Триумф - Робин Хобб

Робин Хобб

Триумф

Робин Хобб на настоящий момент является одной из самых популярных авторов фэнтези. Продано более миллиона экземпляров ее книг в бумажных обложках. Наверное, наиболее известна ее серия «Сага о Видящих», в которую входят «Ученик убийцы», «Королевский убийца» и «Странствия убийцы», а также две примыкающих к ней серии, «Сага о живых кораблях», куда входят книги «Волшебный корабль», «Безумный корабль», «Корабль судьбы», и «Сага о Шуте и Убийце», состоящая из книг «Миссия Шута», «Золотой шут» и «Судьба Шута». Не так давно она начала новую серию книг и жанре фэнтези — «Сын солдата», куда входят книги «Дорога шамана», «Лесной маг» и недавно опубликованный роман «Магия отступника». Среди ее ранних романов, опубликованных под именем Мэган Линдхольм, фэнтези «Wizard of the Pigeons», «Полет гарпии», «Заклинательницы ветров», «The Limbreth Gate», «Luck of the Wheels», «The Reindeer People», «Wolf’s Brother» и «Cloven Hooves», научно-фанта-стический роман «Alien Earth» и роман «The Gypsy», написанный в соавторстве со Стивеном Брастом.

В этом рассказе Робин Хобб доводит нас до крайних пределов того, что способен вынести человек, и немного дальше. В час, когда все остальное потеряно, мы поймем, что такое подлинная верность.

Триумф

Вечерние ветра проносились над равниной, окружающей город, и раскачивали железную клетку, подвешенную под аркой ворот. Человек в клетке корчился, стараясь увернуться от торчащих внутрь шипов, и смотрел на заходящее солнце. Не смотреть он не мог: перед тем как поднять его сюда, ему отрезали веки и приковали за запястья к решетке, так что ему некуда было деться от огненного взора карфагенского солнца.

Пыльный ветер иссушал обнаженные глаза, и зрение у него понемногу мутнело. Слезы, исторгнутые скорее телом, нежели душой, беспрепятственно катились по щекам. Перерезанные мышцы, которые прежде закрывали его веки, беспомощно содрогались. Они не в силах были увлажнить глазные яблоки и вернуть ему зрение. Оно и к лучшему: не на что тут было смотреть.

Днем под ним собралась целая толпа. Они выстроились вдоль улицы, чтобы поглазеть, как хохочущие, издевающиеся над ним солдаты катят его к воротам в круглой клетке, утыканной шипами. Невзирая на перенесенные мучения, он тогда еще не утратил присутствия духа и способен был хоть как-то сопротивляться. Он ухватился за прутья клетки и держался за них, чтобы его не швыряло в подпрыгивающей, кувыркающейся клетке. Нельзя сказать, что он полностью преуспел. Шипы внутри клетки были слишком длинные. Они пронзили его тело в нескольких местах. Однако же смертельных ран ему избежать удалось. Теперь он думал, что, может, и зря.

У подножия холма, под аркой городских ворот, толпа одобрительно взревела, жадно любуясь, как солдаты выволокли его наружу и отсекли ему веки. «Посмотри на закат, Регул! Это последний закат, который ты увидишь, римский пес! Сегодня ты умрешь вместе с солнцем!» Потом его затолкали обратно в его шипастую

тюрьму, приковали его запястья к решетке и подняли наверх, чтобы все могли поглазеть на медленную смерть римского консула.

Его казнь собрала немало народу. Карфагеняне ненавидели его, и ненавидели не без причин. Причин было предостаточно. Они не простили ему многочисленных поражений, которые он им нанес, и не забыли немыслимых условий договора, который он предложил им после битвы при Адисе. Он обнажил в усмешке то, что осталось от выбитых зубов. Ему все же было чем гордиться! Зеваки осыпали его клетку камнями, гнилыми овощами и отбросами. Часть снарядов отлетала от железной решетки, которая невольно служила ему щитом, обратно в задранные лица. Другие все же попадали в цель. Ну, этого следовало ожидать. Непреодолимой защиты не бывает. И даже карфагеняне способны иногда попасть в цель. Он опустил голову как можно ниже, пытаясь хоть как-то защитить глаза от слепящего африканского солнца, и смотрел на толпу. Толпа ликовала и ярилась одновременно. Они посадили в клетку его, Марка Атиллия Регула, и их палачи сделали с ним все то, что они так давно хотели, но боялись сделать. Его несгибаемая стойкость раззадоривала их, заставляя измышлять самые жуткие муки. И вот теперь они увидят, как он умрет в клетке, подвешенной на воротах Карфагена.

Он посмотрел на смутно виднеющуюся внизу толпу, и потрескавшиеся губы раздвинулись в улыбке. Его глаза подернулись тонкой пеленой, однако ему казалось, что зевак стало меньше, чем прежде. Они были не прочь часок-другой полюбоваться на то, как человек умирает в мучениях, это вносило разнообразие в их монотонную жизнь, однако Регул оказался живуч, зрелище затянулось, и им сделалось скучно. Большинство вернулось к обыденным делам своей повседневной жизни. Он ухватился за решетку и, собрав всю свою волю, заставил пальцы держаться крепче и дрожащие ноги — стоять прямо. Он не даст им насладиться зрелищем своей смерти. Это будет его последняя победа! Он заставил себя сделать еще один вдох.

Флавий посмотрел на человека в клетке. Он сглотнул. Марк, казалось, смотрел прямо на него. Флавий поборол искушение отвернуться и попытался поймать взгляд старого друга. Но Марк то ли не видел Флавия, то ли понимал, что его старый друг поплатится жизнью, если Марк покажет, что узнал его. А может быть, четыре года карфагенского рабства так сильно изменили Флавия, что даже друг детства не может его признать... Он никогда не был особенно крепок, а тяготы рабства лишили его даже тех мышц, что он нарастил, будучи солдатом. Теперь от него остались одни кости, высушенные жестоким африканским солнцем. Он был оборван и вонюч. От него воняло не только немытым телом, но и грязной сырой тряпкой, прикрывающей до сих пор не зажившую рану на левом бедре.

Он «сбежал» от хозяина никак не больше месяца назад. Особой хитрости для этого не потребовалось. Надсмотрщик был горький пьяница и куда больше стремился напиться, чем принуждать трудиться рабов, которые были уже не способны работать как следует. Однажды вечером, когда рабы устало тащились домой с поля, Флавий незаметно отстал. Он ковылял все медленнее и медленнее, и наконец, пока надсмотрщик распекал другого раба, нырнул между колышущихся стеблей и затаился. Пшеница была достаточно высокой, чтобы скрыть лежащего человека; его не заметят, если не будут специально искать, и даже тогда есть надежда, что его не найдут в сгущающихся сумерках. Но старый пропойца, похоже, даже не обратил внимания, что одного раба не хватает. Когда спустилась темная, безлунная ночь, Флавий выполз из пшеницы на дальнем конце поля, поднялся на ноги и заковылял прочь. Старая рана на бедре уже тогда загноилась. Он понял, что сломанный драконий зуб внутри ее снова зашевелился. Боль пробудила воспоминания о том, как он получил эту рану, и заставила задуматься о Марке и судьбе, что постигла его друга.