Муха с капризами (с илл.) - Ян Грабовский

К читателям

Сколько на свете книжек про зверей и птиц! Целый океан!

Тут и чудесные сказки — про Куму-Лису и Братца-Кролика, про Серого Волка и Жар-Птицу, тут и тысячи басен, и замечательные рассказы десятков писателей от Сетон-Томпсона до Виталия Бианки, и повести, и даже целые романы — например, «Бемби», — словом, всего и не перечесть.

Кажется порой — ну, что ещё нового можно сказать о животных? Да тем более, не о львах и слонах, обитателях далёких, таинственных стран, не о сказочных чудовищах, а о самых обыкновенных собаках и кошках, курах и овцах. Что про них расскажешь интересного? Оказывается — очень много!

Слыхали вы, например, чтобы овца, обыкновеннейшая овца «особачилась»? Почти превратилась в собаку — выучилась «служить» и даже лаять на прохожих? Или о том, как гусыня служила сторожем? Наверно, не слыхали!

А знаете ли вы, о чём разговаривают щенята, когда разрывают кротовую нору? Известны ли вам правила собачьей вежливости? Знакомы ли вы с предметами, которые преподают скворцы в своём университете? Вряд ли!

А вот польский писатель Ян Грабовский, чья книга лежит сейчас перед вами, знает всё это досконально. Уверяю вас — обо всех своих мохнатых и пернатых героях этот писатель знает такие интересные истории, что начнёшь читать — и не оторвёшься!

Ян Грабовский рассказывает о животных по-своему, не так, как рассказывали о них другие писатели.

Его герои — звери и птицы — часто разговаривают друг с другом. Да ещё как разговаривают: шутят и спорят, размышляют вслух, а порою даже бранятся.

И хотя мы с вами прекрасно знаем, что животные на самом деле разговаривать не умеют, у нас ни на минуту не возникает чувства, что автор рассказывает нам небылицы. Наоборот! Веришь, что всё было именно так, как рассказал нам об этом писатель. В чём же здесь секрет? — спросите вы. В этой книжке вы прочтёте повесть, или повесть-сказку, которая поможет найти ответ на этот вопрос. Она называется «Совершенно ручной человек». Странное название, правда? Тем более, что, если верить автору, придумали это название… воробьи. Да, да! Это они прозвали «совершенно ручным человеком» никого иного, как самого Яна Грабовского. А он, писатель, только подслушал эти слова и озаглавил ими свою повесть… Это, конечно, шутка. Но в ней большая правда.

Ян Грабовский очень любил животных. И не только любил. Он уважал их. Любил и уважал, как друзей и помощников человека (прочтите, например, в этой книге рассказы о коне Береке и ослике Молодце) и просто, как живые существа.

Любя и уважая животных, он пристально приглядывался к ним и научился их понимать, так что они доверчиво раскрывали ему все свои маленькие тайны. Они вполне могли считать его «совершенно ручным» — ведь он никогда не обманывал их доверия.

А когда Грабовский стал писать о животных, он, как и всякий талантливый писатель, отдал им, своим героям, частицу своего юмора, своего ума и сердца. Потому-то такими живыми встают они со страниц его книг.

Ян Грабовский прожил большую жизнь. Он родился в 1882 году в маленьком польском городке с длинным названием Рава Мазовецкая. Инженер-химик по образованию, он изучал историю искусства, преподавал в гимназии, составлял математические задачники и путеводители по родному краю, который он так хорошо знал.

Но подлинным его призванием была литература. Герои его книг — славная овечка Метка и кошка Европа, озорные собачонки Рекся и Пуцек, мудрый ворон Пипуш — тот самый, который однажды подарил своей приятельнице-девочке огромную жабу, и гусыня Малгося — давно стали любимцами польской детворы. И не только польской. Хотя писателя уже нет в живых — он умер в 1950 году, — книги его продолжают выходить в свет и у него на родине, в народной Польше, и в других странах.

Уже двумя изданиями вышла у нас его книжка «Рекся и Пуцек». Те из вас, кто читал её, будут, наверно, рады встретиться с вороном Пипушем, славными псами Тупи и Чапой и другими своими старыми знакомыми и узнать о их новых приключениях.

Книга которую вы прочтёте сейчас, познакомит вас и со многими пока что неизвестными вам героями Грабовского. В неё вошли почти все его рассказы и повести, изданные в Польше в сборниках под названиями «Крылатая братия» и «Любимый зверинец».

Надеюсь, что вам будет приятно познакомиться с забавными героями этого замечательного писателя.

Борис 3аходер.

Метка

На той стороне улицы, почти напротив наших ворот, стоял в саду домик. Так себе домик — не красавец, не урод. Почему он почти всегда пустовал, трудно было понять. Но так уж как-то получилось: кто бы ни поселился в этом доме — самое большее через полгода уезжал из нашего городка.

Единственным постоянным жильцом вечно пустовавшего двора был пан Попёлэк, почтальон. Занимал он две малюсенькие комнатушки во флигеле. Он был вдовцом и растил двух дочерей-близнецов — Зосю и Висю. Девочки были так похожи друг на друга, что я различал их только по цвету ленточек, которыми они завязывали свои тоненькие косички. Они чем-то напоминали маленьких котят пепельной шерсти. Были они обе степенные, важные, говорили мало и всегда хором. На прогулках они водили за собой на красной ленточке чёрную овечку, которую звали Жемчужинкой.

Жемчужинка — это была не овечка, а чудо ума и верности. Так, по крайней мере, уверяли обе сестрички. Должен признать, что действительно чёрная овечка всегда ходила за девочками по пятам; когда её звали по имени, блеяла. А всё-таки это была овца. Овца овцой. Глаза её смотрели на мир сонно и слезливо. Но это, как мне казалось, больше всего и нравилось сестричкам Попелюшкам в их овечке.

— Она такая кроткая! — восхищалась Зося.

— И такая ласковая! — вторила Вися.

Ну что ж, прекрасно! Сестрички и их кроткая овечка очень любили друг друга — чего же ещё нужно?

Как-то девочки несколько дней не показывались со своей овечкой на улице. Я слышал, что Жемчужинка заболела. Вдруг после обеда сестрички влетают ко мне в сад. Мордашки заплаканы, глаза полны слез, а подбородки так трясутся, что бедняжки слова не выговорят.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Ах, дядя Ян! — всхлипывает Зося.

— Такое несчастье! — вторит Вися.

И обе — в слезы: плачут-заливаются. Я их успокаиваю как умею. Дал по конфетке. Никакого впечатления. Дал по второй — не помогает. Только когда угостил их вишнёвым вареньем, удалось выяснить в чём дело. Жемчужинка умерла…

— Что ж поделаешь, милые, — говорю, — тут уж ничем не поможешь.

— А что будет с Меткой? — спрашивает меня Вися и снова в слезы.

— Да, как же Метка? — повторяет сквозь слезы Зося.

— Какая ещё метка? — удивляюсь я. — В жизни не слыхал, ни о какой метке!

Оказалось, что у Жемчужинки появилась дочка, что эту дочку, такую же чёрную, как и её мама, девочки уже назвали Меткой, что Метке этой всего три дня от роду, и о том, чтобы кормить её из соски, не может быть и речи. В общем, дела такие, что хоть прощайся с Меткой!..

Сижу и думаю, как пособить маленьким, заплаканным Попелюшкам. И вспоминаю вдруг о нашей Верной. Говорю девочкам:

— Давайте сюда свою сиротку. Верная — собака добрая, благородная. И она как раз сейчас кормит сынишку. Может быть, примет и вашу Метку в свою семью. Попробуем!

Сестрички Попелюшки удивлённо уставились на меня.

— Нашу Метку отдать собаке? — обиделась Зося.

— В собачью конуру? — поддержала её Вися и передёрнула плечами.

— Или в собачью конуру, или ничем вам помочь не смогу, — коротко отвечаю я. — А что ваша Метка за птица такая, чтобы не могла стать приёмной дочкой моей Верной? Хорошо, если бы у всех людей было такое золотое сердце, как у этой собаки!

Девчушки переглянулись, подумали, подумали — и, ни слова не говоря, побежали домой.

Они тут же вернулись.

— Вот она, — говорит Вися и развёртывает кусок старой овчины.

А там — ягнёночек.

— Овчина — это Меткино приданое, — объясняет мне Зося.

— Чтобы ей было тепло в конуре, — добавляет Вися. Идём с Меткой и её приданым к конуре. Зову Верную.

Выходит. Смотрит мне в глаза преданным взглядом, но машет хвостиком как-то торопливо.

«Если у тебя, хозяин, ко мне важное дело, — говорит, — то скажи скорей. Ведь ты знаешь, что у меня в конуре малыш. Нельзя ни на минуту оставлять его без присмотра».

Я положил перед Верной на землю Метку в овчинке. Ягнёночек был так слаб, что не стоял на ногах.

— Это свой, — говорю Верной. — Свой, милая!

«Да как же можно не пожалеть такого беспомощного червячка!» — отвечают мне честные собачьи глаза. Взяла моя Верная ягнёнка осторожно за шиворот и унесла к себе.

Попёлюшки онемели от изумления. А когда пришли в себя, схватили овчину и полезли обе разом в конуру.

— Вы уж не вмешивайтесь! — говорю девочкам. — Видно, Верной овчинка ваша ни к чему. Она сама знает, как ей воспитывать свою приёмную дочку.