Жёлтые цветы - Екатерина Ракитина

Екатерина Ракитина

Жёлтые цветы

1

Синтия Коббетт вышла из пекарни Беркса и едва не потеряла шляпку из‑за резкого порыва северо–западного ветра. Дождь, однако, кончился, и Синтия, убеждая себя, что небо немножко прояснилось, а за облаками даже проглядывает солнце, быстрым шагом двинулась по Хай–стрит, поплотнее запахнув воротник пальто. Нет, в воздухе определённо чувствуется весна, вот и алыча возле дома мисс Хартнелл уже готова зацвести, сказала себе Синтия — и, подойдя к калитке, ахнула.

— Тётя Джейн!.. Вас нельзя оставить одну и на полчаса! Почему вы на улице в такой холод? Ведь доктор Хейдок сказал…

Тётя Джейн покачала головой.

— Милая, боюсь, доктор просто понял, что тебя не переспоришь. Я вполне оправилась. Решила посмотреть, как поживает форсайтия.

— Форсайтия, — улыбнулась Синтия, беря тётю под руку и решительно увлекая её к дому, — благоразумно дожидается, когда потеплеет, хотя у неё и не было вашего бронхита. Идёмте, я купила к чаю ваш любимый тминный кекс.

— Тётя Джейн, — спросила Синтия, подливая пожилой леди чая, — я всё хотела спросить: что такого особенного в форсайтии?.. Вы каждый день спрашиваете, не зацветает ли она — бывает, что и не по разу. А когда я во вторник предложила срезать несколько веточек и поставить в гостиной, чтобы цветы распустились поскорее, вы огорчились и сказали, что это совсем не то.

— Но ведь это и в самом деле не то, — кротко ответила тётя Джейн. — Когда она зацветает в саду, сразу понимаешь, что зима кончилась. Всё кругом ещё бурое и унылое, только куст форсайтии весь покрыт цветами и светится, как солнце.

— Да вы поэт, тётя Джейн, — улыбнулась Синтия. — Признайтесь, у вас с цветами форсайтии связаны какие‑то особенные воспоминания? Была какая‑то история, много лет назад, весной?

Пожилая леди подняла на Синтию бледно–голубые глаза, чуть склонила голову набок и задумчиво произнесла:

— Можно сказать, милая, что история, которая началась с цветов форсайтии, продолжается по сей день. Во всяком случае, её никак нельзя назвать завершившейся. И в каком‑то смысле именно из‑за тех событий мы с тобой сейчас пьём чай с этим кексом, который, к слову, сегодня особенно удался мистеру Берксу: пышный, в меру сладок… о чём я?.. да, повернись всё тогда иначе, кто знает, как сложилась бы моя жизнь. Впрочем, это дело давнее, никому не интересное, и я вовсе не хочу утомлять тебя россказнями заболтавшейся старой тётушки.

— Что вы такое говорите, тётя Джейн! — Синтия всплеснула руками, едва не смахнув со стола чашку. — Я так люблю ваши рассказы! Конечно, — добавила она самым невинным тоном, — если вы хотите принять лекарство и отдохнуть… Вы ведь ещё не совсем окрепли после болезни…

Тётя Джейн поджала губы: лекарством Синтия называла какой‑то новомодный порошок, который нужно было размешать в чуть тёплой воде, чтобы получилось отвратительное на вкус питьё. Принять его теперь означало бы напрочь погубить удовольствие от чая с тминным кексом.

Синтия, сделав хитрый ход, затаилась в ожидании.

— Будь добра, милая, подай мне вязанье, — попросила пожилая леди.

И, когда Синтия, сгоравшая от любопытства, принесла клубки, спицы и нечто бело–голубое, — подарок очередному крестнику или малышу бывшей служанки, — укутала плечи тёти шалью и уселась напротив, тётя Джейн начала:

— Не помню, рассказывала я тебе, что училась в школе в Европе?..

Синтия кивнула:

— Кажется, в Италии?

— Да, во Флоренции — с милыми Рут и Керри, ты вряд ли их помнишь, но это не так важно, хотя с Керри потом тоже случилась удивительная, хотя и очень печальная история… Когда я вернулась домой, мне было восемнадцать, я, как все тогдашние барышни, писала акварелью, читала стихи, но, боюсь, крайне мало знала о настоящей жизни. Милли, моя сестра, как раз вышла замуж и уехала из дома. Я осталась совсем одна, хозяйство вела неумело и, надо признать, была довольно‑таки стеснена в средствах, когда получила письмо от дорогого дяди Томаса. Прежде он служил каноником в Или, но тогда уже ушёл на покой. Он спрашивал, не соглашусь ли я стать компаньонкой миссис Форсайт, очень уважаемой вдовы священника–миссионера. Миссис Форсайт была немолода и нуждалась в помощнице. К тому же, она задумала издать проповеди своего покойного мужа и хотела, чтобы кто‑нибудь занялся его бумагами. Жила миссис Форсайт недалеко от Истбурна, в прелестной деревне Апсток, где покойный мистер Форсайт когда‑то был викарием, и откуда он и миссис Форсайт отправились в миссию на Золотой берег. Дом мистер Форсайт купил, вернувшись из Африки.

Пожилая леди отвлеклась от вязания, опустила спицы и мечтательно подняла глаза.

— Стоило мне увидеть этот дом, Гаскин–Гейт, как я решилась остаться у миссис Форсайт. Он стоял за деревней, чуть на отшибе, от дороги его отделял старый деревенский выгон и сад, который показался мне самым прекрасным на свете.

— Там, должно быть, росла форсайтия? — спросила Синтия.

— О, разумеется. Замечательный старый куст, который мистер Форсайт велел посадить в подарок супруге, когда они вернулись из Африки. Но когда я впервые увидела Гаскин–Гейт, она уже отцвела — была середина июня, самое время для роз. Ах, милая, какие там были розы! А чубушник, а жимолость! Словом, я бы пошла в компаньонки к миссис Форсайт ради одного сада, — улыбнулась тётя Джейн. — Тем более, при виде самой миссис Форсайт я слегка оробела: она была статной величественной дамой, держалась любезно, но несколько холодно, и взгляд у неё был весьма пронзительный и суровый. Потом, правда, я поняла, что пронзительность взгляда миссис Форсайт объяснялась тем, что зрение её с годами ослабело, и ей приходилось немного щуриться, поскольку носить очки она не любила.

Мне отвели комнату на втором этаже, напротив спальни самой миссис Форсайт. Бумаги мистера Форсайта я разбирала в его кабинете, выходившем в сад. Иногда читала миссис Форсайт выдержки из дневников покойного мужа. Судя по всему, жили супруги счастливо и были очень привязаны друг к другу. Когда миссис Форсайт тяжело переболела в Африке какой‑то местной лихорадкой, мистер Форсайт, не раздумывая, оставил миссию, посчитав, что жене вреден климат Аккры.

Кроме нас двоих постоянно в доме жила только горничная Сьюзен. Миссис Рикс, кухарка, и её муж, садовник, занимали домик у дороги, Гаскин–Лодж, там же была конюшня, где помещалась старая смирная лошадь, которой почти не приходилось возить экипаж — миссис Форсайт редко выезжала. Мистеру Риксу, которого всё чаще мучила поясница, приходил помогать с садом Нед, паренёк с ближней фермы. У миссис Форсайт тоже мало кто бывал, кроме викария, мистера Тарлоу, доктора Ленгстона и мисс Юнис Митчем, кузины покойного мистера Форсайта, которая, собственно, и подала миссис Форсайт мысль издать проповеди мужа. Мисс Митчем, сухопарая особа, несколько напоминавшая лицом овцу и вечно занятая делами благотворительности, жила в Истбурне и приезжала в Гаскин–Гейт довольно часто. А на Рождество приехал Чарльз Торнфилд…

Служанка Глэдис заглянула в гостиную и хотела, было, собрать чайную посуду, но Синтия покачала головой:

— Спасибо, Глэдис, пока не нужно.

Хозяйка, замолчавшая, когда вошла служанка, между тем, как ни в чём не бывало, снова принялась за вязание.

— Тётя Джейн, — осторожно спросила Синтия, когда за Глэдис закрылась дверь, — кто такой Чарльз Торнфилд?

— О, — вздохнула пожилая леди, — самый бесполезный, лживый и недостойный человек из тех, кого я в те годы знала. С тех пор, увы, мои познания в человеческой натуре несколько расширились. Миссис Форсайт Чарльз приходился племянником. Сын её несчастной сестры, беспутный игрок и позор семьи. Полагаю, в тот раз он явился к тёте просить денег. Но ни о чём таком я тогда, конечно, и догадываться не могла. Чарльз, дорогая моя, был необычайно привлекателен, — выразительные тёмные глаза, живое лицо, располагающая улыбка, — вечерами читал нам вслух, очень мило поддерживал разговор, а главное, так убедительно изображал пылкого бедного юношу с чистым сердцем и высокими помыслами, во всём зависящего от властной богатой тётки!.. Через неделю, самое большее, я была от него без ума.

— Тётя Джейн!.. — ахнула Синтия.

— Мне было едва девятнадцать, милая, и жизнь я знала лишь по книгам, да и то, скажем прямо, не самым правдивым. Боюсь, чувства мои были очевидны любому, кто дал бы себе труд их заметить. Во всяком случае, Чарльз внезапно проникся любовью к тётушке. Он снова навестил её в конце февраля, потом в апреле. Июль он провёл в Гаскин–Гейт. На Рождество, когда миссис Форсайт задремала у камина, Чарльз отвёл меня к окну и сказал, что всё обдумал: отправляется в Африку в надежде заработать достаточно, чтобы сделать мне предложение. Потом спросил, готова ли я его ждать. Я дала слово, и мы обручились. Миссис Форсайт снабдила племянника письмами к прежним знакомым по Аккре, он надеялся быстро сделать карьеру в колониальных полицейских силах и вернуться в Англию. Помолвка была тайной, поэтому писать мне в Гаскин–Гейт он не мог. Мы условились, что он станет писать кому‑то из своих знакомых в Лондоне, а тот будет пересылать письма мне, якобы от моей школьной подруги. Даже не хочу думать, кто на самом деле отправлял мне те письма, но тогда всё это казалось таким захватывающим! Правда, писем пришло всего двенадцать. В последнем Чарльз сообщал, что его направляют в Лагос. Через несколько месяцев нас известили, что Чарльз Торнфилд погиб при переходе через буш на подступах к Иджебу–Оде.