Колдовское утро (сборник стихотворений) - Нина Шевцова

Нина Петровна Шевцова

Колдовское утро

Два билета

Тебя позвать – как воздуха вдохнуть,Пройдя сквозь ужас нового рожденья,Утратить все, чтоб видеть чистый путьТяжелого достойного служенья.

Тебя позвать – как встать под образа,Покаяться при всем честном народе,Вновь выбрать жизнь, узнав твои глаза,Вернуться к человеческой природе.

Тебя позвать в мертвящей тишине,В глумленье зла всемирного бедлама,И счастье знать, что ты ответишь мне,Ты подойдешь и ты укроешь, мама…

Тебя позвать…

Ожесточенные слепой работой,Такие руки и лаская грубы.А нежность кажется фальшивой нотой.И не целуют каменные губы.

Свистки и окрики – яслей, детсада,Продленок, пионерских лагерей…Какое историческое «надо»Ковало тех железных матерей?

Железным – слава.Но моя девчонкаВпотьмах ко мне прильнет.И, скрыв печаль,– Грудь, – ей скажу, —не чтоб носить медаль.Она дана, чтобы кормить ребенка.

Руки царапая, горькую жаркую пижмуС треском и хрустом рвув придорожном кювете.Зелень и пыль кулакамисведенными выжмуЯрости слезы сухие в дикарском букете.

…Детство, волчонок, я оботру, не оставлюСлезы твои. В жизни горшебывают едва ли.Самую сложную взрослую склоку и травлюПереживу, как смешной фейерверкв карнавале.Только бы детские слезы верили, звали…

Ты был могучим добрым великаном.Ты жил без тормозов, ядрена мать.Теперь, наверно, станешь наркоманом:Судьба здесь не дает нам выбирать.

– Зачем такая жизнь? – бунтуешь ныне. —Все отняли: здоровье, деньги, честь… —Я зажимаю рот твоей гордыне.Пусть только будет жизнь. Какая есть.

Из дискотек, от злых ревнивых мук,Снимая грим и тесные жакеты,Крадутся возбужденные ДжульеттыИспить покой из бабушкиных рук.

Какое счастье, если спит семья,Не пристает с допросом-приговором.Ворчун, шалунья, бабушка моя,Встань, рассуди! Давай поплачем хором.

Не сохни, сердце старое, свети!Не прогоняй смешные слезы эти,Дай веры ей, насмешливой Джульетте,До бабушки обиду донести…

Утренний этюд

Дождь. Бег. Листопад. Магазин.Под зонтиком звонко целуются.Лихими штрихами машинВзъерошена рыжая улица.Багрово взвивается клен,Спросонья лохматая бестия.И тихо присел почтальон.Тяжелые, видно, известия…

Цветной гобелен

Памяти бабушки Татьяны

Простоволосая бродит березав талой воде по колено:Сонное, белое, жадное телои молодое пока.Зиму еще как-нибудь. А вот к маюпыль оботру с гобелена,И, как задушенный плач соловьиный,вдовья накатит тоска.

Талые воды.Погоня смертельная.Лодка с разбитой гитарой.Жизнь моя, что ты? Куда ты спешишь?Ты покидаешь меняВ этом лесу, где я сто раз умрупрежде, чем сделаюсь старой,В талой воде, где сгорю я дотла,так и не тронув огня?

В мае, когда все лесное зверьеносит у сердца ребенка,В мае, когда и земля, и водашепчут живому: «Живи…» —Два конвоира тебя увели.(Лагерь. Штрафбат. Похоронка.)Тонет береза в высокой воде.Лес утопает в любви…

«Вас ждет подъем», – астрологи сказали.Но оказалось, это – снегопад.И детской флейты всхлипы в белом зале,Куда в слезах вошла я наугад.В слезах небесных, в снеговой купелиЯ поняла, что правильно иду:Жар щек – девчонка – снегири зарделиНа смугло-снежной яблоньке в саду.Сюда не смеют: жадность, униженье,Болезни, крысы, грубость и вранье.Здесь – неумело-трепетное пенье,Звучащее дыхание ее.

Живые, мы платим по трем векселям:Рожденье, любовь, материнство.А сердце, как рокер, свистит патрулямИ с хаосом ищет единства.

Живем, развлекаясь доступной игройВ «дороже-дешевле». Но вдругНесбывшейся жизни рокочущий ройСудьбу вырывает из рук.

И чем объективнее, тоньше, умнейПартнер объясняет свой крах,Тем подлая мысль:«Не платить векселей!» —Ярче зияет в словах.

Вдоль мутных контуров аптекиПоземки медленные трекиВ багровый залп рассвета…И страшно руки развести,Пока лицо лежит в горстиОшибкой трафарета —Без грима, без ответа,Во сне часам к шести…

Я к вам вбегу не с тостами смиренными,А чтоб успеть, схватить, ударить жесткоИ выбить бритву из руки подростка,Дрожащую над голубыми венами.

За чье благополучие расплата?Кто, кто в тебе не понял ни рожна?Прости меня. Не я ли виновата,Что стала жизнь твоя тебе страшна?

Дай мне последний шанс. Без укоризнЯ докажу, как мысль твоя жестока.Дороже этой жизни только жизнь,Которая в тебе молчит до срока.

Дети на даче

Кроватки застелены так аккуратно,Послушные куклы уселись на стол…В квартире, прилизанной неоднократно,Давно не царил озорной произвол.

Я поздно встаю. Я по-разному кофеВарю, проверяя рецепты подруг.Ликер достаю в керамическом штофе.Мешаю, терпя холодильника звук,

Протяжный, сверлящий… Откуда он взялся?Мой слух не припомнит подобных помех.И кран не гудел, когда здесь раздавалсяТо жалобный плач, то отчаянный смех.

Садимся. Наш завтрак изысканно-скромен.И в комнате можно чуть-чуть покурить.Привычны слова до привычных оскомин.Молчим, слава Богу. О чем говорить?

В метро. На работу. С работы трамваем.Почти не решая, плетемся в кино.Зевая, афишу в дожде созерцаем.Ну что там поближе? Пошли… Все равно.

Д.

По зорким стеклам хлещет мутный ливень,И крестик твой мне падает на грудь.Ты в это утро нежно-агрессивен,И нам в потоке пенном не свернуть.

А, растворясь друг в друге, плыть бездонно,До первых судорог, глаза в глаза,До стука в дверь, до визга телефона,Когда скрипят, как зубы, тормоза…

Н.

Она впорхнет в твой кабинет с бумагой,Наклонит кудри, оголяя грудь,Мизинчиком прочерчивая путь Для подписи.Два взгляда мутной брагой…

Я – третий лишний здесь.Так, дочь-подросткаНе видя, молодые мать с отцом…Мешать любимым – вот судьбы излом!И дочь дерзит, вредит, замыслив жестко:

Начать курить, уйти из дома – в слякоть,Стать настоящим парнем, пить вино…Так далеко все это и смешно.И вновь – решенья нет.Любить и плакать…

Нынче в кассе билетов навалом:Кто же из дому едет зимой?Оглушенная гулким вокзалом,Я прошу: «Два билета… Домой…»

Но опять – удивленно, усталоСмотришь ты на меня и кругом:То ли вновь я тебя не узнала,То ль забыла опять, где мой дом…

Обида

Звонят, приходят гости невпопад,

Плывут с плиты горелые туманы,

Врет телевизор, ухают диваны.

В квартире шум. Но люди в ней – молчат.

Сидят за чаем утром вчетвером,

Выходят чинно в гости, на прогулку.

А после каждый, как браслет в шкатулку,

Свою обиду возвращает в дом.

И с каждым годом, кажется, наглей

Она во все дела суется лично:

Мелка, бесцеремонна и привычна…

А может, все и держится на ней?

В ночь из Москвы – оторвемся,ни с кем не простясь,Остро, азартно, легко,как два ловких любовника.Сто километров асфальта —и нежить, и грязь,Мара проселков, торфянок,брусники, шиповника.

В яме машину утопими выползем в рожьДлить сколько можноэту хмельную затяжку.Пальцы на ощупь находишь,целуешь и мнешь,Хриплые всхлипыв мою зарывая рубашку.

Только бы встать, плач кикимори сов одолев,Только б дойти до деревни,там банька согрета.В мятном, парном, можжевеловом —бронзовый лев —Схватишь, уймешь, заласкаешьдо слез, до рассвета…

Словно необратимый процессГрезы – тайной, ночной, крамольной, —Ах, какой мне явился лес,Целомудренный, белоствольный!

Липким дегтем лицо хлестал,Сыпал в косы жуков, как школьник,

Что в черемухе мне шепталПьяный вор, соловей-разбойник!

…Как от хмеля, очнусь в избе,Хлопоча пред свекровью хмурой.Что-то помню сама в себе,Улыбаюсь счастливой дурой.

Сонное ульев смиренных тепло,Ворох грибной утомительной лени…Пламя листвы облизало колени,Плечи куснуло, гортань обожгло.Знаешь, мой буйнопомешанный лесВ год переврал адреса, интерьеры,Гнезда рассыпал, обрушил пещеры,Выселил белок. И ежик исчез.Сжег муравейники, змей без числа,Сосны ржавеют, и вымерзли птицы,Стадо кабанье разрыло грибницы,Плесень в оврагах гнилых расцвела.Вот – за веселие в доме чужом, —Вот как он мстил мне, грозя то и дело:Если не хочешь – гори все огнем,Если не любишь – гори! И – горело…

Мимо брошенных изб, в ночи…Не кричать, раздувая вены,А молиться меня научиЗа эти мертвые стены.

Не печати на властном челе,Не наивной небесной химере,А бездомной, измученной вере,Безродной убитой земле…

Хочется горлинок шелкомцветным вышиватьСамозабвенно, по краюхолщовой рубахи,Медь обожженных ладонеймужских целовать,Стремя хватать и поводьяудерживать в страхе.

Хочется женщиной,Женщиной быть – вопрекиМоде, порнухе, обманутой прессе,бюджету…Встать у развилки, глядетьиз-под смуглой руки,Плакать полжизни воследуходящему свету…

Она перестала краснеть,ревновать без причины,Над вышивкой слепнуть,беречь старомодный уют.Исчезла тетрадка с рецептамимаминых блюд.Нет женщины в доме.А значит – не будет мужчины.

Два умных, блестящих соперникарядом живут.Гордятся друг другом. Следят.Не прощают успеха.И тосты влюбленных гостей —только новое эхоБесполого равенства, празднотрубящего тут.

Совет да любовь заменилиигрою ума.Удобно. Легко. Без потерь.Как у всех. НеужелиХодили мы греться в прохладныеэти дома?А в доме родном сквознякиледяные свистели.

Тюльпаны на Пуске