Мечта должна летать - Наталия Зорра

Наталия Зорра

МЕЧТА ДОЛЖНА ЛЕТАТЬ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Ну, вот ещё один штрих, ещё один мазок кистью и…

Я отошла полюбоваться на только что завершённую работу. На моей картине был изображён вороной конь, который с обрыва высокого горного берега смотрит на закат солнца. Самого солнца не видно, только его ярко-оранжевый свет, заливающий всё полотно картины: глубокий каньон, и его слоистую каменную породу; высокий берег, поросший сочной зелёной травой; а на переднем плане – животное смотрит вдаль, и в его фиолетовых глазах отражаются яркие огоньки заходящего солнца, а ветер развевает гриву.

Свобода. Я назову её «Свобода». Это достаточно символично – я писала эту картину тайно, иногда, даже в ущерб другим обязательным для выполнения работам. Но это то, что хочу я сама, а не то, что нужно или хочется другим.

Я посмотрела на часы. Скоро придёт моя соседка Келли Гейт. Мы с ней уже два года снимаем эту квартиру: одному платить за неё дороговато, а на двоих сумма получается вполне приемлемой. На первом этаже размещался небольшой холл, гостиная, спальня Келли, кухня и ванная комната. На втором – моя спальня и моя ванная комната, выход на чердак и кладовка.

Келли весьма продвинутая девушка, любительница шоппинга и парней. Секс для неё, как само собой разумеющееся, приключение или занятие от скуки. Выпить пива или чего-нибудь покрепче, выкурить «косячок» не кажется ей вульгарным или неприличным. В её комнате всегда полный бардак, или как говорит Гейт: «Творческий беспорядок». Комната Келли выглядит так, словно кто-то в ней что-то искал и, при этом, не особо старался это скрыть. Впрочем, она сама всегда здесь что-то ищет.

Самые аккуратные в этой квартире только три комнаты: моя спальня (она же студия), моя ванная и кухня. Гостиная, всё время полна подвыпивших друзей Келли. Это, в основном парни, непризнанные гении, музыканты, художники и прочие бездельники, напивающиеся каждый день до бесчувствия.

Мы с Келли сразу договорились, что убирать мусор, рвоту и другие следы пребывания её гостей, Гейт будет сама. Обычно, готовила я, на двоих. Но порция Келли очень быстро исчезала стараниями её друзей. Но это была её проблема. Я никогда не запирала двери, потому что друзьям Гейт было запрещено подниматься на мой этаж. Но однажды один из её приятелей пришёл в мою спальню ночью, когда я спала. Намерения его были отнюдь не двусмысленны. Я закричала. Мой кот, словно почуяв опасность, кинулся на незваного гостя, спасая меня. Парень, ругаясь, выскочил из комнаты, на ходу стараясь отлепить вцепившегося в его спину кота. На шум прибежали остальные. Незадачливого «ухажёра» прогнали из дома. Все удивлялись и хвалили моего котейка, так храбро бросившегося на мою защиту. А Келли потом ещё долго передо мной извинялась.

– Привет, Путеводная Звезда! – в комнату без стука вошла Келли.

Она скинула туфли и запрыгнула на мою кровать.

– Видишь, сняла, – показала она мне свои ноги (я не разрешала залезать на мою кровать в обуви), задрав их вверх, и демонстрируя свои ступни в колготках, с маленькой дырочкой на большом пальце правой ноги. – Вот, чёрт, опять! – выругалась она, увидев выглядывающий ноготок. – Ну, вот так всегда – обязательно, прорву на одном и том же месте!

– Успокойся, ты не одна такая! – улыбнулась я, вытирая от краски пальцы.

– Ты – уже нарисовала? – девушка подорвалась с кровати и оттолкнула меня. – Отойди, дай посмотреть!

На минуту она застыла, рассматривая картину.

– Картины пишут, а рисуют дети в альбомах, – я собрала кисточки, чтобы их вымыть. – Ну как?

– Тара, – растягивая моё имя, произнесла Келли. – Это просто…

Её слова словно застыли в воздухе. Девушка повернулась ко мне:

– Ты – талант! Талантище! – она взяла картину с подрамника.

– Осторожно, – воскликнула я. – Краска ещё не высохла!

– Ой, извини! Ты же знаешь, я аккуратно.

Келли поставила картину на место и отошла на пару шагов.

– Это гениально! Ты – гениальный художник, Тара! – она вернулась на кровать и села по-турецки, рассматривая картину. – Как назовёшь?

– «Свобода».

Келли резко оглянулась:

– «Свобода»? Класс! – она запрыгала на заду, сотрясая кровать. – А Помазок знает?

– Нет. Я ещё «обнажённую натуру» ему не сдала.

– Чего? Всё никак голого мужика не нарисуешь? Давай, я тебе кого-нибудь из своих приведу? – засмеялась она. – Если надо, могу только самую нужную часть притащить.

– Нет, твой вибратор мне не нужен, – я отрицательно мотнула головой. – С этим как раз всё в порядке. У меня лицо не получается. «Моя дорогая, – передразнивая преподавателя и подражая его манере говорить, произнесла я. – Глаза – это зеркало души. А лицо человека – это душа картины». Мышцы, динамика, тона, полутона – без проблем. А вот глаза, рот, как неживые – пятно.

– Так они и есть неживые! Нарисованные, – девушка легла на спину и раскинула руки.

– Спасибо, утешила.

Я вышла из комнаты, чтобы сполоснуть кисти и мольберт. Когда вернулась, Келли лежала в прежней позе, только на этот раз, в её руках был телефон, и она что-то печатала.

– У меня идея, – не отрывая глаз от экрана телефона, сказала Келли.

– Мне уже страшно.

– Её надо продать!

– Кого?

– Твою картину!

– Ты что, Келли! Как продать? – испугалась я.

– Как-как? За деньги! Тебе же нужны деньги!

– Но, – растерялась я. – Краска еще не…

– Ничего высохнет через пару дней!

– Пусть, хоть несколько недель побудет у меня, – я присела на край кровати. – Катрины для художника как дети – с ними очень тяжело расставаться!

– Детей надо отпускать! – Келли погладила меня по спине. – Тара, ты сама упоминала одного мудреца, который говорил, что детей надо держать в открытых объятьях.

– Да, но…

– Ну, не расстраивайся так, – воскликнула она, увидев в моих глазах слёзы. – Ну, что ты? – девушка подскочила на кровати и обняла мня. – Пусть побудет пару месяцев, а потом я ею займусь. Хорошо?

Я кивнула, соглашаясь.

II

Келли сказала мне адрес галереи, где было выставлено на продажу моё творение. Мне очень хотелось посмотреть, как выглядит моя картина в интерьере. Поэтому после занятий я пошла по указанному адресу. Вход в галерею был ярко освещён, но в самом помещении царил приятный полумрак, подсвечивались только картины и скульптуры. Я вошла в первый зал и огляделась. Моей картины здесь не было. Я прошла дальше и увидела, что во втором зале для моей «Свободы» выделили целую стену. Моя картина единственная висела на ней. Перед картиной стоял мужчина в расстёгнутом пальто и хорошем костюме. Я подошла поближе и взглянула на ценник.

– Полтысячи фунтов! – невольно воскликнула я. – И уже «продано»? Это что Моне?

Мужчина взглянул на меня и снова стал смотреть на картину.

– То, что здесь изображено стоит намного дороже, – сказал он тихим приятным голосом.

– В самом деле? Почему?

– Посмотрите, – он указал рукой в чёрной кожаной перчатке на гриву коня, – сколько здесь чувств! Как всего лишь мазком кисти, художник передал чувство полёта, ветра и…

– Свободы.

– Да, свободы. Парень очень точно передал его. Если вы хоть раз в жизни испытали это чувство, вы будете его помнить. Эта картина, как капсула, – мужчина показал руками, словно держит цилиндрический предмет, – в которой спрятана свобода.

Матовый блеск его черных перчаток усиливал ощущение наличия в его руках такой капсулы. Полумрак галереи искажал черты лица мужчины, к тому же, я его видела всего несколько секунд, но он мне показался очень красивым.

– Несносный мальчишка! – раздался позади капризно-кокетливый женский голос. – Ты всё-таки купил её!

И я, и мужчина одновременно оглянулись. Перед нами стояла высокая женщина, очень ухоженная, в норковой шубке шоколадного цвета, хорошем брючном костюме и с дорогим маникюром. Она подошла к нему и обняла с моей стороны, закрывая его от меня. Потом стукнула пальчиком по его носу:

– Как может нравиться такая вульгарщина?

– Почему «вульгарщина»? – ответил мужчина, целуя её в щёчку. – Я же не называю твоего любимого Шагала «вульгарным». Хотя его работы похожи на рисунки больного астмой ребёнка.

– Чтобы в моём доме её не было! – поводя плечами и высвобождаясь из его объятий, сказала женщина. – Понятно?

Мужчина кивнул.

Я потихоньку вышла из галереи. «Какие разные оценки моего творчества, – подумала я. – Кто-то тратит пятсот фунтов, а кому-то моя работа кажется вульгарной. Да, сколько людей столько и мнений. Конечно, всем не угодишь!».

Я спешила домой, чтобы сообщить Келли хорошую новость о продаже моей картины. В квартире было непривычно тихо. Обычно музыка орала, футбольный матч по телевизору был включен на полную громкость, всюду смех или раздражающие звуки там-тамов кого-нибудь из друзей Келли. А сейчас – тихо. Я прошла через холл. Сквозь открытые двери в спальню девушки, я увидела, как она на диване целуется с каким-то парнем. Меньше всего мне хотелось мешать им. Поэтому я тихонько прошла на кухню, заглянула в холодильник, чтобы достать кастрюльку с овощным супом, который я сварила утром. Но холодильник был пуст. Не было ни сыра, ни остатков колбасы, ни моего йогурта. Это было странно. В каком бы состоянии гости Келли не были, но моего они не касались. В растерянности я смотрела вокруг. Потом включила чайник.