Солнце обреченных - Игорь Градов

Игорь Градов

Солнце обреченных

Предупреждение: все события в романе являются вымышленными.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Санкт-Петербург

2 февраля 1881 года, понедельник

Набережная Лебяжьей канавки

Февраль 1881 года выдался в северной столице необычайно снежным и морозным, что было большой редкостью в городе, построенном среди чухонских болот. Обыватели радовались неожиданному счастью – с удовольствием прогуливались на санках, лепили снежных баб и по-детски играли в снежки. На городских катках, особенно в Летнем саду, собиралось много публики. Приходилось даже ждать, пока народу немного поубавится, чтобы, разбежавшись как следует, стремительно заскользить по ледяной поверхности.

День 2 февраля был солнечным и ясным, и это только добавляло наслаждения от настоящей русской зимы. Сугробы искрились под яркими лучами солнца, легкий морозец красил носы и щеки, и даже вечно суровые городовые казались чуть более приветливыми. Им тоже нравилась хорошая погода.

Вдоль набережной Лебяжьей канавки прогуливались двое, о чем-то оживленно беседуя. Время приближалось к обеду, многочисленные гувернеры и гувернантки со своими воспитанниками уже покинули Летний сад и разъехались по домам. Публики осталось мало, можно было говорить совершенно спокойно, не опасаясь чужих ушей. Лишь быстрые сани изредка проносились по улице да спешили куда-то вечно озабоченные чиновники и курьеры.

Один из собеседников, мужчина лет пятидесяти пяти, плотный, даже немного грузноватый, был одет в добротную бобровую шубу с широким воротником и такую же шапку. Случайные прохожие могли бы узнать в нем царского советника, бывшего начальника Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии графа Петра Андреевича Шуваловского. Правда, сейчас некогда всесильный чиновник находился в отставке и никаких официальных постов не занимал.

Граф что-то настойчиво втолковывал молодому человеку лет двадцати пяти, стройному, высокому, весьма приятной наружности. Это был поручик Лейб-гвардии Конного полка Михаил Романов, буквально месяц назад переведенный с Кавказа. Он внимательно слушал Шуваловского и зябко ежился. Офицерская шинель хотя и была на меховой подкладке, но от неожиданных морозов не спасала. К тому же петербургский климат явно отличался от кавказского…

– Надо же что-то делать, – убежденно говорил Шуваловский. – Государь, как вы знаете, хочет объявить Екатерину Михайловну императрицей, и тогда брак из морганатического станет законным, а ее дети обретут право на престол. Прецеденты, к сожалению, у нас уже имеются.

– Знаю, – рассеянно отвечал молодой человек. – Марта Скавронская, жена Петра Первого.

– Марта, которая стала Екатериной Первой. А нынешняя княгиня Юрьевская может превратиться в императрицу Екатерину Третью, если с нашим государем, не дай Бог, что-нибудь случится.

– Не говорите так, Петр Андреевич!

– Какие уж тут разговоры! Царь давно уже хочет сделать наследником князя Георгия, своего сына от Юрьевской. Мол, цесаревич Александр Александрович не слишком умен и к тому же к государственным делам не способен. Да и характером не вышел – чересчур вспыльчив. Если слухи окажутся правдой, то княгиня Юрьевская станет матерью нового наследника престола. А в случае преждевременной кончины Александра Николаевича – регентшей при малолетнем государе, фактической правительницей России. Хотя, скорее всего, править будет не она, а ее любимчик, граф Лорис-Меликов. Сегодня он министр внутренних дел, а завтра, глядишь, всесильный фаворит.

– Значит, опять бироновщина…

– Причем в самом худшем своем варианте. Поэтому речь пойдет уже не о наследовании престола, а о спасении самой России.

– Я все понимаю, граф, но поймите и вы меня, – перебил Шуваловского молодой человек. – Я не могу так. Это же император, помазанник Божий. Я присягал ему в верности, и нарушить клятву – значит стать государственным преступником. За это полагается виселица. Хотя я, как офицер, предпочел бы пулю в лоб… К тому же государь – мой родной дядя, не забывайте об этом.

– Но надо же на что-то решаться, Мишель. Коронация княгини Юрьевской, по слухам, произойдет достаточно скоро, вы же знаете, как ей не терпится. Она ждала слишком долго, целых шестнадцать лет…

– Да уж, тактом и терпением княгиня не отличается, – поморщился Михаил. – Не прошло и сорока дней после кончины государыни Марии Александровны, как она потащила императора под венец. Позор! Цесаревич, Александр Александрович, говорят, до сих пор не может простить отцу такой поспешности. Место на царском ложе еще не остыло, а его уже заняла Юрьевская…

Собеседники молча дошли до Лебяжьего мостика. Шуваловский залюбовался видом зимней Невы. По гладкому льду быстро неслись легкие ямщицкие сани и тянулись длинные обозы. Над белым безмолвием замерзшей реки парил золотой шпиль Петропавловской крепости. Его грозные равелины давно уже перестали служить для обороны города, а превратились в тюремные казематы.

– Нас посадят вон туда, – задумчиво произнес Михаил, показывая на Петропавловку, – то-то будет славно…

– Что ж, мы окажемся в хорошей компании, – философски заметил граф, – там сидели вполне приличные люди – князь Волконский, Пестель, Муравьев-Апостол, Каховский. Все благороднейших фамилий. Правда, сейчас в крепости содержатся какие-то разночинцы, нигилисты, но ничего, мы, несомненно, украсим собой их общество.

– Ну и мысли у вас, граф, прямо страшно делается.

– А вы смотрите на все оптимистичнее, Мишель. К примеру, сегодня у нас тишь и гладь, а завтра грянет революция. Помяните мое слово – доиграется граф Лорис-Меликов со своим либерализмом. При мне эти нигилисты-социалисты носа не смели высунуть из своих нор, а теперь чуть ли не в открытую готовят покушения на государя. Вот вам и дело будет – государя от черни спасать. Отличитесь, получите орден. А то сейчас господам офицерам из гвардии заняться нечем – война с турками закончилась, новой кампании не предвидится, вот они и пьянствуют от скуки.

– Лучше уж с турками воевать, чем с этими бомбистами, – признался Романов. – Верите ли, граф, иногда боюсь выходить из дома – все чудится, что какой-нибудь болван метнет в меня бомбу. Не столько смерти страшусь, сколько того, что погибну бездарно, не успев ничего полезного для России сделать…

"Господи, ну кому ты нужен, Мишель, разве что актеркам да кредиторам", – с тоской подумал про себя Шуваловский, но вслух произнес:

– Вот мы и вернулись к началу нашего разговора. У вас, князь, есть отличная возможность внести свою лепту в спасение Отечества. Тем более что это потребует от вас всего ничего – узнать, не собирается ли государь в ближайшее время покинуть Петербург и перебраться в Гатчину. Я слышал, что на этом настаивает буквально весь двор…

– Не думаю, что он куда-нибудь поедет. Я слишком хорошо знаю дядю: Александр Николаевич считает ниже своего достоинства бояться бомбистов. К тому же, как вы помните, он человек суеверный. Цыганка нагадала ему гибель от седьмого покушения, а пока было только пять. Вот он и не беспокоится… И, кстати, почему бы вам самому не спросить его об этом? Вы же не последний человек в Петербурге, вхожи во дворец…

– Это раньше я был вхож, – махнул рукой Шуваловский, – и к моему мнению прислушивались. А теперь я кто? Отставное лицо…

– "Над Россией распростертой встал внезапною грозой Петр, по прозвищу Четвертый, Аракчеев же второй", – продекламировал Романов. – Это ведь про вас господин Тютчев написал?

– Да уж, спасибо Федору Ивановичу, – скривился Шуваловский, – прославил, можно сказать, на всю Россию. Впрочем, я на него не в обиде: действительно, старался для Отечества, как мог, не меньше, чем министр Аракчеев при государе Александре Павловиче. Увы, результат оказался фактически тот же – выгнали со службы, не посмотрели на заслуги…

– У вас личные счеты с княгиней Юрьевской? – спросил Михаил. – Это ведь она стала причиной вашей ссылки в Лондон?

– Княгиня Юрьевская в то время была лишь княжной Долгорукой, – с легким пренебрежением ответил Шуваловский, – тайной женой нашего государя. При законной супруге, заметьте, и при взрослых детях. Впрочем, вы правы: именно из-за нее мне пришлось пять лет поторчать в Лондоне. Не скажу, что это была пустая трата времени, но здесь, в России, я принес бы гораздо больше пользы…

– Кто сильнее короля? – с усмешкой спросил молодой человек и сам же ответил: – Только его фаворитка.

– Дело не в личной обиде, – с горечью произнес Шуваловский, – а в том, что княжна Долгорукая стала чересчур влиять на императора, вмешиваться в государственные дела. Этого я не мог допустить. Государь должен сам принимать решения, а не зависеть от женских капризов. Которые, кстати, далеко не всегда совпадают с интересами России. Про Александра Николаевича верно говорят: он не склонится ни перед одним мужчиной, но податлив для женщин. Особенно для молодых и хорошеньких, добавлю от себя. А у княжны Долгорукой в то время было и то, и другое. Никто, разумеется, не пенял государю за его связь с прелестной девушкой, все понимали – он еще крепкий мужчина, а императрица, к сожалению, по болезни уже не могла исполнять свои супружеские обязанности. Но одно дело – легкое любовное увлечение, и совсем другое – серьезные отношения. Это уже нарушение всех наших традиций. А затем княжна Долгорукая стала княгиней Юрьевской…