Триумф - Робин Хобб

Две ночи назад он заночевал в виду городских стен. Когда стемнело, он улегся спать в сомнительном убежище — облетевшей рощице. Ночью он проснулся от того, что рана горела огнем. Слабо светила полная луна. Он понял, что дольше ждать нельзя. Он набрался мужества, стиснул зубы и сдавил горячее, опухшее бедро обеими руками, по направлению от кости вовне. И драконий зуб показался наружу, так же кроваво, как и вошел. Он прошел через всю ногу, сзади наперед. Флавий принялся вытягивать его из раны. Влажные пальцы скользили по блестящей белой поверхности зуба. Когда Флавий наконец вырвал его, вслед за ним хлынул поток мерзкой жижи и гноя. В первый раз более чем за шесть лет Флавий наконец-то почувствовал себя единственным хозяином своего тела, свободным от драконьего зуба и от его присутствия в своей жизни. Он подержал зуб в руках. Его подташнивало от мысли, как долго он носил это в себе. Зуб был острее любой стрелы, длиннее указательного пальца. Обломанный конец, там, где зуб был выдран из челюсти чудовища, до сих пор был зазубренным. Он стиснул зуб в кулаке и впервые за много ночей уснул спокойно, невзирая на голод и жесткую землю и корни, на которых спал.

На следующее утро он встал, заново перевязал старую рану и похромал на поиски Марка. Он еще в первый день отыскал себе подходящую палку и сделал из нее посох. Ближе к вечеру он набрел на ленивый ручеек на дне почти пересохшего русла. Он пошел вверх по течению, вышел к полю и нашел тихое место, где можно было промыть рану и постирать свою скудную одежду и повязку. Он набрал на поле несколько горстей неспелых колосьев и набил живот млечными податливыми пшеничными зернами. В эту ночь, когда он уснул, ему приснился дом, но ни жены, ни сыновей он не увидел. Нет. Ему снилось то, что было раньше.

Маленький участок его отца был расположен вплотную к участку семьи Марка. Обе семьи были небогаты, но, в то время как отец Флавия так и остался крестьянином, хотя и участвовал в войнах, отец Марка достиг поста консула и никогда не забывал об этом. У семьи Флавиев было двенадцать акров земли, а у отца Марка — всего семь, однако, когда Марк принимался рассказывать о подвигах своего отца, Флавий чувствовал, что из них двоих он явно беднее. Он криво улыбнулся, подумав об этом. Когда отец Марка умер, Марк был в отчаянии: не только из-за смерти отца, но также из-за того, что его военной службе пришел конец. Марк явился в сенат и нехотя попросил, чтобы его освободили от воинской повинности, дабы он мог возвратиться домой и возделывать свои семь акров земли, содержа жену, детей и мать, ибо теперь, когда его отец умер, некому взять на себя эти обязанности. Однако сенат даже тогда, на заре его карьеры, признавал его воинскую доблесть. Сенаторы выделили из налогов определенную сумму на то, чтобы нанять человека, который бы возделывал земли Марка Атиллия Регула, с тем чтобы сам Регул мог по-прежнему служить Риму там, где он приносил наибольшую пользу: на поле брани.

Марк с радостью согласился на это. Флавий и тогда, как теперь, только головой покачал. Марк всегда думал только о войне и воинской славе. Еще мальчишками, зелеными юнцами, они оба мечтали избавиться от домашних трудов, стать солдатами и отправиться навстречу приключениям. Они вместе считали, сколько смотров осталось до тех пор, пока они достигнут возраста, когда смогут выйти на площадь вместе с остальными мужчинами, чтобы получить шанс быть избранными. К семнадцати годам они оба сделались достаточно высокими, притом одинакового роста, и это Марк придумал встать так, чтобы их разделяло четыре человека.

— Нас будут вызывать по четверо за раз, чтобы трибуны могли выбрать себе лучших. И если мы окажемся вместе, меня выберет один трибун, тебя другой, и тогда нас наверняка разлучат. Так что постарайся оказаться в следующей четверке после меня, а я уж шепну трибуну, что, хоть ты и не так крепок, как я, тебе нет равных в стрельбе из лука и в метании дротиков. Я позабочусь о том, чтобы, когда придет пора отправляться на войну, мы всюду были вместе! Это я тебе обещаю.

— А как насчет возвращения домой? Ты можешь обещать, что тогда мы тоже будем вместе?

Марк оскорбленно уставился на него.

— Ну конечно! Мы вернемся с триумфом!

Марка не интересовало, что Флавий, поразмыслив, предпочел бы остаться дома, подальше от кровавой и монотонной солдатской жизни. Но, разумеется, у него не было выбора, как и у любого сына римского гражданина. И на этом первом смотре он стоял, слегка согнув колени, чтобы не выделяться среди трех более низкорослых юношей, и смотрел, как трибун выбирает Марка. Флавий видел, как Марк что-то отчаянно шепчет и указывает пальцем и как каменнолицый трибун раздраженно отмахивается от юноши. Однако, когда пришел черед выбирать из их четверки, трибун выбрал именно Флавия. Так друзья детства вместе отправились на службу.

На войне Марк процветал. По мере того как его талант стратега проявлялся все ярче, он все выше продвигался по службе. Но, хотя на поле брани Марк был его командиром, каждый год, возвращаясь домой, они снова становились закадычными друзьями и просто соседями. С годами, особенно после того, как дракон едва не отхватил ему ногу, Флавий все неохотнее являлся на смотр. Он начал надеяться, что трибуны заметят, что рана в ноге состарила его прежде времени. Однако каждый год, когда он являлся на сбор, Марк устраивал так, чтобы Флавия отправляли служить в его легион. И в конце каждой кампании, вернувшись домой, они благополучно возрождали старую дружбу.

Хотелось ли Марку когда-нибудь быть кем-нибудь другим, а не солдатом? Даже теперь, видя его в клетке, Флавий сомневался в этом. Еще когда они были мальчишками, Марк, управившись с домашними делами, желал либо драться на палках, либо устраивать засады на соседских коз. Флавий предпочитал битвам охоту, и в те вечера, когда ему удавалось уговорить Марка отправиться вместе с ним, друг не скрывал изумления и восхищения перед ловкостью Флавия. Флавий был непревзойденным следопытом и метким стрелком. Теперь он с тоской вспоминал долгие вечера в конце лета, когда двое мальчишек устраивались у костерка, вдыхая аромат краденых яблок, пекущихся в золе, и подстреленной птицы, шипящей на углях. Флавий размышлял, разрешит ли ему отец отправиться подальше, за более крупной добычей, но Марк всегда думал об одном и том же.

— Я свою судьбу знаю наперед, — не раз признавался он Флавию. — Я ее во сне видел. Я дослужусь до высших чинов, стану претором или консулом, как мой отец. И поведу войска на войну!

— И убьешь тысячу врагов? — усмехался Флавий.

— Тысячу? Нет, конечно! Пять тысяч, десять тысяч врагов падут, поверженные моим искусством полководца! А потом меня призовут домой, в Рим, и устроят мне триумф! Я буду ехать по улицам на колеснице, с повозками, нагруженными моими трофеями, и мои пленники будут идти босыми следом за мной! Ну и, конечно, моя армия тоже будет со мной, и ты, Флавий, будешь и первом ряду, обещаю тебе. Мою жену и подросших сыновей будут приветствовать вместе со мной. А я — я буду красен, как это яблоко, и тога моя будет белее снега. Я войду в храм Юпитера и принесу ему в жертву шесть белых быков. Весь Рим выйдет на улицы, чтобы приветствовать меня! Я это знаю, Флавий. Я видел.