Муха с капризами (с илл.) - Ян Грабовский

Муся

Душек порой умел быть таким ласковым, что его, как говорится, хоть к ране прикладывай. Понятно, когда ему приходила охота. Случалось это, не отрицаю, весьма редко. Но зато, когда у Душека бывали добрые дни, это был не пёс, а просто чудо! Смотрел он в глаза с такой безграничной преданностью, с такой любовью, что, казалось, скажи ему:

— Душек, прыгай в огонь!

Он лишь спросит:

— В духовку или прямо в печку? — и из пламени покажется только виляющий обрубок хвостика.

В эти хорошие часы Душек ходил со мной по городу. Не отходил от меня ни на шаг. Ни капельки не интересовали его собаки, играющие в салочки возле фонаря на рынке. Мясные лавки он даже не удостаивал взглядом. Проходя возле колбасной, смотрел в небо и считал голубей, серебряными каплями переливающихся в небесной лазури.

Образец собачьей добродетели, верно ведь?

Вот однажды идём мы с Душеком с почты. Свернули в уличку, где был когда-то францисканский монастырь.

В старинном здании монастыря давно разместилась школа. В костёле редко служили. На одинокой, стоявшей рядом звоннице уже не было колоколов. Но редко на какой колокольне бывало столько грому и звону, как на этой онемелой звоннице! И в окнах, и под островерхой крышей, под самым шпилем, и в нишах, и там, где просто выпали кирпичи из обветшалых стен, с незапамятных времён гнездились галки. Тьмы и тьмы галок!

Орали эти чёрные тучи на весь город. Всюду их карканье было слышно. Ранней весной, когда галки-молодожёны искали квартиры с удобствами, людям, проходившим по монастырской улице, приходилось кричать — не было другой возможности понять друг друга.

И тогда начальник почты, ворчун и брюзга, старый холостяк, который никогда в жизни не искал ни для себя, ни для жены, ни для своих будущих детей квартиры с удобствами, время от времени отворял форточку, высовывал руку, вооружённую допотопным пистолетом калибром с добрую пушку, и палил дробью в небо. Очевидно, чтобы распугать галок. Но галки не обращали ни малейшего внимания на неуместные выходки этой маринованной селёдки. У них были на уме слишком важные дела, чтобы обращать внимание на человека, у которого вместо сердца в груди губка, пропитанная уксусом и желчью!

Я любил наблюдать за галками. Они были всегда в движении, в полете, в хлопотах и трудах. Нелёгкое дело воспитать, а особенно выкормить прожорливое потомство. Я восхищался предприимчивостью галок, их отважными экспедициями за кормом для малышей. Нравились мне они, эти галки.

Вот и на этот раз я на минутку остановился перед монастырём. Гляжу на звонницу. Вдруг слышу писк. Оборачиваюсь. Душек кого-то терзает. Я отнял у него жертву. Галка. Вернее, галчонок. Пёс, видимо, порядком придушил его — птенец был едва жив. К счастью, Душек не успел всё же ни перегрызть галчонку горло, ни вырвать едва прорезавшиеся крылышки.

Положил я галчонка в шапку и бегом домой. Вот так, вырвавшись из пасти Душека, и пришла к нам наша Муся.

Спас я галчонка. И тут только начались настоящие заботы. Ведь Муся хотела есть. Совершенно естественно! Однако никто из нас даже не представлял себе, чем можно кормить галочьего младенца. Катерина была того мнения, что молоко ещё ни одному ребёнку вреда не причинило. И сунула Мусе в рот булку, намоченную в молоке. Беда! Сущая беда! Бедный галчонок после этого угощения стал поразительно похож на двуногий скачущий фонтан!

Дали булку без молока. Тоже немногим лучше.

Попробовали кормить зерном. Полное фиаско!

Что же делать? Стал я рыться в разных умных книжках про птиц. Вычитал я там, сколько у галки перьев в хвосте и какой длины у неё пищеварительный тракт. Но что должно находиться у молодой галки в этом пищеварительном тракте, чтобы она не подохла с голоду, — об этом, увы, не было ни словечка!

Припомнилось мне, что видел я, как старая галка несла своим птенцам что-то вроде дождевого червя. Отлично, думаю. Попробуем дождевых червей.

Созвал я, стало быть, знакомых сорванцов со всего города и условился с ними, что ежедневно они будут приносить мне свежих червяков.

— Таких, на каких рыбу ловят? — спрашивает меня некий Ромка, озорник из озорников.

— Да, таких самых.

— Так вы рыбу будете ловить? — удивился Ромка. Никогда в жизни меня с удочкой в руке не видели.

— Нет, — говорю, — не буду рыбу удить. У меня галчонок есть.

И рассказал я ему о моих заботах. Мальчишка выслушал меня, покачал головой и куда-то побежал. Через четверть часа вернулся.

— А я знаю, — говорит, — чем галчонка кормить!

— Ну? Откуда?

— У моего дяди была галка. Он её совсем маленькой взял. Она потом задохнулась — в нитках запуталась.

— И что ж тебе дядя сказал?

— Надо ей давать кашку. Сварить, остудить и потолочь мелко-мелко. И туда ещё немного песочка, тоже мелкого. Только совсем немножко. Понимаете?

— Понимаю, — говорю. — Все птицы глотают песок или мелкие камешки, чтобы лучше перетирался корм у них в желудке.

— Во-во, дядя так и говорил. А червяков тоже можно давать, только немного.

И вот, пожалуйста, наконец выяснил я, чем мне кормить моего галчонка! И у кого? У Ромки, который считал, что таблица умножения придумана единственно для того, чтобы учитель имел возможность издеваться над ни в чём не повинными детьми.

На кашке с песочком и на червях, которых приносил Ромка, Муся росла как на дрожжах. Но, как и большинство слабеньких детей, была она застенчива и держалась за мамину юбку. Это означает — за юбку Катерины. Или Криси. Или за мои брюки. Когда я сидел, Муся прыгала возле моих ботинок, а когда вставал, старалась идти у меня между ногами. Благодаря галке я научился ходить, широко расставляя ноги. Кое-кто даже подсмеивался надо мной, уверяя, что я хожу, как моряк, вернувшийся из дальнего плавания. Должен признаться, что меня мало волновала красота моей походки, зато я был рад, что моя Муся привязана ко мне и что она не чувствует своего сиротства.

А Муся хорошела с каждым днем. Она с изяществом носила свой чёрный фрак. Глаза у неё были весёлые и всегда любопытные, полные интереса ко всему на свете. И была она очень ласковая. Ласкалась она забавно: тёрлась головкой об руку, о лицо, когда сидела на плече, о ботинки даже, когда гуляла по полу. Не раз она удовлетворялась даже ножкой кресла, на котором сидел кто-нибудь из нас. При этом она махала крыльями, кланялась и каркала слова, которые на галочьем языке, безусловно, означали что-то исключительно нежное и шли, несомненно, прямо от сердца.

Как же нам было не любить нашу Мусю! Достаточно вам сказать, что Катерина, наша строгая Катерина, позволяла Мусе бегать по своей постели. Мало того, даже по своим подушкам!

Муся любила общество и была очень вежлива. Кто бы ни приходил к нам — галка немедленно бежала встречать гостя. Скок-скок, скок-скок — ковыляла она к нему, останавливалась, внимательно приглядывалась. А потом одним скачком оказывалась у него на плече. Беда, если наш гость боялся сквозняков и затыкал уши ватой! Галка без всяких разговоров вытаскивала вату из уха. И удирала!

По этой причине, как и по некоторым другим, бывали и мелкие недоразумения. Но где их нет? Мы не обращали внимания на такие мелочи. Мы вполне основательно считали Мусю восьмым чудом света, чёрной жемчужиной птичьего рода.

Счастье наше было тем большим, что наша чёрная жемчужина оказалась не только милой, но и умной. Муся отлично знала своё имя и, когда её звали, бежала из самых далёких уголков, забавно кланяясь и помогая себе крыльями. Когда Крися говорила галке: «Поцелуй меня», Муся немедленно садилась к ней на плечо и клювом притрагивалась к её губам. К концу лета галка умела уже по команде махать крыльями и делать сальто. Делала она это так: засовывала голову себе между ног и переворачивалась навзничь. Умела она танцевать, переступая с ноги на ногу, два-три шага вправо, два-три влево. Танец этот назывался в нашем доме «галочьим казачком». Он имел большой успех как у нас, хозяев, так и у гостей. Да что я говорю! «Галочий казачок» славился во всем городе!

Вы, конечно, хотели бы знать, как мы учили наших животных разным штукам, правда?

И, наверно, удивитесь, если я вам скажу, что мы их вообще не учили. Это они сами показывали нам, что умеют, что могут сделать.

Мы только уславливались с ними, что по такому-то нашему знаку они будут делать то или это. Понимаете? Нет? Ну, тогда послушайте.

Все фокусы, какие показывали наши животные, начинались случайно. Кто-то из нас, например, заметил, что Муся, когда была голодна, садилась на подлокотник кресла и бегала по нему взад и вперёд, вытягивая голову и громко напоминая о том, что ей пора подкрепиться. С тех пор мы кормили её только на кресле. И она никогда не получала еды, пока не исполнит свой танец.