѣхать до самаго края земли. Дыша мелко отъ пыли дорогъ. Прищуривая глаза отъ солнца съ невражьей стороны.

Если вѣрно сдѣлать надрѣзъ, то вполнѣ можно разглядѣть золото сердца. Но такіе случаи чрезвычайно рѣдки.

Довольно толстыхъ и увѣсистыхъ, объёмныхъ задницъ, что мнятъ себя прелестными русалками. Прочь, вонъ, въ болото, въ тину.

– Великолѣпіе.

– Величіе.

– Куда ужъ намъ.

Для тебя – радъ

Совсѣмъ невдалекѣ маякъ. Это не то радіо, что слышно по утрамъ въ загородныхъ садахъ, скорѣе это башня. Высокая башня съ рубиновымъ огнёмъ при самомъ поднебесьѣ. Съ яркимъ свѣтомъ отъ ослѣпительнаго для взора фонаря. За которымъ непроглядная тьма.

– Въ чёмъ ихъ отличіе?

– Въ страхѣ.

– А развѣ онъ есть?

– Какъ же не быть. Долженъ.

– Не нужно.

– Какъ знаешь.

Подъ окномъ снующія подъ шаркающими сапогами собаки. Одомашненныя и вовсе не молодыя такія собаки. Ещё же слышно голосъ. Ея красивый голосъ отъ того радіо, что изъ загороднаго сада. Ея красивый голосъ сіяетъ рубиновой кровью и заститъ что-то.

– Что-то, чего не видно.

– Не разобрать.

– Постой.

– Что это ты?

– Для тебя – радъ.

Запахъ осьминога

Просторныя комнаты со свисающими портьерами всё ещё въ пустотѣ и только смѣняющая одна за другой музыка. Музыка и слова звучащія изъ радіопріёмника гдѣ-то въ холлѣ, а я сижу на тонкой стопкѣ прошлогоднихъ газетъ и ѣмъ сушёнаго осьминога.